Эрик Ластбадер - Возвращение Борна
В кресле голый, как в первый день жизни, сидел Ласло Молнар. Его руки и ноги были схвачены широкими кожаными ремнями. Лицо и тело Молнара были покрыты порезами, кровоподтеками, опухолями, глаза провалились и были обведены черными кругами.
Спалко вошел бодро и деловито, как входит в палату к больному врач.
— Мой дорогой Ласло, должен вам сказать, что у вас несколько усталый вид. — Он остановился рядом с креслом и поэтому заметил, как ноздри Молнара расширились, когда тот ощутил аромат кофе. — Впрочем, чему тут удивляться, не правда ли? Ночь у вас выдалась довольно беспокойная. Совсем не такая, на какую вы рассчитывали, отправляясь в оперу, да? Однако не беспокойтесь, потеха еще только начинается. — Спалко поставил чашку на тележку и взял с ее поверхности один из инструментов. — Да, вот этот, я думаю, подойдет.
— Что... Что вы собираетесь делать? — тонким, надтреснутым голосом спросил Молнар.
— Где доктор Шиффер? — ровным, повседневным тоном проговорил Спалко.
Голова Молнара дернулась из стороны в сторону, челюсти, щелкнув зубами, сомкнулись, словно для того, чтобы не позволить словам вырваться наружу.
Спалко опробовал пальцем лезвие инструмента.
— Откровенно говоря, я не понимаю причин, заставляющих вас упорствовать, Ласло. Оружие уже у меня, хотя доктор Шиффер пока где-то пропадает...
— Выхвачен прямо у вас из-под носа, — прошептал Молнар.
Спалко с улыбкой вонзил острие инструмента в тело узника, и из груди Молнара вырвался пронзительный крик боли.
Сделав шаг назад, мучитель поднес к губам чашку с кофе и сделал глоток.
— Как вы уже наверняка успели убедиться к настоящему времени, эта комната абсолютно звуконепроницаема. Никто вас не услышит, никто не придет вам на помощь, и уж тем более Вадас. Он даже не знает о том, что вы исчезли.
Взяв с тележки другой инструмент, напоминающий штопор, Спалко ввинтил его в предплечье Молнара, заставив того издать еще один дикий крик.
— Так что, как видите, надеяться вам не на что, — проговорил Спалко. — Единственный выход для вас — это сообщить мне интересующую меня информацию. Так уж сложилось, Ласло, что теперь я — ваш единственный друг, и только я могу вас спасти. — Взяв Молнара за подбородок, он приподнял его голову и поцеловал в перепачканный кровью лоб. — Только я по-настоящему люблю вас.
Молнар закрыл глаза и снова отрицательно мотнул головой. Спалко смотрел на его лицо.
— Я не хочу причинять вам боль, Ласло. Вы ведь знаете это, не правда ли? — Голос Спалко звучал почти нежно. — Но ваше упрямство заставляет меня нервничать. — Он возобновил пытку, продолжая говорить: — Я вот думаю, до конца ли вы понимаете ситуацию, в которой оказались? Эту боль, которую вы ощущаете, причиняет вам Вадас, а не я. Это благодаря Вадасу вы попали в такую переделку. Конклин, конечно, тоже виноват, но он уже мертв.
Рот Молнара широко открылся в ужасающем вопле, обнажив черные провалы там, где еще вчера были зубы, медленно и мучительно вырванные Спалко.
— Позвольте заверить вас, что, пусть и без большой охоты, я намерен продолжать работать над вами, — с сосредоточенным видом проговорил Спалко. Для него было важно, чтобы, даже несмотря на страшную боль, его слова доходили до сознания Молнара. — Ваши страдания суть результат вашего же собственного упрямства. Неужели вам не понятно, что за все это должен расплачиваться Вадас?
Спалко сделал небольшую передышку. Перчатки на его руках были залиты кровью, а сам он дышал так тяжело, будто только что взбежал без лифта на третий этаж. Допрос с пристрастием был хотя и чрезвычайно приятной, но все же утомительной работой. Молнар еле слышно хныкал.
— О чем вы думаете, Ласло? Вы молитесь Богу, которого не существует и который не может поэтому вас защитить. А между тем русские говорят: на Бога надейся, а сам не плошай. — Спалко улыбнулся своему пленнику, как близкому и доверенному другу. — А уж кому об этом знать, как не русским, а? Их история написана кровью. Сначала — цари, потом — аппаратчики. Можно подумать, партийные бюрократы хоть чем-то лучше, чем череда тиранов!
Вот что я вам скажу, Ласло. Может, русские и потерпели полный крах в политике, но в том, что касается религии, они полностью правы. Религия — любая религия! — это сплошной обман и профанация. Это иллюзия для слабаков, нытиков, для овец, которые не способны повести за собой и могут только покорно, сбившись в стадо, следовать за другими. И знаете, куда приведут его те, другие? На бойню, можете мне поверить. — Спалко скорбно покачал головой. — Нет, Ласло, единственное, что реально, — это власть. Деньги и власть. Вот что имеет значение в этом мире, все остальное — прах.
