Питер Страуб - Глотка
– Тяжелый, – сказал Чердак. У него была почти круглая коричневая голова, и под кожей его всякий раз, когда он поднимал мешок, играли мускулы. Повернувшись к грузовику, он как-то нехорошо мне улыбнулся, и я попытался догадаться, что ждет меня дальше.
– Наконец я поднялся, пошатываясь, словно пьяный, – продолжал Крысолов свой бесконечный рассказ. – Парень стоит прямо передо мной, и я ясно понимаю, что он невменяем. Но совсем не так, как становимся невменяемыми мы. Я все еще в таком состоянии, что никак не могу понять, в чем разница, но у него были глаза, каких не бывает у живого существа. – Последовала пауза – Крысолов вспоминал. – А все остальные ребята из нашего взвода стоят вокруг и смотрят.
Представьте себе – поганые ярды, а на тропинке – парень, заслоняющий башкой солнце, на которого все они смотрят. И даже лейтенант стоит не шелохнется. Что ж, думаю я, они только что видели, как этот парень поднял меня из мертвых – что же они будут делать дальше. А парень внимательно рассматривает меня, изучает, и глаза у него, как у зверя, который съел всех остальных зверей, сидевших с ним в одной клетке.
– То есть, как у Чердака, – вставил ди Маэстро.
– Это уж точно, – согласился Чердак. – Я не такой, как вы. Я рыцарь, бог войны.
– И тут я вдруг понимаю, что же не так с этим парнем. – На нем рубашка цвета хаки, коричневые штаны, а на земле рядом стоит черный «дипломат».
– Ого, – вставил ди Маэстро.
– К тому же, вся грудь его под рубашкой покрыта шрамами от пенджабских палок. Этот парень упал на пенджабские палки и остался жив.
– Так это был он, – сказал ди Маэстро.
– Да. Он. Бачелор.
– И все это после двадцатидневной миссии. Бобби Суэтт превращается у меня на глазах в красный туман. Я умираю или что-то в этом роде, а никто не двигается, потому что перед ними стоит парень с «дипломатом». «Я – капитан Франклин Бачелор. Я много о тебе слышал», – говорит этот парень. Черт побери, как будто я не знаю. Он говорит, обращаясь ко всем, а сам внимательно рассматривает меня, чтобы понять, насколько серьезно я пострадал. И тут я опускаю глаза на свои руки и замечаю, какого они странного цвета. Даже под пленкой засыхающей крови Билли, я вижу, как руки мои становятся постепенно багровыми. Я поднимаю рукав – вся моя чертова рука точно такого же цвета. И еще она начинает быстро распухать. «Да этот болван превращается в ходячий синяк», – говорит Бачелор и окидывает весь взвод неприязненным взглядом, словно желая сказать, что теперь мы находимся в его мире и лучше нам понять это сразу. И если мы не уберемся из его владений, нам может крупно не повезти. Потом он улыбается нам, а девчонка стоит рядом с ним и держит в руках М-16, а сам парень сжимает какую-то неизвестную мне машину. Я вдруг спросил себя, что же у него в «дипломате», и тут вдруг разом понял все.
– Что понял? – спросил я, и мои «товарищи по работе» опустили глаза, словно разглядывая мешки с трупами. Затем они забросили в сарай два последних трупа, и мы зашли внутрь, чтобы приступить к следующей части нашей не слишком приятной работы. Никто не произнес ни слова, пока ди Маэстро не склонился над ближайшим трупом, чтобы прочесть имя на табличке.
– Итак, ты выбрался оттуда, – сказал он.
– Лейтенант воспользовался рацией Бачелора, и скоро мы были уже на пути к базе. Добравшись туда, мы помылись наконец в душе, поели нормальной пищи. Никогда в жизни я не испытывал ничего подобного. Эти шрамы на груди, этот чертов «дипломат», вьетнамская девка – да он устроил себе самый настоящий бал-представление.
– Такие люди ведут свою собственную войну, – вставил Бегун. Это был костлявый коротышка с глубоко посаженными глазам и волосами, собранными в конский хвост, с огромным ножом, висевшим у него на поясе в массивном кожаном чехле, казавшемся продолжением его тела. Он мог поднять вес в два раза больше своего собственного, и поэтому остальные старались не задевать его лишний раз без особой нужды.
– "Зеленые береты" были от меня просто в восторге, – сказал Чердак.
– Несколько из них летели со мной в самолете, – вставил я.
– Мы не могли бы заняться работой? – поинтересовался ди Маэстро, и в течение примерно десяти минут мы молча сверяли таблички на мешках с имевшимися у нас списками.
– И какова же была плата, Крысолов, – прервал молчание не выдержавший Пират.
