Эрик Ластбадер - Черное сердце
Высокий слушал молодого человека, но продолжал думать о том, что сказала женщина. «Не знаю, что...» Он-то знал, что именно, точнее, кого именно она почувствовала.
Он сжал плечи молодого человека.
— Ты так долго был вдали от меня, Киеу, — теперь его голос казался легким, словно отблеск плывущего по воде света. — Сначала ты учился в Высшей коммерческой школе в Париже, потом Женева, Висбаден, Гонконг, где ты занимался... менее традиционными науками. Как много миновало со времени «Операции Султан», верно? — Он с нежностью глянул на юношу. — Теперь ты готов. Мы оба готовы. И события идут с нами в ногу... Час настал.
Высокий поднял взор к потолку, на котором, словно блики свечей, играли пятна света от проезжавших по улице автомобилей.
— В утренней газете я прочел о кончине бедного сенатора Берки. Написано, что его дом был также ограблен. Хорошо! Наказание не останется незамеченным для его... бывших коллег. Никто из них не посмеет ступить теперь на путь, по которому шел он. Так что, — он стиснул руки, — мы абсолютно прикрыты. У нас стопроцентная безопасность. Но теперь мне пришло в голову, что эта женщина может стать миной с часовым механизмом.
— Даже если она вспомнит, — возразил Киеу, — она не сможет нам навредить.
— Возможно, — согласился высокий. — Но тот человек, Трейси Ричтер, это совсем другая история. Нам с тобой надо соблюдать осторожность, — он снова взглянул в окно. Сырой туман смочил улицы, словно их лизнул язык Бога. — Сейчас он еще дремлет, и я хотел бы, чтобы он оставался в дреме. Но если наступит миг и он проснется, мне придется разобраться с ним. Пойми меня: я не хочу ничего предпринимать, пока это не станет неизбежным... Вот почему я не желаю, чтобы эта женщина, Монсеррат, тревожила его своими подозрениями, какими бы смутными они ни были... Сейчас мы не можем рисковать. Сейчас, когда мы набрали силу, мы стали уязвимее. Я не хочу никаких случайностей. Я... Мы пошли на риск и жертвы. Годы научили меня не рисковать понапрасну. Риска следует избегать.
И в этот миг в комнате возникла какое-то силовое поле. Казалось, его вызвал высокий человек, произнеся древнее, неведомое заклинание, и из заклинания соткалась тьма, более глубокая, чем ночь.
Юноша с черными глазами, глазами хищника, отстранился. Киеу сказал то, что должен был сказать, и его сердце наполнилось покоем — решения принимает не он.
Глаза высокого медленно закрылись, словно он отгородил себя от силового поля. Он глубоко вздохнул, на пять секунд задержал дыхание, затем выпустил воздух через приоткрытые губы. Во тьме блеснули зубы. Прана.
— Это похоже на камушек, брошенный в тихую воду, облагодетельствованную отражением. И вот в воде возникают маленькие волны, поднимается муть, которая портит совершенство отражения, — человек говорил тихо, но голос его заполнял все пространство. — Кто может предвидеть последствия?
Он умолк, и силовое поле стало еще более ощутимым. Казалось, воздух вибрирует темной энергией. Киеу уже почти подошел к двери.
— Награда власти не для робких. — Высокий человек дышал медленно и глубоко. — И единственный способ избежать кругов на воде — убрать камешек, их потенциальный источник.
Человек вновь повернулся к окну и услышал, как за его спиной мягко отворилась и затворилась дверь. Спокойствие медленно возвращалось к нему.
* * *Некоторые мужчины убегают в бары, некоторые — на природу. А когда Туэйт чувствовал, что больше не в силах выносить напряжение, в которое он сам себя вгонял, он шел к Мелоди. Для него это было способом скрыться, исчезнуть с лица земли.
У нее была квартира на последнем, шестом этаже в доме на Одиннадцатой улице, неподалеку от Четвертой авеню. Квартира казалась огромной. Мелоди выкрасила стены в черный цвет, и по ночам, когда потолок и мебель играли сине-серыми тенями, квартира напоминала Туэйту очень удобную пещеру.
Он позвонил в парадное, она, нажав у себя кнопку, открыла замок, и он вошел в старый скрипучий лифт с проволочной сеткой. Он устало массировал переносицу. Встреча с Ричтером прошла не так, как он поначалу себе представлял. Каким-то образом он утратил инициативу. Его сбил с толку этот дикий звук и легкость, с которой Ричтер расшвырял четверых, словно бы люди были легкими, как перышки. Туэйт вздрогнул, будто отгоняя дурной сон.
Мелоди, в наскоро накинутом красном кимоно, ждала его в дверях. Это была узкобедрая женщина с маленькой грудью. Черные прямые волосы свисали почти до поясницы.
