Чудовища рая - Хермансон Мари

Гостевая комната оказалась маленькой, но светлой и со вкусом обставленной. На белом столике стояла ваза с живыми цветами, а вид на долину и горы в отдалении всецело отвечал ожиданиям любого туриста от отпуска в Альпах.

Химмельсталь. «Райская долина». Прекрасное название для прекрасного места, подумал Даниэль.

Он умылся в раковине и сменил рубашку, затем растянулся на кровати и на несколько минут расслабился. Кровать была современной и высококачественной, и тело сразу же ощутило комфорт. Даниэль был бы не прочь вздремнуть часок-другой перед встречей с братом, но хозяйка уже сообщила Максу о его приезде, так что со сном придется повременить.

Спускаясь на лифте в вестибюль, он вдруг осознал, в чем же заключалась странность недавнего разговора с хозяйкой и ее коллегой. То есть Даниэль чувствовал эту необычность на протяжении всей беседы, лишь не отдавал себе в этом отчета. Удивительно, но разговор велся на разных языках: он обращался к персоналу на немецком, считая таковой их родным, сотрудники же отвечали на английском.

Просто он настолько привык переключаться с одного языка на другой, что уже едва ли обращал на подобное внимание — лишь незначительный диссонанс, тихий щелчок в сеансе связи.

Языки всегда давались ему легко. В детстве он проводил много времени с дедом по материнской линии, лингвистом по профессии. Даниэль с матерью ужинали у ее родителей едва ли не каждый день, и пока женщины мыли на кухне посуду, дедушка отводил его в свой просторный прокуренный кабинет.

Даниэль обожал сидеть там на полу и листать книжки со множеством картинок — росписями египетских гробниц, греческими скульптурами и средневековыми гравюрами, — в то время как дед рассказывал о языках, все еще живых и давно уже мертвых. Об их связи между собой, прямо как у людей, и о древнем происхождении слов. У Даниэля просто дух захватывало от его рассказов, и он всегда интересовался, откуда появилось то или иное слово. Порой дед отвечал не задумываясь, а иногда ему приходилось покопаться в книгах.

К изумлению Даниэля, слова, что он так привык использовать в речи и считал совершенно естественными, оказывались гораздо старше его, и даже дедушки, и даже старого дома со скрипучими половицами. Прежде чем, словно бабочка на цветок, внезапно опуститься на его ротик, они проделали долгий путь через различные страны и эпохи. И будут еще очень долго продолжать свое путешествие даже после того, как не станет и самого Даниэля.

Уважение и восхищение языком он сохранил и во взрослой жизни. В школе изучал латынь и древнегреческий, а в университете немецкий и французский, и со временем получил работу переводчика в Европейском парламенте в Брюсселе и Страсбурге.

Выражение своим голосом чужих мыслей и взглядов, зачастую полностью противоречащих его собственным, довольно странным и отчасти пугающим образом распаляло Даниэля. Если сказанное несло сильный эмоциональный заряд, одного лишь языка ему казалось недостаточно, и для передачи посыла переводимого он прибегал к жестам и мимике. Порой он даже ощущал себя эдакой перчаточной куклой на чужой руке, словно его собственную душу попросту отпихнули прочь. В таких случаях Даниэль слышал перемену в своем голосе и ощущал работу лицевых мышц, о существовании которых доселе даже и не подозревал. Ах, зачарованно думал он, так вот каково быть тобой!

Иногда, по завершении перевода особенно жаркой дискуссии, перед возвращением к собственной личности он оказывался в своего рода вакууме. В течение нескольких головокружительных мгновений Даниэль испытывал, каково быть вообще никем.

Несколько раз его ошибочно принимали за человека, которого он переводил. Несогласные хамили и грубили лично ему, считая его альтер эго своего оппонента.

Обратное тоже было верно: симпатия к человеку, речь которого он переводил, заводила его точно так же. Даниэль подозревал, что именно таким образом ему и удалось заинтересовать женщину, впоследствии ставшую его женой.

Эмма была юристом, специализирующимся на международном праве по охране окружающей среды. Даниэлю выпало переводить ее переговоры с немецким экспертом по водопользованию, стильным джентльменом средних лет с бьющей через край эротичностью. В процессе работы у Даниэля возникло сильнейшее ощущение, будто он слился с немцем — до такой степени, что неким сверхъестественным образом едва ли не предугадывал, что тот собирается сказать.

