Глен Кук - Смертельная ртутная ложь
– Да. Я знаю. Это цинизм. Да, я понимаю, она намерена использовать меня в своих целях. Но зато каким способом!
Из зала до меня донеслось:
– Эй, Гаррет! Дожидаясь тебя, можно поседеть.
Торнада, будь она неладна! Не могу же я все держать в памяти. Я медленно поднялся, продолжая размышлять о своем. Мэгги Дженн, вне всякого сомнения, околдовала меня. Я даже почти забыл о разочаровании, постигшем меня с Линдой Ли.
Торнада сидела на ступенях лестницы.
– Чем ты занят, Гаррет? Старуха свалила минут пятнадцать назад. – Она почему-то забыла упомянуть о воплях Линды Ли.
– Я думал.
– Это чрезвычайно опасно для человека в твоем состоянии.
– А?..
Я не нашел яркого ответа. Всего лишь десятитысячный раз в жизни. Остроумный контрудар родится где-нибудь перед рассветом, когда я, мучаясь от бессонницы, буду вертеться в постели.
Торнада подошла к комнате Покойника и сунула туда нос. Его обитель занимала добрую половину первого этажа. Все четыреста пятьдесят фунтов моего дружка были погружены в кресло и бездвижны, как сама смерть. Нос логхира, смахивающий на хобот слона, на целый фут спускался ему на грудь. На Покойнике начала собираться пыль, но всякие паразиты до него еще не добрались. Нет смысла пока заниматься чисткой, а может быть, успеет вернуться Дин и вообще избавит меня от малоприятной заботы.
Торнада прикрыла дверь и, повернувшись ко мне, схватила меня за локоть.
– Он совсем отпал, – заявила она уверенно. Покойник совершенно не прореагировал на нее. Он вообще недолюбливал женщин и среди них особенно – Торнаду. Однажды я даже угрожал ему, что выгоню Дина и вместо него поселю у себя Торнаду.
– Что она сказала? – поинтересовалась Торнада, когда мы начали подниматься по лестнице на второй этаж. – Кто жертва?
– А ты не знаешь?
– Я не знаю ничего. Мне известно одно: если я выясню, кого ты должен пришить, то получу ночной горшок, полный не дерьма, а золота.
Деньги для Торнады – это все. В общем-то они имеют значение для всех нас. Как это поется:
«… весело с ними, грустно без них…». Но для Торнады бабки значат больше, чем ее ангел-хранитель.
– Она хочет, чтобы я нашел ее дочь. Та отсутствует шесть дней.
– Повтори! Чтоб мне сдохнуть! Я была уверена, что она будет толковать об убийстве.
– Почему?
– Да нипочему. Наверное, неправильно выстроила факты. Значит, пропал ребенок. Ты берешься за работу?
– Пока размышляю. Я должен посетить ее дом, осмотреть вещи ребенка и затем решить окончательно.
– Но ты ведь согласишься, правда? Может, удастся вытрясти из старой карги двойную плату?
– Заманчивая идея. Пока не удалось получить и одинарной.
– Ну и хитрый же ты негодяй. Мечтаешь трахнуть старуху. Находишься со мной, а думаешь о карге. Ну и негодяй!
– Торнада! Эта женщина годится мне в матери.
– В таком случае либо ты, либо твоя мамочка врете о своем возрасте.
– Да ты же первая утверждала, что она старая рухлядь.
– Какое это имеет значение. К черту! Я прощаю тебя, Гаррет. Как я уже сказала: ты здесь, а она – нет.
Спорить с Торнадой – значит плевать против ветра. Один ущерб.
Лишь значительно позже ценой огромных усилий я сумел избавиться от нее, чтобы успеть на ужин к Мэгги Дженн.
6
– Так-то, – тихонько, чтобы не услышал Попка-Дурак, сказал я, обращаясь к Покойнику. – Я провел день с прекрасной блондинкой. Это была Божья кара. Теперь мне предстоит провести вечер с роскошной рыжеволосой леди.
Он ничего не ответил. А если бы не спал, наверняка не упустил бы возможности высказаться. Торнада занимала особое место в его сердце. Покойник наполовину уверовал в мои угрозы жениться на ней.
Тихо посмеиваясь, я прокрался на цыпочках к входной двери. Перед своим отъездом Дин нанес мне значительный финансовый урон, поставив на новую дверь запирающийся на ключ замок. Я вполне обходился теми задвижками и щеколдами, которыми он стучал, замыкаясь от внешнего мира, как только я выходил из дома. Дин облек своим доверием совершенно бесполезную вещь. Такой замок способен остановить исключительно честного человека. Нашей главной защитой остается Покойник.
