Уоррен Мерфи - Небо падает
Крупнейшие порты мира заметили непонятный прилив.
Ученые всего мира ломали головы над тем, что происходит с Северным полюсом. Озоновый щит раскрылся, истончился и был на грани исчезновения, что могло повлечь за собой исчезновение жизни на Земле.
А генерал Иван Иванович контролировал все это, просто изменив скорость одного из самолетов. Он отлично сыграл свою роль. Автомобиль Чиуна и автомобиль с Римо и Земятиным прибыли к баррикадам перед зданием “Химических концепций” буквально одновременно. Римо и Чиун воскликнули в один голос:
– Ты где был?
И каждый ответил:
– Теперь я здесь. С тобой все в порядке?
Полиция, войска, охрана – все получили приказ окружить здание, но почему – это им известно не было. Им было ведено установить заслоны и никого без особого разрешения не пропускать.
Начальники им не объяснили, что их заслоны – пустая формальность. Они не могли никого защитить, не могли помешать обезумевшей бабе испепелить все вокруг. Им было приказано пропустить только одного, того, кто был ей нужен.
Когда трое – восточный человек, русский и американец, попробовали пройти, они отреагировали мгновенно.
– Мне нужен тот, симпатичный, – крикнула из окна рыжеволосая красотка.
– Да, Римо симпатичный, – сказал Чиун, думая о том, где в этом уродливом здании может находиться установка.
– Тот молодой белый. Римо. Пропустите его.
– Ты ее знаешь? – спросил Чиун. – Ты путался со шлюхами.
– Откуда ты знаешь, что она шлюха?
– Она же белая. Белые что угодно делают за деньги.
– Моя мать была белой, – сказал Римо.
– Джентльмены, – сказал Земятин. – Прошу вас, подумайте о нашей планете. Она может развалиться на куски, причем разными способами.
– Ты не знаешь точно, кто твоя мать. Ты мне говорил, что ты сирота.
– Она должна была быть белой. Я же белый.
– Ты не можешь этого знать.
– Джентльмены, планета, – сказал Земятин.
– Римо, иди сюда, – вопила из окна Кэтлин О’Доннел.
– Он не белый, не верьте ему, – сказал Чиун. – Неблагодарный, как белый. Ленивый, это да. Жестокий. Недальновидный. Но он не белый. Он из Синанджу.
– Римо, это та женщина, – вмешался Земятин. – Установка у нее. Ты должен остановить эту штуку. Я отдам приказ отменить запуск ракет, полярные снега перестанут таять, и все мы сможем дожить до завтрашнего дня.
– Я белый? – спросил Римо.
– Как снег, – сказал Земятин. – Пожалуйста. Во имя человечества.
– Не белый, – сказал Чиун, проходя сквозь стражу.
– Белый, – сказал Римо, таща за собой Земятина и оставив за собой двух охранников, пытавшихся вытащить оружие из недр собственных костюмов.
– Другого белого спрашиваешь? Меня спроси, – сказал Чиун. – Ты не мог бы делать того, что делаешь, и быть белым. Так?
В здании молчали все пишущие машинки. Никто из библиотекарей не работал за компьютером. В углу жались несколько напуганных лаборантов и человек по имени Ример Болт.
– Вы должны ее остановить, – сказал Болт. – Я даже не могу отсюда выбраться. Я должен открывать отделение на Род-Айленде.
– Эй, Римо, – крикнула Кэти. – У нее в руках был кнут. Она сгорала от ярости. – Теперь ты раскаиваешься? Раскаиваешься в том, что меня бросил?
– Конечно, – сказал Римо. – Где установка?
– Я хочу, чтобы ты просил прощения. Я хочу, чтобы ты страдал так, как страдала я.
– Я страдаю, – сказал Римо. – Где установка?
– Правда?
– Да.
– Я тебе не верю. Докажи.
– Что я могу сказать? Извини. Как мне выключить установку?
– Ты меня любишь, да? Ты должен меня любить. Меня все любят. Меня все всегда любили. Ты вернулся за мной.
– Что еще? – спросил Римо.
– Ты правда меня любишь? – сказала Кэти.
– Где установка?
– Она внизу, в подвале. Она стреляет без перерыва, – выкрикнул Болт.
Кэти О’Доннел бросилась к запертой стальной двери. Она выставила вперед свою великолепную грудь. Она дала губам расплыться в улыбке. Она знала, что Римо ее любит. Знала, что он должен ее хотеть. Не могла же она так возбуждаться от человека, который ее не хотел.
– Через мой труп, – сказала она. – Только так ты попадешь к установке.
– Конечно, – сказал Римо и наградил ее ударом в ее прекрасный лоб, открывая дверь в бункер. За ним последовали лаборанты и Земятин.
Римо и Чиун удивленно глядели на сверкающую сталь.
