Дуглас Уорнер - Фантастический триллер
Несколько слов, сказанных шофером — болтуном. Детонатор.
Мозговой взрыв!
Он выскочил из поезда на станции, почти побежал, распихивая прохожих, наткнулся на двоих-троих, извинился. Несколько людей даже повернулись, уставившись на него. Он понимал, что привлекает внимание, что он забыл о конспирации, но он слишком был погружен в свои заботы, чтобы беспокоиться об этом.
Надо собирать всех беглецов. Но очень трудно им все объяснить.
Попробуй растолковать им: я не полицейский, не тайный агент, я не представитель власти. Я — Ричард Брансон, такой же, как и ты, ученый, и я удираю от всех, потому что живу в своем придуманном фантастическом мире. Меня не ловят за убийство, которое я якобы совершил. Я думал, что убил девушку по имени Элайн Лафарк. А что ты сделал?
Если хоть один из них, только один, скажет:
— Боже мой, Брансон, в этом есть что-то странное! Это я убил ее в местечке Бельстон. Я знаю, что я это сделал. Какого черта, как же ты мог…
— Скажи мне, почему ты это сделал?
— Она сама довела меня до этого. Я совсем не собирался убивать ее, но я был не в себе.
— Как?
— Ну… э… я не могу сейчас точно сказать. Это было так давно, и я старался забыть обо всем.
— То же самое и со мной. А может, нам вместе объехать других и узнать, сколько еще людей прибило эту самую Элайн Лафарк? Это будет приятно узнать. Мы можем заполнить целую камеру в тюрьме, и в такой компании нам будет легче считать свои последние часы.
Может, это произойдет таким путем? С другой стороны, вражеские силы могут быть намного умнее и искуснее: они позаботятся снабдить каждого своей собственной легендой. Хендерсон, например, думает о своем преступлении: он даже глазом не моргнул, когда услышал и об Элайн, и о Бельстоне.
Он начал чувствовать полную уверенность в том, что эта злосчастная Элайн Лафарк была просто иллюзией. Это было трудно, очень трудно, так как его память настаивала на обратном. А спорить со своей памятью так же трудно, как отвергать свое отражение в зеркале.
Несмотря на новые факты, несмотря на отсутствие старых фактов, память цепко держалась за самый страшный момент в его жизни. И хотя видение прошлого может быть просто дурным сном, построенным вокруг призрачной женщины, он очень хорошо мог представить черты Элайн, когда она умирала, ее темные волосы, перевязанные голубой лентой, ее черные глаза, наполненные болью, ее тонкие ноздри, струйку крови, стекающую по лбу. На ней было ожерелье из жемчуга, черные туфли, золотой браслет на руке. Это была картина со всеми оттенками. Это была такая полная картина, какая может быть только в жизни.
Но была ли она реальной?
Или это был тот кусок информации, который представлял критическую массу?
Другие должны будут знать о ней или о ее фантоме так же много. Но получить это от них без помощи Рирдона будет очень трудно. Но ему не хотелось обращаться туда за помощью, особенно после последних событий. Кроме того, это может полностью связать его как раз в тот момент, когда он уже превратился из дичи в охотника. Он обратится к Рирдону и силам, стоящим за его спиной, как к последней инстанции, только в крайнем случае.
Хотя его коллеги-беглецы могут оказаться еще менее разговорчивыми, чем тот же Хендерсон. Но на данный момент ему надо самому попробовать во всем разобраться. И он решил, что есть источники, которые ему надо будет выследить.
Пять человек знают многое о ней, и их можно заставить говорить.
Эти пятеро были: те двое, которые поймали его тогда на лестнице, двое разговорчивых шоферов и его преследователь, здоровенный иностранец, который и заставил его пуститься в бега. Если он прав в своих догадках, то должен быть еще и шестой человек, невидимый руководитель, которого он не включил в список, потому что его идентифицировать не мог.
Любой из этих пяти мог дать ниточку, которая приведет к другим четырем, а может, и к еще большей толпе, которая прячется за ними.
Продолжая думать в том же роде, он забавлялся тем, что более или менее беспристрастно изучал свою жажду мести. Будучи тем, кем он был раньше, аналитическим мыслителем, он всегда считал желание заехать кому-нибудь по зубам примитивным чувством. Теперь такое желание совсем не казалось ему совсем уж первобытным. И в самом деле, он бы стал презирать себя, если бы у него не появилось такого желания. Никто не может лишить себя основных человеческих чувств.
Да, если выпадет возможность, то он соберет всю свою силу и злость в кулак и этим кулаком вышибет напрочь чьи-нибудь зубы.
Другими словами, он был в ярости и наслаждался этим.
Глава 9
Ночное небо легло над городом, уличные фонари замерцали своим теплым светом, витрины магазинов ярко осветились. Это был его город, но он не шел домой: если кто-нибудь хочет встретить его, то именно дома он его и ждет, сидит и наблюдает, когда заблудшая овца вернется в стадо. Ну, они могут сидеть там, пока не пустят корни. У него еще нет никакого желания, чтобы его повязали. Что ему было больше всего надо — так это время, достаточно времени, чтобы побродить вокруг, выбрать себе цель и нанести по ней сокрушающий удар.
Он продвигался по городу быстро, но осторожно. Сотни людей, некоторые из них — служащие института, жили вокруг и хорошо знали его в лицо. Ему совершенно не хотелось, чтобы его кто-нибудь увидел, еще меньше ему хотелось, чтобы кто-нибудь с ним заговорил. Чем меньше другие будут знать о его возвращении, тем лучше. Избегая хорошо освещенных улиц и улиц с крупными магазинами, он зашел только в маленький магазинчик, чтобы купить себе расческу, зубную пасту и бритву. Его путешествие закончилось в мотеле на окраине города, далеко от его дома.
Там он привел себя в порядок и поел. Какое-то время его снедал соблазн позвонить Дороти и договориться с ней о встрече где-нибудь в кафе на краю города или в каком-нибудь укромном месте. Но детям скоро надо будет ложиться спать, и ей тогда придется искать кого-нибудь из соседей, чтобы посидеть с ними. Лучше, когда дети будут в школе. А пока ему следует позвонить Хендерсону, если тот, конечно, еще в Лейксайде. Он набрал номер, и Хендерсон ответил.
— Ты все еще там? — спросил Брансон. — Я думал, ты уже уехал.
— Поеду завтра, — сообщил Хендерсон. — Старик Элди приглядит за магазином, и от этого он в восторге. Ну, а ты связался… сам знаешь, с кем?
— Да. Они ничего не делают.
— Что ты имеешь в виду?
— Они ничего об этом не знают, и это вполне определенно.
Но Хендерсон был скептиком:
— Если они и знают что-нибудь, то совсем не обязательно, чтобы они признались в этом первому попавшемуся голосу по телефону. Более вероятно, что они постарались бы тебя прихватить. Ты дал им достаточно времени на это?
— Нет.
— Тогда ничего нельзя гарантировать.
— Мне совершенно не надо было давать им время. Они совершенно не собирались меня прихватывать.
— Почему ты в этом так уверен?
— Потому что они даже не сделали попытки затянуть разговор, — объяснил Брансон. — Более того, я предложил приехать к ним, а они стали меня от этого отговаривать. Сказали, что это будет пустой тратой времени. Они небыли заинтересованы даже увидеть меня, не то что схватить. Я говорю тебе, Хени, все это дело — фикция, и я собираюсь действовать, полностью исходя из этого предположения.
— Что ты имеешь в виду? Ты собираешься вернуться в институт?
— Нет. Пока нет.
— Тогда как?
— Поболтаться вокруг и посовать нос в разные дыры. По крайней мере, я попробую. Без труда не вытащишь и рыбку из пруда.
— У тебя есть ниточка, за которую стоит потянуть?
— Может быть, я еще в этом не уверен. — Брансон нахмурился и продолжал: — Если проверка покажет, что твои опасения беспочвенны, советую тебе подумать об обстоятельствах, при которых все это началось. Ты должен вспомнить людей, с которых все это началось. Ты должен вспомнить свидетелей событий. И их-то ты и должен подозревать. Понял, что я хочу сказать?
— Брансон, — сказал Хендерсон, ничуть не зажигаясь полученными советами, — ты можешь попытать свои шансы как частный детектив, но я свои испытывать в этой области не собираюсь. Я не подхожу для такой работы ни по образованию, ни по наклонностям.
— Равно как и я, но это меня не останавливает. Никогда не узнаешь, что ты можешь сделать, пока не попробуешь.
— Ну, делай по-своему.
— Так и делаю. Я уже устал делать что-то по чужому желанию, — он сжал кулак и уставился на него, как будто это был какой-то символ. — Хени, если ты выяснишь, что ты чист, ради всего святого, не успокаивайся на этом, не впадай в спячку ленивой счастливой собаки. Возвращайся и присоединяйся ко мне. Возможно, что нас приговорили к этому одни и те же люди. Ты можешь узнать одних, я — других. Мы можем помочь друг другу прихватить их.
