Владимир Орешкин - Рок И его проблемы-4
Мы потеряли часа полтора, выбивая у таможни право проезда через него.
По всему, было видно, это весьма богатое местечко. Хотя бы потому, что они отгородились от трассы высоченными бетонными стенами, по которой дорога шла, как по коридору. Типа, как израильтяне отгородились от палестинцев. Не меньше четырех метров в высоту.
Но чтобы добраться до этого коридора, мы потратили уйму сил и времени.
Поскольку здесь жили какие-то пентюхи, а не люди.
Началось с того, что когда мы остановились у шлагбаума, при въезде в эту самую Малиновку, пришлось минут пять ждать, пока к нам из своей будки не выйдет толстый маленький таможенник, — в бронежилете, увешенный гранатами, и с автоматом Калашникова за спиной.
Был он какой-то сонный, приторможенный, — ничего его не интересовало, кроме своего сладкого сна, который мы нарушили.
— Кто такие? — спросил он, покопавшись мыслью в справочнике из десятка служебных вопросов, которые он знал.
— Проезжие, — ответили мы. Уже догадавшись, что нас обманули, базукой здесь не пахнет, а пахнет обыкновенным бюрократизмом и взятками.
— Куда направляетесь?.. Какой груз сопровождаете?
— Едем по делам. Груза никакого у нас нет.
— Так не бывает, — почесал затылок таможенник, — чтобы совсем без груза… Проезд, — по баксу с человека, плюс налог на груз.
— Да нет у нас никакого груза.
— Тогда ждите начальства, — равнодушно бросил толстяк, и развернулся, чтобы удалится в свою будку.
— Долго ждать? — спросили мы его.
— Начальство завтракает… Как отзавтракает, так придет. Оно с вами и будет разбираться.
Чтобы проскочить через село с ветерком, не было речи. Шлагбаумом они себе придумали железнодорожный рельс, который, к тому же, заезжал в пазы, — так что протаранить его нашими машинами не представлялось никакой возможности.
Действовать силой, тоже было бы самой последней глупостью. Судя по гранатам, бронежилету и Калашникову таможенника. А в будке виднелось еще одно толстое лицо.
Баксов для оплаты тарифа у нас тоже не было.
Вот тебе и Малиновка. Вот тебе и базука…
Ничего не бывает хуже, чем тупое, бессмысленное ожидание. Какого-то начальника, который изволит откушивать. Сидит где-то там за столом с несвежей салфеткой, засунутой за ворот, смотрит бессмысленно на блюдо, — и никуда не торопится. Исполнять свои непосредственные обязанности.
Вышел другой таможенник, такой же толстый и такого же маленького роста. Так же, — до зубов вооруженный. Не в пример нам.
Подошел вальяжно, почесал затылок.
— Везем что-нибудь? — лениво спросил он.
— У нас нет никакого груза, — ответили ему.
— На охоту что ли собрались? — спросил он с оттенком какого-то любопытства. — Своих зайцев всех перемочили, теперь на наших позарились?
И неожиданно прытко для своего жирного тела, подтянулся за борт и заглянул в кузов.
— Под соломой что ли? — подозрительно спросил он.
— Да нет же у нас ничего, говорят тебе… Давай начальника своего, нам ехать нужно.
— Всем нужно, — пробурчал он. — Сейчас придет начальство. Имейте терпение.
Терпение мы имели после этого не меньше часа. Народ разбрелся, завалился кимарить в тени берез, и потерял всякую бдительность.
— Что-то не так, — сказал мне Олег Петрович. — Что-то здесь не так.
— Что не так? — довольно лениво спросил я. Потому что уже сломал голову, в поисках решения, где нам отыскать баксов пятьдесят, чтобы расплатиться с ними. У нас даже не было, чего им продать. Никакого натурального запаса для грядущего обмена.
— Время тянут, — сказал Олег Петрович. — Вон, взгляни на село, — богатеи… Такого за копейки на проезде не заработаешь. Такое можно отгрохать, если только все достается, все сто процентов.
— Вы о чем, Олег Петрович? — не понял я.
— Время тянут, — опять сказал он, — потом, давай на спор, придет начальник, покочевряжится еще немного и пропустит. За просто так… Это чтобы мы обратно не махнули, а двинулись в нужном направлении.
Я сразу же проснулся. Такого в голову не приходило.
— Вы думаете? — спросил я. — Значит, без денег пропустит? Это хорошо.
— Они нас в два счета рассчитают. Без проблем… Надо линять домой. Пока не поздно.
— А как же мечта? — спросил я.
— Останется мечтой, — сварливо сказал Олег Петрович. — Против лома, ты же знаешь, — приема нет.
