Дурная кровь - Даль Арне
Нурландер и Хольм прошли еще немного вперед и встретились с важным чиновником, который провел их в кабины паспортного контроля, где их усадили на маленькие неудобные табуретки позади пограничников. Даже если бы кто-то из посторонних и увидел их, то подумал бы, что это резервные сотрудники, отдыхающие в ожидании большого наплыва пассажиров.
Арто Сёдерстедт остался один. Он миновал очередь людей, стоящих на паспортном контроле, и, обогнув медлительных пассажиров, устремился дальше, к эскалатору, ведущему в транзитную зону. Ему не пришлось сверяться с мониторами, чтобы найти нужный выход. Достаточно было посмотреть на группу мужчин, сидевших с целеустремленным и очень “полицейским” видом возле выхода номер десять, и все сразу стало ясно. Сёдерстедт собрал полицейских и расставил их по местам. Быстро оценив ситуацию, он понял, что по-настоящему уединенным местом в этой зоне являются только туалеты, направил в каждый из туалетов по полицейскому и проверил, чтобы двери служебных помещений на этаже были заперты. Оставались бутики такс-фри[9], бары и кафе. В баре он поставил констебля Адольфссона, которого с большой натяжкой можно было принять за подгулявшего туриста.
В транзитной зоне пока еще было немноголюдно. Сёдерстедт плюхнулся на стул возле выхода десять и стал ждать. Мимо него тянулись отдельные запоздавшие пассажиры с предыдущих рейсов.
Небольшое движение, вдруг начавшееся в зале, заставило его надеть на ухо ненавистную улитку телефонной гарнитуры — Сёдерстедту всегда казалось, что она давит ему на мозги. Рядом с названием рейса “SK-904” из Нью-Йорка на мониторе замигало роковое словечко “приземлился”. Сёдерстедт перевел взгляд направо и через большое панорамное окно аэропорта увидел движущийся самолет. Нажав на кнопку под брючным ремнем, он откашлялся и произнес:
— Гриф приземлился.
* * *
Он встал с кресла, поправил галстук, повесил на плечо сумку и замер, закрыв глаза. Дети капризничали, родители кричали то истошно, то просто сердито. Обученный персонал с натренированными улыбками умело сдерживал напор пассажиров второго класса.
Он стоял совершенно спокойно. На него никто не обращал внимания. Он ни с кем не встречался взглядом. Он никогда ни с кем не встречался взглядом.
Скоро очередь пришла в движение. Пробка рассосалась, и он неспешно двинулся вперед: сначала по самолету, потом по гулкому металлическому полу перехода, потом через шаткий рукав.
Он приземлился. Он прибыл на место.
Теперь круг замкнется.
Теперь он возьмется за дело всерьез.
* * *
Интересно, сколько человеческих лиц мозг может зафиксировать, прежде чем они начнут сливаться воедино. Сёдерстедт насчитал около пятидесяти. Вскоре пассажиры из Нью-Йорка превратились для него в безликую серую массу. Причем больше всего в этой толпе было именно мужчин среднего возраста европейского типа, путешествующих в одиночку. Он не видел никого, кто выделялся бы из этого потока. Пассажиры вполне организованно двигались по транзитной зоне, никто не делал попыток сбиться с курса. Некоторые заходили в туалет и вскоре выходили оттуда, другие ненадолго заглядывали в бутики, третьи брали в кафе бутерброды, платили за них в кассе и, заморив червячка, шагали дальше. Несколько человек зашли в бар и попытались завести с разговор с Адольфссоном, но быстро отстали, удивленные его отсутствующим видом.
“Туристам будет о чем посплетничать”, — подумал Сёдерстедт.
Первые пассажиры самолета, прибывшего из Нью-Йорка, начали спускаться по лестнице к паспортному контролю.
— Они подходят, — сказал Сёдерстедт вслух и, оглянувшись по сторонам, увидел, что кроме него в зале никого не осталось.
Слова, сказанные Сёдерстедтом, эхом отозвались в ушах Черстин Хольм. К этому времени она уже почти составила прошение об отставке — от газов, которые потихоньку пускал пограничник, в тесной будке было нечем дышать. Нет, это не для нее. Но тут в окошко кабины стали заглядывать американцы, и мысли о запахах отошли на второй план. Пограничник ловко и незаметно фотографировал каждый паспорт подключенной к компьютеру камерой. Фотография и фамилия тут же регистрировались в компьютере. Так что, как минимум, фотография убийцы у них будет.