Эмма как будто тоже расценивала их как одну и ту же личность, поскольку продолжала обсуждать с Даниэлем проблемы водопользования даже после ухода немца, как будто он был тем самым человеком, с которым она ранее вела переговоры, а не его тенью. Ему даже пришлось несколько раз напоминать ей, что в экологических вопросах он ничего не смыслит. Впрочем, к тому времени они болтали уже вовсю. Темы разговора менялись одна за другой, и потом они перекочевали в итальянский ресторанчик, а затем, изрядно набравшись, и в ее гостиничный номер. Во время занятий любовью пару раз Эмма шутливо обращалась к нему «mein Herr», что весьма уязвляло его.

Даже после свадьбы Даниэль не вполне мог избавиться от мысли, будто жена попросту перепутала его с кем-то другим и теперь расстраивается при малейшем напоминании об этой ошибке.

А потом он прознал, что она изменяет ему с биологом из Мюнхена, и они развелись.

Через год после развода у Даниэля произошел нервный срыв, причины которого он до конца так и не понял. От расставания с женой он оправился на удивление быстро и по прошествии времени нисколько не сомневался в верности подобного шага. Его высоко ценили как переводчика, на зарплату было грех жаловаться, и проживал он в современной квартире в центре Брюсселя. Заводил непродолжительные интрижки с женщинами, стремящимися сделать карьеру и столь же не заинтересованными в серьезных отношениях, как и он сам. И Даниэлю нисколько не казалось, что ему чего-то недостает, пока однажды, за один краткий миг, все не переменилось, и он вдруг ощутил, что жизнь его пуста и бессмысленна. Что все его отношения крайне неосновательны, а все выражаемые им по работе слова принадлежат другим людям. А сам-то он кто? Перчаточная кукла, которая изо дня в день по нескольку часов забавляет публику, а потом ее швыряют в угол. Он живет, только когда переводит, — но и это не его жизнь, а всего лишь заимствованная.

Ошеломляющее озарение обрушилось на Даниэля одним утром по пути на работу, когда он остановился возле киоска купить газету. Он так и застыл с мелочью в руке, словно окаменев. Продавец поинтересовался, какую газету ему нужно, но Даниэль напрочь лишился дара речи. Он сунул деньги назад в карман и рухнул на ближайшую скамейку, совершенно обессиленный. В тот день ему предстояла ответственная работа, но он вдруг ощутил, что переводить попросту не сможет.

В итоге он пробыл на больничном два месяца. Из-за депрессии, согласно бюллетеню. Однако сам Даниэль осознавал, что за медицинским диагнозом крылось нечто большее — ужасающая ясность. Откровение едва ли не религиозной природы. Как обращенные видели свет, так он увидал тьму, и озарение вселило в него точно такое же ощущение абсолютной истины, каковое описывали и познавшие Бога. Потрепанную пелену бытия отдернули в сторону, и он узрел самого себя и свою жизнь такими, какими они являлись на самом деле. Пережитый опыт потряс его до основания, и все же он был глубоко благодарен за него и содрогался от одной лишь мысли, что мог так и продолжать жить в иллюзии.

Даниэль уволился с должности переводчика, вернулся в родной город, Упсалу, и устроился в школу на временную работу преподавателя иностранного языка. Зарплата, естественно, не шла ни в какое сравнение с предыдущей, но ее вполне должно было хватать до тех пор, пока он не разберется, как же ему жить дальше.

В свободное время он развлекался компьютерными играми. «World of Warcraft» и «Grand Theft Auto». Поначалу просто чтобы убить время, но постепенно основательно втянулся. Чем унылее становилась его реальная жизнь, тем ярче представлялись эти вымышленные миры. Классная комната и учительская превратились в комнаты ожидания, где он лишь нетерпеливо коротал часы, словно сомнамбула спрягая глаголы да болтая о пустяках с коллегами. По окончании рабочего дня Даниэль опускал жалюзи в своей однокомнатной квартирке, включал компьютер и погружался в ту единственную жизнь, что была способна заставить его пульс учащаться от возбуждения, а мозг — блистать гениальными озарениями. Заваливаясь уже глубокой ночью в постель, изнуренный после жестоких схваток и головокружительных побегов, он неизменно дивился, почему же его столь захватывает несуществующее, в то время как реальное практически не трогает.