Пол Кристофер - Тень Микеланджело
Краули был представительным мужчиной немного за шестьдесят, с густыми седыми волосами, квадратным лицом и умными глазами. Правда, росту в нем было не больше пяти футов девяти дюймов, и Финн не сомневалась, что он казался выше за счет утолщенных подошв и каблуков своих дорогих туфель. Как всегда, директор был облачен в костюм-тройку, но сегодня выглядел особенным франтом. Возможно, потому, что вечером собирался на прием сотрудничавшего с музеем благотворительного фонда, куда таких, как Финн, никто не приглашал.
Однако ее внимание привлекло не это, а то, что Краули держал в руках музейный экспонат, не надев белых перчаток. Оно конечно, у директоров, в отличие от простых сотрудников, руки не перепачканы красками или иными потенциальными загрязнителями, но ведь порядок есть порядок, о чем Финн и не преминула высказаться.
Лицо Краули, и без того уже красное, побагровело.
— Надеты у меня перчатки или нет, это вас не касается. А вот меня то, чем вы здесь занимаетесь, касается напрямую, и поэтому я спрашиваю: как к вам попал рисунок, к которому вы не имеете никакого отношения?
— Доктор Краули, он находился в ящике, с которым я работала, производя инвентарную сверку. Поначалу мне показалось, что это обычная единица хранения.
— Поначалу?
— Да. По-моему, рисунок неверно аннотирован.
— Как так?
— Согласно каталогу под данным инвентарным номером числится работа Сантьяго Урбино, второстепенного живописца венецианской школы.
— Я знаю, кто такой Сантьяго Урбино, — буркнул Краули с таким видом, словно она усомнилась в его профессиональной компетентности.
— По-моему, это ошибка. Я думаю, он сделан Микеланджело.
— Микеланджело Буонарроти? — изумленно воскликнул Краули. — Вы сошли с ума.
— Я так не думаю, сэр, — возразила Финн. — Я внимательно изучила его и нахожу, что по ряду признаков он может быть атрибутирован как произведение Микеланджело.
— Выходит, мы уже шестьдесят пять лет как располагаем страницей из утраченной тетради Микеланджело? И никто об этом не знал, никто ничего не подозревал до тех пор, пока молоденькая практикантка, не имеющая даже магистерской степени, не совершила выдающегося открытия? — Директор издал глухой смешок. — Это маловероятно, мисс Райан.
— Я посмотрела инвентарные описи, — не сдавалась Финн. — Музей не располагает ни одним другим произведением Урбино. С чего бы в коллекции мог оказаться единственный рисунок?
— Да хотя бы с того, моя дорогая, что он мог приглянуться мистеру Паркеру или мистеру Хейлу.
— Вы не хотите даже задуматься над тем, что это может быть работа Микеланджело?
— И дать вам написать по этому поводу безответственную статью, которая в конечном счете обернулась бы ущербом для репутации музея и моей лично? Нет, моя дорогая, я не столь высоко ценю вашу работу в качестве практиканта или ваше самомнение.
— Я вам не «моя дорогая», а мисс Райан, в крайнем случае Финн, — сердито откликнулась она. — А мое самомнение не имеет к этому никакого отношения. Ясно ведь, что рисунок выполнен не Урбино, а Микеланджело. Тот, кто делал аннотацию, допустил ошибку.
— А кто, кстати, делал аннотацию? И когда? — спросил Краули.
Финн пробежалась пальцами по клавиатуре и нажала «пробел», чтобы переместиться к концу каталожной записи.
— А. К., одиннадцатое июня две тысячи третьего года. Вот это да!
Она не сразу сообразила, что означают инициалы А. К.
— Да, Александр Краули. То есть я. И аннотация, как видите, совсем недавняя.
— Может быть, в таком случае речь идет не о моем, а о вашем самомнении? — съязвила Финн.
— Нет, мисс Райан, дело тут не в моем самомнении, а в вашей слабой компетентности, которую вы, смею заметить, пытаетесь восполнить излишней самонадеянностью.
— Я целый год изучала творчество Микеланджело во Флоренции.
— А я изучал мастеров эпохи Возрождения всю свою трудовую жизнь. Вы заблуждаетесь, а ваше категорическое нежелание признать свою ошибку и согласиться с более квалифицированным суждением заставляет меня считать, что вы не тот человек, который нам здесь нужен. Мы не можем держать в музее людей, выносящих легковесные суждения на основании собственных, ничем не подкрепленных амбиций, и пренебрегающих советами опытных коллег и элементарным здравым смыслом. Боюсь, что мне придется положить конец вашей стажировке в Паркер-Хейл.
— Вы не можете сделать этого!
