Питер Спигельман - Рыжая кошка
— Серьезная была авария? Опять кто-то из этих чертовых курьеров-велосипедистов? Они так носятся — просто чудо, что гибнет не так уж много народу. Представляете, одно время я встречалась с таким парнем. Это было нечто, скажу я вам.
— Да, конечно.
— Он называл себя Ураган, будто какой-нибудь супергерой. Представляете?
— Пытаюсь. Вы, случайно, не были дома восемнадцатого?
— Восемнадцатого ноября, говорите?
— Восемнадцатого ноября.
— Не, я в ноябре вообще не была дома.
— А не мог кто-то другой быть в вашей квартире?
— Интересно кто?
Я постарался не вздохнуть.
— Это я надеялся услышать от вас.
— Ну, не знаю. У предков есть ключ, они иногда заходят, но обычно предупреждают, да и вообще они с самого Хэллоуина в Палм-Бич. И вернутся не раньше марта.
— И больше ни у кого нет?..
— Чего?
— Ключа.
Джилл Нолан задумалась. Вероятно, ей этот процесс давался еще труднее, чем мне. Через некоторое время она наконец произнесла:
— Ну… наверное, у Виктора… но с ним вы уже разговаривали. А еще у Холли. Но только на случай ЧП… ну, если что-то произойдет, когда я в отъезде, а предков тоже нет.
— Нет — это, например, во Флориде?
— Вроде того. Но у меня ничего такого не было. В смысле я не звонила Холли и не просила ее подъехать. Я ей вообще не звонила уже месяцев пять.
Разговор с Джилл Нолан не совсем отбил у меня способность соображать. Я посмотрел на баночку желе.
— Понятно, — сказал я. — Это вы о Холли Уэлч говорите, да?
— Какая еще Холли Уэлч? Я имею в виду Холли Кейд.
— Разумеется, — отозвался я и, поспешно записывая имя, хмыкнул: — Какой я болван! А вы уверены, что Холли сказала бы вам, если бы зашла?
— Абсолютно.
— А вдруг она заглядывала к вам, но не успела упомянуть об этом?
— Ерунда. Холли знает мой номер. Она бы обязательно позвонила.
— Почему вы так уверены?
— Потому что знаю ее со второго класса, вот почему.
— Ясно. Не могли бы описать мне Холли, мисс Нолан?
— Не могла бы — что? Какое это имеет отношение к вашей аварии?
— Возможно, никакого, но мой клиент уверен, что видел женщину, которая смотрела на происшествие из окна, как оказалось, вашей квартиры. Скажите, пожалуйста, Холли — блондинка?
Она засмеялась:
— А вот и нет. Холли рыжая, и она такая всю жизнь. Так что, похоже, ваш клиент ошибся, мистер Фитч. Наверное, перепутал окно.
— Я не говорил, что мой клиент видел блондинку, мисс Нолан. На самом деле он видел высокую женщину лет тридцати. Густые темно-рыжие волосы, светлая кожа, узкое лицо и стройная фигура. Соответствует?
Ответила Джилл далеко не сразу, а когда заговорила, было непонятно, чего в ее голосе больше: замешательства и удивления или гнева.
— Соответствует… Но она ни за что бы… Вы… вы обманули меня.
— И прошу прощения. Но ведь это описание подходит Холл и Кейд?
Еще несколько мгновений молчания, и гнев возобладал. И сделал Джилл Нолан умнее.
— Да как ваш клиент вообще мог разглядеть все так четко с улицы? Вы солгали мне, мистер Фитч — если это ваше настоящее имя, — и я больше не желаю с вами разговаривать.
— Мне жаль, что вы это так восприняли. Если вы дадите мне телефон Холли, я мог бы поговорить с ней напрямую.
Я не удивился, услышав гудки, да и жаловаться не приходилось. У меня появилось имя, и, возможно, это и было имя моей птички. Холли Кейд.
Холли Кейд нигде не числилась: ни телефона, ни адреса, ни машины, ни регистрации в списках избирателей, ни недвижимости — ее словно бы не существовало в нашем онлайновом мире. Почти.
Упоминание о ней я нашел на сайте некоего театрального центра в Уильямсберге, что в Бруклине, в календаре мероприятий. Упомянутым мероприятием была постановка пьесы под названием «Клуб лжецов». Постановку осуществила труппа театра «Гимлет».[2] «Клуб лжецов» — одноактная пьеса, сочиненная одной из учредителей, некой Холли Кейд. К несчастью для меня, представление состоялось в апреле три года назад, а с тех пор «Гимлет», похоже, прекратил существование.