Узкое лицо, маленький подбородок, тонкий нос с изящно вырезанными ноздрями. Она ни в коей мере не могла претендовать на звание классической красавицы, подумал Туэйт, зато у нее было много других чудесных достоинств.
— Что ты здесь делаешь, Дуг? — в ее голосе звучали отголоски иных языков, если быть точным, одиннадцати, включая русский, японский и по меньшей мере три диалекта китайского — это был ее способ времяпрепровождения: она гордилась умением говорить на основных языках мира.
— А ты как думаешь? — резко произнес он. — Я просто захотел прийти.
Он двинулся к Мелоди, но она уперлась рукой ему в грудь и покачала головой.
— Сейчас не время. Я...
— Глупости! — Вот так вот, выкинули из дела, и пойти некуда! Ну и ладно!
Он попытался отстранить ее. Мелоди сопротивлялась.
— Дуг, постарайся понять...
— Мы договаривались, — он не собирался понимать.
— Я знаю, но это не означает, что ты можешь являться в любое время, когда тебе...
— Да мне плевать, пусть у тебя хоть принц Уэльский сидит! — гаркнул он, вталкивал ее в квартиру. — Скажи ему, пусть убирается.
Мелоди захлопнула дверь и смерила его долгим взглядом.
— Господи, — прошептала она, затем, чуть громче: — Лучшее, что ты можешь сделать — исчезнуть.
Туэйт молча прошел через гостиную, повернул налево, в кухню. Открыл холодильник, оглядел полки, и только тогда понял, что есть ему совсем не хочется. Он рухнул на стул и, уперев локти в стеклянную столешницу, положил голову на руки. Странно, подумал он, но в последние дни у него совсем пропал аппетит. И вот сегодня, к примеру... Какого черта он делает здесь, в квартире шлюхи, когда ему следует быть либо на работе, либо дома?
Он услышал тихие голоса, потом стук затворяемой двери. Он старался ни о чем не думать — так было легче. Мелоди ворвалась в кухню и принялась швырять в раковину сковородки и кастрюли — совсем как разъяренная домохозяйка.
— Ты просто скотина, ты знаешь об этом? Даже не представляю, как я могла вляпаться в такую историю.
— Ты трахаешься с мужиками за деньги, ты что, забыла? — злобно ляпнул Туэйт и тут же пожалел об этом. Мелоди повернулась к нему, щеки ее горели.
— Да. Но я та, к которой приходишь ты, Дуг! Так что тебе удобнее было бы забыть об этом. Почему ты не идешь домой к жене и детям?
Он прижал пальцы к глазам, пока под закрытыми веками не появились белые круги.
— Прости, — сказал он, тихо. — Я не ожидал, что у тебя кто-то будет, вот и все.
— Да, а что ты ожидал?
Он взглянул на нее снизу вверх:
— Я об этом просто не подумал. Все в порядке?
— Нет, — сказала она, подходя к нему. — Все не в порядке. У тебя со мной те же отношения, что и с другими в этом городе, как я понимаю, только с меня ты берешь не деньгами. Хорошо, я это принимаю. У меня нет выбора. Но если дело доходит до того, что ты разгоняешь моих клиентов, тех, на ком я зарабатываю, мне следует провести четкую черту.
— Только не говори мне, где проводить черту! — заорал он и так резко вскочил, что она отпрянула. — Я устанавливаю правила! Я здесь хозяин и господин, и если ты в этом хоть на минуту усомнишься, я отволоку тебя в участок и посажу за решетку!
— И все себе испортишь? — Она тоже повысила голос. — Не смеши меня. Тебе здесь нравится, тебе здесь хорошо. Еще бы, бесплатные радости! Да здесь ты их получаешь куда больше, чем дома!
— А это не твое дело! — орал он. — Я тебя больше предупреждать не буду!
— Я устала от твоих предупреждений. Я устала от тебя, Туэйт. Оставь меня в покое, слышишь? Я буду отдавать тебе процент от заработка, как все остальные. А ты трахай кого-нибудь еще.
— Черт тебя побери! — он кинулся к ней из-за стола.
— Что такое? — дразнила она. — Я предлагаю тебе часть выручки. Разве этого недостаточно, чтобы смягчить твое суровое сердце? Да вы там у себя в участке, ублюдки, тем только и заняты, что высчитываете, с кого сколько содрать.
До этой последней фразы она, возможно, и не понимала, насколько глубоко оскорбляет его. Но теперь увидела, как в его глазах зажглась ярость убийцы, и отступила к буфету. Она нащупала за спиной длинный хлебный нож с деревянной ручкой.
Но он выхватил у нее оружие и влепил ей пощечину. Она закрыла лицо руками, он с силой раздвинул их.
— Сволочь! — кричала она. — Ублюдок! — И тут она увидела, что из глаз его текут слезы. — Дуг... — произнесла она нежно.