— Еще как могу, — возразил Краули с вкрадчивой улыбкой. — Мало того, я только что это сделал. — Улыбка не сходила с его лица. — Предлагаю вам во избежание дальнейших недоразумений забрать свои личные вещи и уйти прямо сейчас.
Он покачал головой.
— По правде сказать, жаль. Вы были украшением нашего маленького отдела.
Некоторое время Финн молча таращилась на него, не в силах поверить услышанному, а потом выскочила из ниши, схватила свой рюкзачок и выбежала вон. Она знала, что вот-вот расплачется, и не могла позволить себе проявить слабость в присутствии этого надутого коротышки, этого самодовольного сукина сына!
Пять минут спустя Финн уже вовсю крутила педали по направлению к Алфавит-Сити.
ГЛАВА 4
Было время, когда адрес Алфавит-Сити постоянно слышался из потрескивающих динамиков полицейских раций в криминальных телевизионных программах, но теперь этот район стал просто местом, где можно послушать рэп или найти еще один навороченный ресторан. Тот факт, что город построил по ту сторону Томпкинс-сквер-парка новехонький полицейский участок, возможно, и имел к этому какое-то отношение, но скорее это было связано с постоянным, непрекращающимся стремлением Нью-Йорка к самообновлению. Без всякой, казалось бы, видимой причины деятельность уличных банд и наркоторговцев перемещалась куда-нибудь по соседству, а районы, еще недавно славившиеся вертепами и притонами, обретали налет скучноватой добропорядочности.
Финн жила в небольшом пятиэтажном кирпичном доме на углу Четвертой улицы и А-авеню, который числился как не имеющий лифта, поскольку единственный на все здание раздолбанный подъемник был хронически неисправен. Слева от дома тянулись магазины, бары и рестораны, делавшие Алфавит-Сити привлекательным местом, а справа проходила Хьюстон-стрит, южная граница Нижнего Ист-Сайда. Непосредственно за ней начинался Виллидж-Вью, квартал крупнопанельных высотных строений, возведенный в 1960-е годы в ходе воплощения в жизнь муниципального проекта «обновления» на месте обширных, подобных огромной раковой опухоли грязных трущоб.
Подкатив к дому, кипящая от негодования Финн вошла в подъезд, заперла велосипед в темном закутке под лестницей и машинально нажала кнопку вызова лифта. Как ни странно, он работал. Через некоторое время расшатанная, дребезжащая кабина с круглым, наводившим на мысль о каком-то одноглазом чудовище из ужастиков Стивена Кинга окошком спустилась вниз. Девушка вошла внутрь, нажала кнопку последнего этажа, и допотопный механизм рывками стал поднимать ее на самый верх здания.
По меркам Нью-Йорка квартирка считалась крохотной. Входная дверь открывалась в помещение, одна сторона которого считалась гостиной, а другая — кухней. Кухня выходила на Нижний Ист-Сайд, и ее размеры позволяли поставить у окна столик, за который можно было усадить пару гостей. Слева находилась маленькая ванная комната, выходившая на Четвертую улицу. Окно имело запоры, хотя это и был пятый этаж.
Справа от кухни находился альков, тесная ниша, которую агент по найму при сдаче квартиры высокопарно именовал кабинетом. Первоначально это помещение казалось более подходящим для детской, пока ребенок еще совсем крошечный, а то и для чулана, но один из приятелей Финн ухитрился втиснуть туда несколько простых книжных стеллажей из сосны и письменный стол, вписавшийся так удачно, что образовался удобный рабочий уголок. Дальше находилась ванная с самыми крохотными раковиной, ванной и туалетом в мире. При желании Финн могла опустить ноги в ванну, сидя на унитазе, а мыться в самой ванне приходилось сидя, подогнув колени к подбородку.
Когда Финн поселилась в этой квартирке, все было окрашено в мрачный никотиново-желтый цвет, но потом она оживила интерьер, перекрасив ванную в розовый, спальню — в лиственно-зеленый, а кухню-гостиную — в ореховый. Альков-кабинет был выдержан в строго офисных белых тонах. До пола у нее руки пока не дошли, но она твердо намеревалась в один прекрасный день отодрать дурацкие плитки зеленого линолеума и отчистить старые деревянные половицы.
Свой компьютер, старенький лэптоп «Сони», Финн купила по дешевке на распродаже оргтехники, списанной деканатом факультета ее матери. Она держала его в спальне, под обитой кричаще-красным бархатом кушеткой — на всякий случай, если у какого-нибудь воришки-наркомана хватит сил подняться на пятый этаж, чтобы попробовать его стянуть. Для Финн тесная квартирка была дворцом и волшебной дверью в будущее. Отсюда она могла отправиться куда угодно, даром что сейчас решительно не могла представить себя в каком-либо другом месте.