За то время, пока продолжалась эта лекция, выдержанная в беспечном, дружеском тоне, Молнар немного пришел в себя. Однако его глаза расширились в паническом страхе, когда мучитель вновь заговорил:
— Только вы сами можете помочь себе, Ласло. Скажите мне то, что я хочу знать. Скажите мне, где Вадас прячет Феликса Шиффера.
— Прекратите! — выдохнул Молнар. — Пожалуйста, прекратите!
— Я не могу прекратить, Ласло, теперь-то вы должны это понимать. Теперь все зависит только от вас. — Словно желая наглядно проиллюстрировать свои слова, Спалко поднес к груди жертвы новый пыточный инструмент. — Только вы можете заставить меня остановиться.
Во взгляде Молнара читалась растерянность. Он оглянулся по сторонам, будто только сейчас осознал, что с ним происходит. Спалко, не сводивший с него глаз, все понял и довольно ухмыльнулся. Ему не раз доводилось наблюдать подобную реакцию во время удачно заканчивающегося допроса. Объект не сдавался до конца, сопротивляясь так долго, как только это возможно, столько, сколько способно выдержать сознание. А потом, в какой-то момент, оно, как растянутый резиновый бинт, достигало своего предела, и в нем происходил перелом, возникала новая реальность — реальность, созданная тем, кто ведет допрос.
— Я не...
— Расскажите мне все, Ласло, — бархатным голосом заговорил Спалко. Его обтянутый резиной палец ласково стер кровь с брови Молнара. — Расскажите, и все это тут же закончится, как страшный сон.
Глаза Молнара закатились под веки.
— Вы обещаете? — по-детски спросил он.
— Верьте мне, Ласло. Я — ваш друг. Я не меньше вас хочу, чтобы вашим мучениям пришел конец.
Молнар плакал, и из его глаз падали крупные слезы. Они текли по щекам и становились розовыми от крови. А потом он стал всхлипывать, чего не делал с тех пор, когда был ребенком.
Спалко молчал. Он знал, что наступил переломный момент. Теперь — либо все, либо ничего. Либо Молнар шагнет в пропасть, к краю которой его заботливо подвел Спалко, либо впадет в ступор и полностью потеряет чувствительность к боли.
Тело Молнара сотрясали конвульсии, голова откинулась назад, лицо было серым и съежившимся, глаза, наполненные слезами, еще глубже запали в глазницах. От розовощекого и слегка выпившего обожателя оперы, которого люди Спалко вытащили из «Подвала», не осталось и следа. Он превратился в другого человека и был полностью сломлен.
— Да простит меня Господь! — хрипло прошептал Молнар. — Доктор Шиффер — на Крите. — После этого, невнятно бормоча, он продиктовал адрес.
— Вот славно! Вот хороший мальчик! — ласковым голосом похвалил его Спалко. Теперь последний кусочек головоломки встал на место. Сегодня же вечером он с необходимым оборудованием отправится в путь, чтобы найти Феликса Шиффера и выудить из него информацию, необходимую для организации атаки на отель «Оскьюлид».
Спалко бросил инструмент на тележку, и от металлического звука Молнар издал звук испуганного животного. Его налитые кровью глаза вращались в глазницах, он был готов снова расплакаться.
Медленно, аккуратно Спалко поднес к его губам чашку с остатками кофе и с безразличием наблюдал за тем, как его жертва, давясь, глотает горячий сладкий напиток.
— Вот оно, избавление! Наконец-то! — негромко проговорил Спалко, и никто не взялся бы сказать, к кому он обращался — к Молнару или к самому себе.
Глава 13
В ночное время будапештский парламент напоминал старинный щит, наподобие тех, которыми мадьяры пользовались в стародавние времена, отражая набеги варварских орд. Обычному туристу, которому размеры и красота этого здания внушали благоговейный трепет, оно казалось необъятным, неподвластным воздействию времени и несокрушимым. Однако Джейсону Борну, только что прибывшему сюда после своего чудовищного путешествия по маршруту Вашингтон — Париж — Будапешт, парламент показался не более чем сказочным дворцом из детской иллюстрированной книжки, эдаким пряничным домиком из белоснежного камня и светлой меди, который может в любой момент рассыпаться под грузом ночной темноты.
Таксист высадил Борна у торгового центра «Маммут», где он намеревался купить себе новую одежду. Настроение у Борна было препаршивое. Он въехал в страну под именем Пьера Монфора, курьера французского военного ведомства, и поэтому пограничный контроль на венгерской границе прошел без малейших затруднений. Однако теперь, прежде чем появиться в гостинице под видом Алекса Конклина, ему было необходимо избавиться от военного мундира.