– Где-то должна быть кнопка выключения, – сказал Римо.
– Она закодировала доступ, – сказал Болт. – Это надо или обесточить, или уничтожить.
– Я за то, чтобы уничтожить, – сказал Римо.
– Нет, – сказал Чиун. – Она нам нужна. Мы должны доставить ее русским. Если машина будет уничтожена, мы никогда не получим назад свои сокровища.
Земятин не знал, как генерал Иванович организовал все это, но он догадался, что что-то происходит, когда генерал велел снизить скорость самолета. Так вот почему. Великолепно.
Земятин увидел, как Римо двинулся к установке, но это казалось только легким движением. Восточный человек сделал то же самое. Медленно, очень медленно они повернулись друг к другу и застыли неподвижно.
Они стояли так десять минут, Земятин засек по часам, и только тогда он понял, что они делали. Когда встречаются боксеры высшего класса, они друг друга прощупывают. Человеку, не разбирающемуся в боксе, может показаться, что они не делают ничего, но в это время и происходит самая важная часть боя. Американский монстр явно повстречал равного себе, и их движения были столь быстры, что, как пуля, были незаметны человеческому глазу.
Земятин снова посмотрел на часы, и стекло треснуло. Его ноги чувствовали вибрацию сквозь подошвы ботинок. Американские лаборанты, которые понадобились бы для дальнейшего использования установки, если бы победил восточный человек, отступили назад. Они все еще были в шоке от поведения рыжей и от ее внезапной смерти.
Земятин решил, что, если силы столь равны, небольшая помощь восточному человеку решит исход поединка. Но когда он попытался встать за Римо, то почувствовал вибрацию столь сильную, что у него едва не отнялись конечности. Тогда он абсолютно уверился в том, что бой, за которым он наблюдает, столь же недоступен человеческому оку, как первый катаклизм мироздания.
Потом белый заговорил. Он едва переводил дыхание.
– Папочка, мир гибнет от потопа. Если не случится чего-то более страшного, все равно все крупнейшие порты мира будут затоплены. Исчезнут крупнейшие города, стоящие на реках. Нью-Йорк, Париж, Токио.
Но восточный человек не шелохнулся, не прекратил боя, который не под силу было увидеть тем, кто за ним наблюдал.
– А Синанджу стоит на заливе. Она исчезнет раньше Парижа.
Внезапно комната наполнилась грохотом, куски металла летели, как шрапнель. Лучи исчезли в этой туче дыма, с ними было покончено.
Американский монстр ловил ртом воздух. Кимоно второго было мокрым от пота.
– Прощай, сокровище Синанджу. Спасибо, Римо, – сказал Чиун.
– Остановите свои ракеты, русский, – сказал Римо.
– Конечно. Почему нет? Мы никогда не хотели войны.
– Для того, кто ее не хочет, вы действовали неплохо, – сказал Римо. Но он настоял на том, чтобы дождаться подтверждения об отзыве ракет.
– Я вам доверяю и надеюсь, что другой такой установки вы создавать не будете.
– Большое дело, доверие, – сказал Римо. – С чего бы нам хотеть уничтожить себя самих?
– Для меня это вопрос доверия. Ты первый, кому я стал доверять, монстр. Я доверяю тебе, потому что ты не знаешь страха. Тебе незачем мне лгать. Поэтому да будет так.
Когда пришедшее со спутников подтверждение было передано Смитом Римо, тот сообщил, как было сделано это дело и выразил надежду, что им не придется больше воевать.
– Теперь насчет ракет. Они сделаны так, что, если их остановить, они не могут быть еще раз использованы. Управление напрямую.
– Вы хотите сказать, что с этими ракетами покончено навсегда?
– Навсегда.
На это американец, которому он доверял, ласково сказал:
– Спасибо, лапочка. Я что, первый, кому ты стал доверять?
– Со времен моей юности, да, – сказал Земятин, сам удивляясь тому, что этим человеком, по иронии судьбы, оказался американец.
– Ты проиграл, – сказал Римо, вынимая небольшим точным движением лобовую часть черепа Земятина, оставив при этом лицо нетронутым, чтобы кремлевским специалистам по бальзамированию было с чем работать, если им захочется положить то, что осталось в Мавзолей к Ленину и Сталину.
Останься он жив, Земятин никак не мог бы укрепить положение Америки.
– Сделано, – сказал Римо.
– Не сделано, – сказал Чиун, который счел поведение Римо по отношению к русскому правильным.
Важно было то, что сокровища Дома Синанджу утрачены, утрачены, потому что Римо не пошел вместе с Чиуном, а бросился служить интересам белых. Единственное, чем мог Римо хоть частично компенсировать отсутствие благодарности, так это тем, что согласился бы написать своей собственной рукой маленькое заявление о том, что мать его могла быть и кореянкой, потому что, будучи сиротой, он не знал, кто его мать.