Логхиры, живые они или мертвые, обладают массой талантов. Я заспешил прочь, посылая улыбки всем и никому одновременно. Наша округа плотно заселена разнообразными нечеловеческими существами, большую их часть составляют неотесанные беженцы из Кантарда. Эти существа не стесняются громогласно высказывать свое мнение и создают постоянное беспокойство.
Но гораздо хуже них псевдореволюционеры. Эти толпятся и роятся повсюду, переполняя таверны, громко и глупо рассуждая о своих еще более глупых догмах. Я понимаю их чувства. Мне тоже не очень нравится Корона. Но в то же время я знаю, что ни один из нас – ни я, ни они – не готов примерить на себя королевскую мантию.
Подлинная революция может только ухудшить положение. В эти дни каждая пара революционеров не способна договориться между собой о будущем Каренты. Поэтому они начали бы истреблять друг друга пачками, прежде чем…
Правда, уже были попытки учинить революцию. Но настолько бездарные, что о революционных действиях знала лишь полиция.
Я обходил стороной торчащих на всех углах и облаченных в черное детей хаоса. Они выли на разные голоса, восхваляя свои банальные доктрины. Серьезной угрозы для Короны не существует. У меня есть некоторые связи с новой полицией, именуемой Гвардией. Ребята оттуда мне сказали, что половина революционеров на самом деле полицейские агенты.
Я делал прохожим ручкой. Я насвистывал. Это был воистину чудесный день.
Но при этом не забывал и о деле. Насвистывая на пути к ужину с красивой женщиной, я частенько оглядывался и в один прекрасный момент заметил. что за мной следят.
Я принялся бродить без цели. Поворачивая назад, переходил на иноходь или шагал нарочито медленно, пытаясь определить намерения этого шута. Ему явно не хватало мастерства.
Я продумал варианты действий. Больше всего мне нравилась идея поменяться с ним ролями: стряхнуть с хвоста и проследить, куда он побежит докладывать о своей работе.
Как это ни печально, но у меня имеются враги. В ходе своих трудов я время от времени доставляю неприятности отдельным малосимпатичным людям. Кое у кого из них возникает желание свести со мной счеты.
Ненавижу тех, кто не умеет красиво проигрывать.
Мой друг Морли – профессиональный убийца, прикидывающийся гурманом-вегетарианцем, – не устает повторять, что я сам во всем виноват: оставляю своих недругов в живых.
Я наблюдал за своим «хвостом», пока не убедился, что при желании легко могу от него избавиться. Тогда я вновь заспешил на свидание с Мэгги Дженн.
7
Жилище Дженн оказалось пятидесятикомнатной лачугой, расположенной почти в самом сердце Холма. В этих местах не могли селиться даже самые влиятельные и богатые представители торгового сословия.
Забавно. Мэгги Дженн не произвела на меня впечатления большой аристократки.
Ее имя я определенно слышал, но никак не мог припомнить – где, когда и в связи с чем.
В этой части Холма, и в горизонтальной, и в вертикальной плоскости, господствует камень. Никаких дворов, никаких цветников, никакой зелени. Редкое исключение – озелененные балконы третьих этажей. И никакого кирпича. Лишь быдло использует для строительства красный или коричневый кирпич. Забудьте об этом. Употребляйте только камень, добытый в другой стране и доставленный по воде за сотни миль.
Мне раньше не приходилось бывать в этом районе, и я слегка заплутал.
Дома стояли почти вплотную друг к другу. Улицы такие узкие, что два экипажа могут разъехаться, лишь выехав на тротуар. Правда, здесь почище, чем в остальных районах города, но серые каменные мостовые и здания придают сердцу Холма крайне унылый вид. Кажется, что ты идешь не по улицам, а шагаешь по дну мрачного известнякового каньонаДженн обитала в центре безликого квартала. Дверь напоминала скорее адские врата, нежели вход в жилье. На улицу не выходило ни единого окна. Не дом, а сплошной каменный утес. Стены его даже не украшал орнамент, что весьма необычно для Холма. Здешние обитатели, как правило, делают все, чтобы превзойти соседей в демонстрации дурного вкуса.
Какой-то хитроумный архитектор ухитрился вдолбить этим в целом умным людям мысль о том, что гладкое серое пространство производит самое яркое впечатление. Без сомнения, когда эти пакгаузы для хранения богатства переходили из рук в руки, их аскетический вид стоил покупателю больше, чем любой пряничный замок.
Что же касается меня, я предпочитаю дешевку. Люблю, чтобы с фронтона на меня пялились жуткие гарпии, а углы здания украшали славные ребячьи мордашки.
Дверной молоток был настолько незаметен, что мне чуть ли не пришлось искать его. Он оказался не бронзовым. Его отлили из какого-то серого металла, смахивающего на олово. Он издал ужасно хилый «тук-тук», и я решил, что его вряд ли кто-либо сможет услышать.
