Роберт Ричардсон - Призраки зла
— Нет, просто глубокий материал, чем глубже, тем лучше. Хотя, думаю, ты наткнешься на многие тупиковые области… Кстати, ты должен будешь представить ей материал для ознакомления прежде, чем мы его напечатаем.
— Ты шутишь! От меня такого требовали только в бытность мою репортером в еженедельной газете. Какой шут такое придумал?
— Это было единственное средство заставить ее согласиться. Но не волнуйся, — продолжал Фрейзер. — Она может исправлять только фактические ошибки. Как ты это подашь, решать тебе.
— Я сам проверяю факты, прежде чем сдать материал.
— Так же, как для своих рукописей? — невинно осведомился Фрейзер. — Герой твоего первого романа разъезжает на «бентли» с объемом двигателя три и семь десятых литра. Такой модели нет.
Малтрэверс достал блокнот и стал перелистывать страницы.
— Ладно, Гус, — примирительно сказал Фрейзер, — каждый может сделать ошибку при записи слов. Она ничего не сможет изменить, если не докажет, что ты не прав. Разумеется, если не можешь на это пойти, мы всегда…
— Как-нибудь переживу, — заключил Малтрэверс. — Только не меняй ничего без моего ведома.
— Нет проблем, — согласился Фрейзер. — Так когда ты к ней собираешься? Она пробудет в городе еще две недели, а потом на несколько дней уедет.
— Когда я должен сдать материал?
— Как можно скорее.
— Что ж, я могу начать прямо сейчас, — резюмировал Малтрэверс. — Мне нужен только ее адрес.
— Уэйн Стрит, дом 12. Знаешь, где это?
— Да, я знаю этот район. Это Ройал Боро в Кенсингтоне и Челси, тонкая полоска Лондона между Гайд парком и Темзой. Очень престижное место. А телефон?
— Есть в редакции. Библиотека выдала что-нибудь полезное?
— Да, есть один интересный момент. За месяц до того, как исчезнуть, Дженни Хилтон выступала в качестве свидетельницы по делу о смерти какого-то типа по имени Барри Кершоу. Он был связан с поп-музыкой, менеджер или администратор, или что-то в этом роде. Бросился с верхнего этажа. Самоубийство. Припоминаешь?
— Что-то я такое помню, но детали забылись.
— На дознании звучало несколько громких имен, он ведь знал много известных людей.
— А ты что думаешь? О Дженни Хилтон…
Малтрэверс пожал плечами, убирая блокнот.
— Ничего особенного. Его смерть и ее исчезновение близки по времени. Я чую дичь. Но прежде, чем встретиться с Дженни Хилтон, я хотел бы собрать о ней еще некоторые данные.
— Относящиеся к тем давним временам? Многие, кто знал ее в те дни, уже умерли или выжили из ума от старости. Разве… Как его звали? Редактор отдела новостей из «Дейли Скетч». Его каждый знал. Том Уилки.
— Том Уилки? — Малтрэверс не поверил своим ушам. — Да ему должно быть лет сто восемь. Где же он сейчас?
— В доме для престарелых Фонда поддержки журналистов в Доркинге. На прошлой неделе я разговаривал с кем-то, кто его там навещал. По-прежнему начинает день с кукурузных хлопьев и виски, а ум у него все такой же твердый, как стальной трап. Он дал главу о деле Профьюмо[3] и рассказывал о том, как всех обскакал с каким-то эксклюзивным материалом о великом ограблении поезда.
Если захочешь узнать что-либо, о чем говорили с конца войны до восьмидесятого года, обращайся к нему. Ты ведь его помнишь?
— Кто ж его забудет? Он как-то попытался выжить меня из «Дейли Мейл». И мог бы давать уроки выпивки самому Бахусу. Черт возьми, отличный был работник.
— Значит он тебе и нужен. Если Кершоу когда-то был новостью номер один, Том может рассказать тебе о нем все, включая даже номер его обуви. Попытайся ему позвонить, когда мы вернемся.
Их разговор прервало появление еще двух сотрудников «Кроникл»; Малтрэверс ни одного из них прежде не встречал, но всего за несколько минут у них обнаружились общие знакомые по тому тесному журналистскому миру, к которому все они принадлежали. В течение последующего часа Малтрэверс дал втянуть себя в обсуждение легендарных случаев, незабываемых, иногда непростительных поступков коллег, досадных опечаток и смешных курьезов, вроде публикации в Йоркширской еженедельной газете в 1912 году: «Огромное несчастье! Никто из жителей Чеклтона не утонул!» В конце концов, все журналисты — мастера рассказывать истории и умеют, когда нужно для рассказа, очень ловко приглаживать и подполировывать факты. Это делает их отличными собеседниками.