— Черт, — сказал я. — Где-то я читал, но вот где, когда, — убей бог, не помню… Но в голове стало крутиться. Как надоедливая муха, жужжит и жужжит, а вспомнить, откуда я это знаю, не могу: знать размеры предстоящей опасности, означает, до некоторой степени не бояться ее… Так, кажется.
И вообще, пока бесконечно завтракал их главный, я начинал злиться. Не только из-за его трапезы, и предположения Олега Петровича, вернее, — совсем не из-за этого.
Из-за несуразности того, что находилось у меня внутри. Находилось внутри и происходило там же.
Из-за — неповторяемости…
Потому что в этом невозможно было разобраться.
Ничего у меня, ни разу, никогда, не получалось специально. Когда я этого хотел. Никакой мистики не происходило…
А получалось легко как-то, непринужденно, — когда я об этом меньше всего думал.
Вот я увидел тех бедолаг в окопчике, из кузова машины, откуда их невозможно увидеть. Но — ведь увидел, их и их вооружение, даже как-то почувствовал их растерянность и паническое состояние духа. Увидел, — и поверил тому, что увидел. Вернее не так, не поверил, этому «поверить» места не было. Увидел — и все… И оно, так и оказалось. Зрение не подвело…
Увидел, где спала в детском доме Гера, и почувствовал ее гордость, от того, что ее кровать расположена не так, как у всех. Но это уже не зрение было, а — чувство.
Как, почему, откуда, зачем?.. Но и это была, — правда…
А то, что нам готовят засаду, — не понял. Слава богу, Олег Петрович подсказал.
А уж это — важнее не придумаешь. Для меня, и для нас всех. Если говорить о важности…
Я ничего не понимал в себе, потому что ничего не повторялось… Вернее, что-то повторялось, но не по моей воле. А по чьей-то другой, если это была чья-то воля, а не некий таинственный метаболизм моего организма. То есть, что-то до предела слепое и неподдающееся логике.
Ничего не повторялось. Я был бессилен, что-либо объяснить, придумать про себя хоть какую теорию. И от этого злился.
Нас пропустили бесплатно.
Начальник таможни, оказался, как отец родной. В отличие от своих жирных подчиненных. Он говорил нам: «ребятки».
— Ребятки, что мы, крохоборы какие-нибудь… Вижу же, вы не местные, и денег у вас нет. Раз едете, значит вам нужно. Нам-то зачем знать, куда и зачем?.. Не взыщите на моих обормотов. Их дело, — служба. Поймите.
С этими словами он скомандовал поднять шлагбаум. Мы — тронулись. Он чуть ли не махал нам на прощанье подсумком, даже, наверное, прослезился от чувств, стоя в той пыли, которую взметнули наши машины.
Был он высокий и худой, и не чувствовалось по его плоскому животу, что он только что больше часа принимал плотный завтрак.
Ох, Олег Петрович, Олег Петрович!..
Нужно было дать им переворошить нашу солому, мы не дали, — и они думают, что у нас под соломой несметные богатства, из-за которых сейчас устраиваются где-то в засаде бывалые бойцы, для которых расправиться с нашим караваном, полным обрезов, — плевое дело. К обеду точно успеют, — чтобы щи не остыли.
— Ну что, командир? — спросил Олег Петрович, когда мы проезжали между двух высоченных бетонных стен, с пустующими пулеметными вышками через каждые сто метров.
— Около дома гадить не будут, — сказал я, — так что, километров десять у нас есть. Я думаю.
— И…
— Не знаю. Может, свернем куда-нибудь.
— А они такие идиоты, ждут нас где-то, и не следят… Их пацаны с рациями, наверное, на всех деревьях сидят, где нужно, чтобы докладывать о нашем передвижении. Чтобы не было случайностей.
— По вашему, так мы в таком мешке, что придумать ничего нельзя.
— Да, так оно и вышло… Свернем куда, нам хватит и пары противопехотных мин, чтобы догадаться, что совершили ошибку.
Вокруг начинался такой прекрасный солнечный день. Особенно когда мы миновали Малиновку, и дорога опять оказалась в лесу, где высокая трава подступала прямо к обочине, и было видно, как слабая тропинка по этой траве движется вперед вместе с нами вдоль асфальта.
Я перегнулся через борт, к кабине водителя, и прокричал Птице:
— Не гони, — километров тридцать в час. Километра через четыре остановишься, будешь делать вид, что что-то сломалось в моторе… Как понял?
Птица кивнул, и посмотрел на меня недоумевающим взглядом.
— На что надеемся? — спросил Олег Петрович.
Он-то уже ни на что не надеялся. Судя по тону. Опустил руки, готовился к худшему. Возможно, даже приготовился… Но меня поразило, он считал, в этот непростой для себя момент, что он сам виноват, что залез в такую кашу. Собирался внутренне, для последнего генерального сражения… Для этой глупости, где шансов у нас, по его мнению, не было никаких.