Остался лишь один след — коротенькая заметка в одном из старых выпусков «„Цифровой солянки“, онлайнового журнала новинок визуального искусства». С сайта я не слишком много почерпнул о «новинках визуального искусства», да и вообще о новинках. Большинство статей походили на путаные компиляции Жака Деррида и Ролана Барта. Холли упоминалась в отзыве на выставку в «Галерее Круга» в Вудстоке, штат Нью-Йорк, в числе четырех художников, почти два года назад выставлявших там свои видеоработы. Отзыв был сдержанным, произведение Холли удостоилось всего пары фраз. Как и театр «Гимлет», «Галерея Круга» не выдержала испытания временем: она закрылась в мае прошлого года. В результате к концу дня я не знал о Холли Кейд ничего, кроме имени. Разве что еще слова Джилл Нолан.
«Потому что знаю ее со второго класса…»
В Сети Холли Кейд была практически невидима — в отличие от Джилл Нолан. На сайте гастрольной труппы я нашел биографическую справку вместе с фотографией пухленького, хорошенького, белозубого личика. В справке в основном перечислялись театральные и телевизионные постановки, и чуть ли не в самом конце нашлась та крупица, ради которой я перебирал породу. «Родилась и выросла в Уилтоне, штат Коннектикут…»
Глава 4
Сорок восемь часов — чересчур долгий срок. Дэвид не желал столько ждать и требовал отчета. Я бы ограничился отчетом по телефону, тем более что особых успехов не было, но Дэвида это не устраивало. Прочие его требования тоже не отличались оригинальностью: не останавливаться рядом с его работой, не встречаться к югу от Парк-роу и вообще в Верхнем Ист-Сайде и уж точно никаких звонков домой — во всяком случае, к нему домой. В результате мы встретились во «Флоридском роме» — просторной, жутко концептуальной закусочной недалеко от моей квартиры. Многочисленные жалюзи и медленно вращающиеся вентиляторы под потолком — и достаточно шумно для приватных разговоров. Вдоль задней стены выстроился ряд кабинок; в одной из них я и корпел над тарелкой овсянки, когда пришел Дэвид. Он не стал снимать пальто, просто сел и уставился в окно.
— Холли Кейд, — повторил он и покачал головой. — В первый раз слышу. — Он сунул руки в карманы пальто и, кажется, задрожал. Подошла официантка. Дэвид заказал апельсиновый сок, и больше ничего.
— А Джилл Нолан? — спросил я.
— О ней тоже, — вполголоса ответил он.
На Дэвиде был темно-синий костюм в тонкую полоску, свежий и безупречно чистый, несмотря на слякоть. А еще Дэвид сегодня выглядел как-то меньше и старше. И растеряннее.
— Эта самая Нолан расскажет подружке о твоем звонке?
— Возможно, — ответил я. — Наверное. И думаю, Холли быстро поймет, в чем тут дело.
— Просто здорово, — фыркнул Дэвид. — Куда девалась твоя осмотрительность?
— По-твоему, Холли удивится? В конце концов, она вроде не запрещала тебе ее искать. Черт, да она, пожалуй, будет даже польщена. Может, это заставит ее позвонить.
— Просто здорово, — повторил Дэвид. Ему принесли сок, но он некоторое время смотрел на стакан, а потом снова уставился в окно. Окинул взглядом всю Пятую улицу, будто что-то искал.
— Она снова звонила? — спросил я.
Дэвид фыркнул.
— Думаешь, я бы не упомянул об этом?
Именно так я и думал, но все равно кивнул.
— Значит, случилось что-то еще?
Он напрягся и медленно покачал головой.
— О чем ты, черт тебя побери?
— Какой-то ты нервный.
Дэвид пристально посмотрел на меня, глаза лихорадочно блестели на бледном лице.
— Не обольщайся, будто что-то знаешь обо мне, — ты ничего не знаешь. — Он оттянул кожу над кадыком — еще в детстве это означало, что брат сильно нервничает, хотя я не видел этого жеста уже много лет. И я кое о чем вспомнил. Воспоминание это не посещало меня уже много лет.
Мне тогда было, наверное, не больше десяти, значит, Дэвиду лет двенадцать. Наверное, это случилось весной, потому что стеклянные двери на террасу были открыты и столик с завтраком для родителей стоял снаружи, хотя никто не ел. И день, помнится, был будний, потому что Ирма, наша нянька, суетилась вокруг Лорен и меня — собирала нас в школу. Но в то утро все ее усилия были напрасны: мы слушались еще хуже, чем обычно, растерянные из-за сгущающегося вокруг нас напряжения и словно висящей в воздухе опасности.
Так всегда бывало, когда разгоралась обычно тихо кипевшая приграничная война между родителями. Мы никогда не знали причин конфликта или повода для конкретного взрыва, но хорошо изучили внешние проявления: приглушенные голоса, разраженное перешептывание, быстрые шаги и хлопающие двери — и вязкое, гнетущее молчание в моменты затишья. Знакомо, но все равно страшно.