Люди шли и шли. За каждой улыбкой и каждым зевком ей мерещился безжалостный убийца. Но реальных подозреваемых не было. Один раз Черстин, правда, чуть было не позвала Хультина: мужчина, у которого, как оказалось, дергается уголок глаза, очень долго не хотел снимать свои темные очки. За исключением этого инцидента все пока шло гладко и спокойно.
У Вигго Нурландера ситуация в кабине складывалась несколько иначе. Он был единственным человеком в “Группе А”, который считал год, прошедший после расследования “убийств грандов”, замечательным. Во время расследования на его долю выпали немыслимые приключения: потеряв от ярости осторожность, он попал в руки эстонских мафиози и был ими распят. Вернувшись с того света, Нурландер заново полюбил свою холостяцкую жизнь. Он начал тренироваться, пересадил волосы и полюбил слабый пол. Израненные ладони придавали ему в глазах женщин особый шарм. В его кабине пограничником была девушка, и он сразу начал с ней флиртовать. Так что к моменту прибытия американцев она уже мысленно формулировала прошение об отставке, жалуясь на сексуальные домогательства.
Но лишь только появились первые пассажиры, Нурландера как подменили. Он так загорелся и вошел в роль, что видел серийного убийцу в каждом туристе, и после третьего звонка Хультину, на сей раз по поводу восемнадцатилетнего темнокожего наркомана, получил такой нагоняй, что сразу вспомнил прошлое и стал более осторожен в оценках, — как он это для себя сформулировал.
Нурландер уже несколько минут пребывал в вынужденном молчании, когда вдруг появился хорошо одетый мужчина лет сорока пяти и с уверенной улыбкой передал паспорт девушке-пограничнику, которая быстро сфотографировала и фото, и фамилию “Роберт Е. Нортон”. Но тут мужчина увидел за плечом девушки Нурландера. Улыбка в мгновение ока исчезла с его лица, он быстро замигал и начал оглядываться. Потом рванул к себе паспорт и побежал.
— Он у меня! — рявкнул Нурландер в невидимую мини-рацию. — Он убегает! — несколько противоречиво добавил он через секунду и бросился следом за Робертом Е. Нортоном в зал выдачи багажа. Нортон бежал изо всех сил, придерживая спадающую с плеча сумку. Однако Нурландер не отставал, в него словно бес вселился. На бегу он сбил с ног замешкавшихся женщин, наступил на ногу ребенку, разбил бутылки в магазине такс-фри. Нортон в отчаянии остановился и огляделся в поисках спасения. Йельм вскочил со скамейки и, отбросив недочитанную брошюру, бросился к нему. Видя двух бегущих полицейских, американец не растерялся и, размахивая над головой сумкой, кинулся к багажной ленте. Как тигр, он одним прыжком достиг пластиковых шторок, закрывающих отверстие перед багажной лентой, и скрылся за ними. Нурландер последовал за ним. Йельм не стал повторять их прыжки, вместо этого он осторожно заглянул за шторки. В багажном отделении, среди раскиданного багажа, Нурландер продолжал преследовать Нортона. Йельм подобрался к ним поближе. Нортон стал кидать сумки в Нурландера, тот, глухо ворча, набросился на него и опрокинул, но тут же получил по лицу сумкой и разжал руки. Нортон рванулся назад. Пока Нурландер тщетно пытался устоять на дрожащих ногах, Нортон уже вплотную приблизился к Йельму, который занял выжидательную позицию. Нортон опять начал размахивать своей сумкой и угодил Йельму прямо по голове, но тот не упал, а как-то вывернулся и накинулся на Нортона. Тут подоспел и Нурландер, уселся на спину поверженного Нортона, заломил ему до отказа руки и крепко связал их. Вытирая кровь с разбитой губы, Йельм схватил сумку и вытряхнул из нее все содержимое. На пол упал маленький пакетик гашиша. В ту же секунду в ушах Нурландера и Йельма зазвучал голос Хультина:
