Джон Гришем - Последний присяжный
Я был поражен количеством претендентов, баллотировавшихся на официальные должности в Миссисипи. Каждый округ был поделен на пять районов, и каждый район имел своего выборного констебля, носившего жетон, пистолет и форму из серии «сделай сам». Кроме того, если мог себе позволить — а возможность такая всегда находилась, — он устанавливал на крыше автомобиля проблесковый маячок и присваивал полномочия в любое время прищучивать любого за любое мыслимое и немыслимое нарушение. Никакой специальной подготовки не требовалось. Равно как и образования. И вообще ни намека на контроль со стороны окружного шерифа или шефа городской полиции, разве что жители могли выразить мнение о работе своего избранника раз в четыре года. Теоретически в обязанности констеблей входило лишь доставлять повестки и в случае необходимости препровождать свидетелей в суд, но, будучи избранными, большинство из них не могли устоять перед непреодолимым искушением напялить на себя кобуру и начать рыскать в поисках тех, кого можно арестовать.
Чем больше штрафов выписывал констебль водителям, тем больше он зарабатывал. Это была наполовину общественная работа с чисто номинальной зарплатой, но как минимум один из пяти констеблей округа старался жить за счет должности. И именно от него следовало ждать больше всего неприятностей.
Каждый район имел также своего мирового судью — должностное лицо безо всякого юридического образования. По крайней мере так было в 1971 году. Для этой работы тоже не требовалось не только диплома, но и опыта — лишь голоса избирателей. Мировой судья судил всех, кого приволакивал ему констебль, отношения между ними были деликатными и вызывали подозрения. Водители из других штатов, задержанные констеблем в округе Форд, обычно под любым предлогом приговаривались мировым судьей к штрафам.
В каждом округе имелись пять инспекторов — пять местных царьков, которые обладали всей полнотой власти. Тем, кто их поддерживал, они мостили дороги, чинили водопроводы, выделяли щебенку. Для своих врагов они не делали практически ничего. Все окружные указы утверждались советом инспекторов.
Каждый округ имел выборных шерифа, сборщика налогов, налогового инспектора, секретаря канцлерского суда и коронера. Сельские округа имели на уровне штата общего сенатора и общего члена палаты представителей. Еще в 1971 году в штате существовали должности уполномоченного по дорогам, уполномоченного по общественному обслуживанию, уполномоченного по сельскому хозяйству, казначея, аудитора, главного прокурора, вице-губернатора и губернатора.
Такая система казалась мне громоздкой и смехотворной до тех пор, пока кандидаты на все эти должности не начали давать в «Таймс» платную предвыборную рекламу. У особенно никудышного констебля в Четвертом районе (известном также под названием «Четвертая облав-зона») к концу января обнаружилось одиннадцать конкурентов. Большинство этих бедных парней робко входили в редакцию с текстами своих «обращений», от руки написанными их женами на листках, вырванных из блокнотов. Я терпеливо читал тексты, расшифровывая чудовищные почерки, редактировал, переводя на удобоваримый язык, потом получал деньги и печатал эти шедевры. Почти все без исключения начинались словами: «После многих месяцев раздумий и молитв...» или: «Огромное количество людей обратились ко мне с просьбой баллотироваться...»
К концу февраля весь округ жил предстоящими в августе выборами. У шерифа Коули было два конкурента, и еще двое грозились вступить в борьбу. Последний срок сдачи документов истекал в июне, а Коули пока ничего не предпринял. Это породило слухи, будто он не собирается выставлять свою кандидатуру.
Когда речь идет о местных выборах, воспламенить публику ничего не стоит.
* * *Мисс Калли придерживалась старомодного убеждения, что посещать рестораны — значит попусту, а к тому же и греховно тратить время. Ее перечень возможных грехов был куда более длинным, чем у большинства людей, особенно у меня. Мне потребовалось почти полгода, чтобы уговорить ее пообедать со мной «У Клода» в один из наших традиционных четвергов. Я объяснил, что, поскольку платить буду я, она не бросает деньги на ветер и, следовательно, не совершает греха расточительства, а мне все равно: одним грехом больше, одним меньше. Обед вне дома, разумеется, был наименее тяжкой из моих провинностей перед Господом.
Я не боялся появиться в центре Клэнтона в обществе черной женщины. Мне было наплевать на пересуды. И меня не пугала перспектива оказаться единственным белым лицом «У Клода». Единственное, что меня заботило и едва не заставило отказаться от идеи, — это транспортировка мисс Калли до места и обратно в моем «спитфайре». Автомобиль не был рассчитан на таких корпулентных особ, как она.