Когда они вернулись в редакцию, работа там шла живее, так как в это время суток уже начинала напрашиваться мысль, что ее осталось больше, чем времени до выпуска. Фрейзер, нагруженный четырьмя пинтами пива, вернулся к своему несмешному юмористу, а Малтрэверс позвонил в Фонд поддержки журналистов, основанном еще самим Чарльзом Диккенсом для помощи журналистам, не приготовившимся к тому дню, когда им неоткуда будет получать ежемесячную заработную плату. Причем большинству не хватало дальновидности даже на то, чтобы вовремя вступить в эту организацию. Жизнь, вынужденно разбитая графиком ежедневных либо еженедельных выпусков, не способствует долгосрочному планированию. Скорее всего, Том Уилки подписал вступительное заявление как-нибудь вечером, будучи уже здорово под мухой, и начисто об этом забыл, оттого и не забрал его назад, протрезвев. Так что теперь он по чистой случайности оказался среди бывших коллег, там, где его кормили и о нем заботились. Малтрэверс получил телефон доркингского заведения и позвонил туда.
— Да, мистер Уилки здесь, подождите минутку…
— Уилки, — сказали на тон ниже, — на той стороне провода кто-то старался говорить на чисто английском языке, но все равно и по телефону можно было безошибочно угадать отставного служаку из Блэк Уоч — черной гвардии.
— Алло, Том. Говорит Гус Малтрэверс.
Последовала краткая пауза.
— «Дейли мейл», 1975 год. Высокий, темные волосы, голубые глаза, тонкое лицо. Всегда писал длинными словами, но разделать новость умел. Отказался от моего предложения перейти в «Скетч». Женился на Фионе Вест из «Санди Миррор». Правильно?
— А как девичья фамилия моей матери?
— Отстань, — отмахнулся Уилки. — Как работа?
— Да все так же. Никаких новых историй, они случаются у других. И вообще я почти вышел из игры. Бросил работу, чтобы стать писателем.
— Ну уж это лучше, чем под конец очутиться в штате «Гардиан», как ты собирался.
— Циник. Слушай, Том. Мне нужна помощь в деле, которым я сейчас занимаюсь. Ты помнишь некоего Барри Кершоу?
— Вилла в Эстоне, тот, что оказался педиком? — Уилки всегда считал слово «гей» никчемным эвфемизмом. — Это была сенсация.
— Нет, другого. Он в шестидесятые годы работал в шоу-бизнесе. Покончил с собой.
— Кершоу — Убийца? — перебил Уилки. — Что это он снова всплыл на поверхность?
Малтрэверс нацарапал «убийца» и подчеркнул это слово несколько раз.
— Да так, возможно пригодится для одного материала. А почему убийца?
— Имел привычку разбивать карьеру людям, которые ему не угодили. Могу сказать тебе фразу, которая никогда не была напечатана: «Барри Кершоу вызывает рвоту даже у запаха роз».
— Кто это сказал?
— Дженни Хилтон. Помнишь ее?
— О ней есть пара абзацев в сегодняшнем «Экспрессе», насчет… Слушай, а ты на что-то напал? — бессмертный инстинкт редактора отдела новостей снова дал себя знать.
— Возможно, ни на что, — ответил Малтрэверс. — Просто проверяю некоторые свои догадки. А почему она это сказала?
— Потому что он был подонком, — резко оборвал Уилки. — Все говорили о нем одно и то же, но ее характеристика — лучшая. Мы как-то пытались сделать по нему журналистское расследование, но он сразу же напустил своих адвокатов с фальшивками, а там и умер.
— Покончил с собой, — уточнил Малтрэверс.
— Вердикт коронера не подлежит обсуждению.[4]
— И как я должен это понимать?
— История — твоя, а я всего лишь жалкий старик. Никто уже не помнит Кершоу, кроме таких развалин, как я. Но могу дать тебе наводку. Люэлла Синклер. Она знает не меньше других.
— А где ее можно найти?
— В магазине «Силлабаб» на Кингз Роуд. Номер дома не помню, но это со стороны Слоун Сквер. По данным на полгода назад он там все еще стоит, меня мимо него провозили.
— А что ты делал в городе?
— Они выкатили меня на чертово отпевание в Сент Брайдз.
Малтрэверс заметил в голосе Уилки легкий оттенок шотландской меланхолии, которого раньше не слышал. Мне приходится каждое утро проглядывать в «Таймс» колонку некрологов, чтобы убедиться, что я еще жив. Все мое поколение ушло. И мне, наверное, пора.
— Ты будешь жить вечно, Том. — заверил Малтрэверс. Теперь я знаю, где ты, и как-нибудь загляну. Обещаю. И захвачу бутылочку. Гленморанджи двадцатилетней выдержки устроит?
— Когда я сюда приехал, доктор предупреждал меня, что алкоголь меня убьет.