Крысолов поднял глаза от мешка и сказал:
– Через пять дней после того, как мы вернулись в лагерь, мы услышали, что примерно две дюжины ярдов, участвовавших в рейде, наткнулись ночью на вьетконговцев, число которых не превышало тысячу. Они сумели переправиться за ночь через несколько небольших речушек. Правда, ходили слухи, что тысячу вьетконговцев составляли в основном старики и дети. Однако в ту ночь была проведена блестящая операция.
– А сколько было наших? – спросил я.
– Я слышал только, что пятьдесят-шестьдесят человек из Первого воздушного полка уложили дружеским огнем, – сказал Бегун. – Такое дерьмо иногда случается.
– Дружеским огнем? – удивился я.
– Снарядами всех сортов и размеров, – сказал Бегун, улыбаясь странной улыбкой, смысл которой я понял лишь много позже.
Крысолов издал некий странный звук – что-то среднее между смехом и рычанием.
– В конце концов, – сказал он, – я раздулся почти в два раза больше своих прежних размеров. Чувствовал себя при этом как гребаный футбольный мяч. У меня распухли даже веки. В конце концов меня доставили на базу в госпиталь и там обложили льдом. Но что самое странное, во мне не сломалась ни одна косточка.
– Интересно, в каком там состоянии этот парень? – сказал Чердак, похлопывая по мешку без таблички. Почти все метки доходили до нас уже с именами, и нам вменялось в обязанность следить за тем, чтобы таблички были на месте при отправке трупов. Мы должны были расстегивать мешки и сверять имена на табличках, прикрепленных снаружи, с другими табличками, которые либо были засунуты в рот трупа, либо прикреплены к телу клейкой лентой. Тела отправляли в Америку, где армия дарила напоследок своим солдатам по деревянному гробу, в которых их отправляли родственникам.
– Твоя очередь, Андердог, – сказал мне Чердак. – Ты еще не запачкал руки, правда? Давай, проверь этого парня.
– Если сблюешь на труп, я выпущу из тебя кишки, – пообещал ди Маэстро и тут же удивил меня, неожиданно рассмеявшись. До этого момента я ни разу не слышал его смеха. Это был скрипучий зловещий звук, который раздавался словно из мешков, лежащих перед нами.
– Да, не блюй, пожалуйста, на труп, – поддержал его Пират. – Это очень его испортит.
Чердак решил заставить меня расстегнуть мешок и поискать именную табличку на трупе с того самого момента, когда увидел, что на мешке нет ярлыка.
– Ты новенький, – сказал он. – Эта работенка как раз для новеньких.
Я медленно двинулся в сторону Чердака, стоявшего возле мешка. На секунду мне показалось, что, как только я открою мешок, оттуда обязательно выскочит какое-нибудь безобразное существо, вымазанное в крови, как Крысолов, рядом с которым разорвало в клочья Бобби Суэтта. Ведь он именно поэтому рассказал мне свою историю! Они хотели, чтобы я закричал, они хотели, чтобы волосы мои за несколько секунд стали седыми. А после того, как меня вырвет, они по очереди будут выпускать мне кишки. Ведь именно таково их понятие о «дружеском огне».
В конце концов я ведь не так давно оставил свое прежнее "я" за воротами Тан Сон Нат.
Бегун разглядывал меня с неподдельным любопытством.
– Это работа для новеньких, – повторил Чердак, и я вдруг понял, что до меня новеньким в этой компании наверняка был он.
Я склонился над длинным черным мешком. С обеих сторон к нему были пришиты полотняные ручки, между которыми проходила молния.
Я схватился за молнию и пообещал себе, что ни за что не закрою глаза. Я слышал, как стоящие сзади мужчины вздохнули и затаили дыхание. Я собрался с силами и потянул за замок молнии.
И меня действительно чуть не вырвало, но не потому, что я испугался увиденного, а из-за чудовищного зловония, вырвавшегося, подобно черной собаке, из открытого мешка. На секунду я все-таки закрыл глаза. Мне словно накинули на лицо грязную паутину. Из мешка на меня смотрели вытаращенные глаза мертвого солдата. У меня сжало желудок. Это был как раз тот момент, которого все они ожидали. Я знал это. Задержав дыхание, я расстегнул молнию еще на несколько дюймов.
Лицо мертвого парня было изуродовано выстрелом – не хватало правой щеки. Во рту ничего не было. На горле лежали несколько зубов. Форменная рубашка была черной от засохшей крови – взрыв, лишивший парня щеки и нижней челюсти, оставил его также и без горла. Мне видны были только тонкие косточки, торчащие из его неба.
– У этого парня нет таблички, – спокойно произнес я, хотя больше всего мне хотелось закричать.
– Ты не окончил осмотр, – сказал ди Маэстро.
