Анатолий Королев - Инстинкт № пять
До сих пор не разлучаюсь с этой книжкой, хотя она зачитана до дыр, страницы кое-где порваны и подклеены, а картинки исчерканы цветными карандашами.
Эта книга стала моим талисманом. Она предохраняет меня от многих несчастий. Это она помогла выиграть в баккара в Монте-Карло целое состояние.
Но я опять забежала вперед.
Вдруг моя жизнь меняется, как по мановению волшебной палочки феи. «Сима! Тебя к директору!» Меня тогда звали Симой. А фамилия была Крюкова. Я упиралась, я ни в чем не провинилась, но меня тащили силой, а там — в кабинете директора — меня внезапно начинает обнимать и целовать незнакомая женщина в шляпке с розовым бантиком. Меня так давно не ласкали, что я чуть не вскрикнула… но от дамы пахло тем самым дивным запахом цветочной свежести, каким веяло когда-то от маминой кожи… и я замираю в объятиях незнакомки, как пойманный зверек.
Директор заявил, что меня отыскала близкая родственница и я буду исключена из интерната. Я молчу, я уже согласна, я даже рабски — позор! — держусь за чужую руку, от которой так чудно пахнет счастьем.
— Никакая ты не Сима, — заявила тетушка Магда, — ты Элиза! Элиза Розмарин! Боже, ты так похожа на отца… — тетушка начинает утирать слезы.
Я Элиза Розмарин?! Какое классное имя… И она увезла меня из противного двора на красивой черной машине-такси, прочь от гадкого дома, на зависть всем, кто глазел на нас из окон мрачной тюрь-1 мы. Я только забежала на минуту в палату попрощаться с девчонками. Узнав, что я уезжаю, они принялись меня колотить: «Предательница! Возьми нас с собой! — а потом разрыдались: — Симка, сволочь…» Я Элиза! И не Крюкова! Дуры! Я вытащила из-под матраса свои нищенские сокровища и сломя голову — вниз по лестнице, к выходу. Я летела как на крыльях. Я боялась, что тетушка передумает. Кто бросит в меня камень?
А потом был поезд!
Я впервые ехала в купе, впервые ела миндальные пирожные, впервые пила чай из стакана в серебряном подстаканнике. Я Элиза, а не Симка! Элиза — такое красивое имя! И мне не девять, а десять лет, продолжает творить чудеса моя добрая волшебница. Я вспомнила фею из сказки про Золушку. Она могла превратить обыкновенную тыкву в золотую карету. Сейчас со мной то же самое превращение. Я тыква, которую тронула фея…
А потом мы приехали в большой город. Это была Москва! Моя тетушка Магдалина жила одна в просторной квартире, где было много живых цветов, белых штор, круглых столиков, ковров, а еще разных картин в рамках с видами морей, кораблей, парусников. Она сказала, что ее покойный муж был адмиралом флота, и достала из шкафа альбом. Поманила меня пальцем: «Элиза, смотри». В альбоме было несколько фотографий миленькой крошки, которую на руках держала молодая красавица с лилейными щечками. Сердце мое стукнуло. Да, это моя мамочка, а крошка на руках — я сама. Потом я увидела спортивного мужчину с белыми волосами до плеч и с ракеткой в руках. «Се тон пер». «Это твой отец», — сказала тетушка по-французски, и я прекрасно поняла сказанное. Тут внезапно выяснилось, что я умею говорить на французском! Ну полный улет! Оказалось, что я родилась в Тунисе, на берегу Средиземного моря, в местечке Хаммахет и жила в большом белом доме на берегу, на вилле.
— Твоя мать была очень богата, — вздохнула тетушка Магда.
Так вот откуда в моей памяти столько солнца и песка!
Что я узнала еще?
Я услышала, что мой отец — шпион! Что он шпионил дипломатом в Австралии, где познакомился с мамой, перестал работать на наших, стал маминым мужем и уехал в Европу, где долго скрывался от мести русской разведки. И мама во всем помогала ему.
— Они живы? — прошептала я, пряча глаза и зная ответ.
Тетушка крепко обняла мои плечики и сказала сквозь слезы: «Нет, Элиза, они утонули во время шторма на прогулочной яхте. А тебя увезли на родину отца, в Россию».
— Почему?
— Потому что родители твоей мамочки всегда были против ее брака с отцом и считали тебя незаконным ребенком.
— Как это незаконным?
— Без права на наследство. Твоя мамочка была очень красива, артистична и несчастна. Ее звали Ан-нелиз. А фамилию она дала тебе свою — Розмарин.
«Аннелиз Розмарин», — прошептала я, кусая губы, чтобы не зареветь.