У них с Исавом имелся старенький «бьюик», некогда вмещавший всех восьмерых детей. Прибавив со времени его приобретения фунтов сто, мисс Калли тем не менее и теперь с легкостью влезала на переднее сиденье.
Она не худела, и ее высокое давление, а также высокий уровень холестерина в крови тревожили детей. В свои шестьдесят она могла пока считаться женщиной здоровой, но неприятности грозно маячили на пороге.
Мы вышли на улицу, и мисс Калли заглянула в салон моей машины. Был март, погода стояла ветреная, с большой вероятностью дождя, поэтому я поднял верх. В таком виде моя двухместная кроха выглядела еще более миниатюрной.
— Не уверена, что у меня получится, — объявила мисс Калли.
Повторяю, у меня полгода ушло на уговоры, так что я не собирался жертвовать достигнутым. С большими сомнениями мисс Калли приблизилась к открытой мной со стороны пассажирского места дверце.
— У вас есть предложения? — спросила она.
— Да, попробуйте метод «с заднего конца».
Не сразу, но метод сработал, и, когда я занял водительское место, мы оказались тесно прижаты друг к другу плечами.
— Белые люди любят ездить на забавных машинах, — заметила она, напуганная так, словно ей предстояло впервые лететь на маленьком двухместном самолетике. Я выжал сцепление, включил передачу, и мы двинулись, разбрасывая гравий из-под колес и хохоча.
Припарковавшись перед своим офисом, я помог мисс Калли выйти из машины, что оказалось ничуть не проще, чем залезть в нее. Я представил ей Маргарет Райт, Дейви Болтуна Басса и устроил экскурсию по редакции. Ей хотелось посмотреть на наше новое типографское оборудование, потому что благодаря ему газета стала выглядеть намного лучше.
— А кто у вас отвечает за корректуру? — шепотом спросила она у меня.
— Вы, — ответил я. По ее подсчетам, теперь у нас в среднем бывало не более трех опечаток в номере. Мисс Калли по-прежнему каждый четверг вручала мне список.
Потом мы прогулялись вокруг площади и наконец вошли к Клоду — в кафе для черных, расположенное рядом с городской химчисткой. Клод держал это заведение много лет, и оно славилось лучшей в городе кухней. Никаких вольностей касательно меню он не признавал: здесь ели то, что ему заблагорассудится в этот день приготовить. По средам подавали сома, по пятницам — барбекю, но в остальные четыре дня недели нельзя было заранее знать, чем вас накормят, пока Клод не напишет этого мелом на доске, стоящей у входа. Он вышел нам навстречу в грязном фартуке и указал на столик у окна. Кафе было уже наполовину заполнено, мы ощутили на себе любопытные взгляды.
Как ни странно, мисс Калли никогда не видела Клода. Я-то думал, что все черные жители Клэнтона хоть раз в жизни сталкивались друг с другом, но мисс Калли объяснила мне, что в случае с Клодом это не так. Он жил в предместье, и по Нижнему городу ходил чудовищный слух, будто Клод не посещает церковь. Мисс Калли никогда не стремилась с ним познакомиться. Как-то раз оба присутствовали на одних похоронах, но так и не встретились.
Я представил их друг другу. Сопоставив имя с лицом, Клод сказал:
— А-а, семейство Раффинов! Все — доктора.
— Доктора наук, — поправила его мисс Калли.
Клод был горластым, грубым, кормил за деньги и не ходил в церковь, этого оказалось достаточно, чтобы мисс Калли мгновенно невзлюбила его. Он это почувствовал, но не обратил никакого внимания и отправился давать взбучку кому-то на кухне. Официантка принесла чай со льдом и хлеб из кукурузной муки. Ни то ни другое мисс Калли не понравилось. Чай, по ее словам, был слабый и почти не сладкий, а в хлебе не хватало соли, и подогрет он был всего лишь до комнатной температуры — непростительное упущение.
— Это ресторан, мисс Калли, — мягко сказал я, понизив голос. — Пожалуйста, не напрягайтесь.
— Я стараюсь.
— Нет, не стараетесь. Как же мы сможем получить удовольствие от обеда, если вы все время хмуритесь?
— У вас красивый галстук.
— Спасибо.
Мой усовершенствованный гардероб никого не радовал так, как мисс Калли. Негры любят хорошо одеваться и очень восприимчивы к веяниям моды, как-то объяснила она мне. Мисс Калли по-прежнему называла своих соплеменников «неграми».