— А про отца, — продолжала тетушка, — я пока ничего не скажу. Не могу. Как перебежчик он был заочно приговорен к смертной казни… Тебе ведь тоже отомстили, моя девочка, отдали в дом для сирот под чужой фамилией. Все делалось назло, из чувства мести и низкой обиды. Сорвать досаду на невинном ребенке! — Тетушка закурила… — Чтобы тебя отыскать, понадобилось несколько лет. Я истратила кучу денег на взятки, слава богу, что у нас всех можно купить.
Надо же! Мой отец — шпион! В тот момент это известие захлестнуло больше всего. Шпион. Туши свет! Я видела шпионов только в кино, и они всегда были моими любимцами. Самый умный, самый красивый и смелый человек на экране всегда был шпионом. Мой отец — герой!
Сейчас я знаю, что в рассказе тетушки Магды было много неправды, да и откуда ей было знать всю правду? Хотя кое-что она сознательно утаивала. Бог ей судья, я до сих пор не могу понять, какую роль сыграла она в моей судьбе…
Ах, а потом меня уложили спать в уютной комнатке, в чистой кроватке, на белоснежных простынях, под вишневым одеялом в цветастом пододеяльнике. Но сначала Магда искупала меня в ванной, вылив в горячую воду половину бутылочки с пеной. Я никогда не принимала ванну. Я никогда не видела столько снежной пены. Мои глаза нищенки горели, как у дикой кошки. Словом, я уже была влюблена в нее по уши. «И она, наверное, полюбит меня», — шептала я самой себе, уткнувшись носом в белейшую подушку. Я была не одна! Тетушка подарила мне толстенького плюшевого мишку, у которого на пузе сверкала молния. Если открыть — внутри тайник, полный крохотных сокровищ: куколки, шарики, пуговки. Я стонала от счастья.
Можно было ворочаться и не держать руки поверх одеяла, а свернуться уютным калачиком. Но я не могла заснуть. Все вокруг казалось чудесным: зеркало, напольная лампа… Даже картина на стене, где тонул корабль, не казалась страшной, я смотрела на матросиков, которые влезли на обломок мачты, и радовалась, что они тоже спаслись, как я… Только тот, кто испытал, что такое жить на виду сотен глаз, поймет мой восторг — я была одна в целой комнате! Я спала, обнимая мишку, и знала, что во сне улыбаюсь.
А утром я — бац! — раскокала статуэтку в гостиной. Это была фигурка купидона из розового бисквита на высокой подставке. Статуэтка разлетелась на кусочки. Я стояла ни жива ни мертва. Сейчас меня вытолкают на улицу… но тетушка Магда даже не отругала — так я была напугана. Она только сказала, что я могу заходить во все комнаты, кроме одной-единственной маленькой комнаты для прислуги. А почему — не объяснила.
Сейчас мне кажется, что именно с той расколотой статуэтки ко мне стали липнуть тридцать три несчастья. Это была первая ласточка рока, нависшего над моей жизнью.
Первый раз меня попытались убить через год, как я зажила новой жизнью.
А было это так.
Благодаря положению, какое занимала вдова адмирала в тогдашнем, еще советском, обществе, я была устроена в одну из самых престижных столичных школ и стала одной из тех богатых свинок, которых выращивали в стране полного равенства отдельно от прочих свиней. Бассейн. Теннис. Усиленное изучение языков. Уроки музыки. Флейта. Школа верховой езды для подростков. Словом, я была по горло занята с утра до позднего вечера.
И мне наняли няньку, потому что тетушка вела светскую жизнь и не могла посвятить моей особе все свое время. Няньку звали причудливым именем — Фелицата, и она стала жить с нами. В обязанности Фелицаты входили уборка моей спальни, стирка белья, приготовление обеда, она должна была отводить меня в школу и встречать после уроков. Это в одиннадцать лет! Я стеснялась такой опеки, но тетушка ничего не хотела слышать: «У тебя трудное детство! И точка». А слово тетки было тогда закон.
Моя служанка оказалась выразительной рослой брюнеткой с волосами цвета лоснистой черной икры, с маленькой головкой на змеиной шее и глазами, как стеклянные бусы. Для своих лет я была слишком умна. Невзгоды рано закалили мое маленькое сердце, и я сразу прониклась к чернавке тайным недоверием.
Конечно, мне в голову не приходило, что меня хотят прикончить. Я просто почуяла радиацию опасности от этой гадюки.
Что меня насторожило? Во-первых, у служанки были слишком ухоженные для домработницы руки. Я помнила руки детдомовских прачек, похожие на корни деревьев. У нашей цацы ручки были белы, ноготки ухожены до блеска. И никакой привычки вести домашнее хозяйство. И готовила она гадко, как в столовой, и я только удивлялась в душе: как тетка терпит такую горелую пересоленную несъедобную стряпню?
Тогда я решила погадать по своей книжке сказок Перро.
