Режи Дескотт - Корпус 38
При появлении доктора вокруг нее собралась кучка людей. Она освободилась, только пожав все протянутые руки и ответив на пару вопросов.
Жюльен пропустил доктора в палаты, потом закрыл за собой дверь. Пациенты в зале медленно расходились. Жюльену полегчало, едва он оказался за непробиваемым стеклом. Ему не нравилось, если пациенты приближались к доктору и толпились вокруг нее, когда он один мог ее защитить. Сама она об этом не беспокоилась. В первую очередь она думала о том, как помочь больным в их беде.
Через застекленную дверь доктор Ломан наблюдала за пациентом. Переодетый в небесно-голубую пижаму, он спал, съежившись на матрасе, точно не мог расслабиться, даже во сне страшась опасности, известной ему одному. Взгляд доктора, блуждавший по комнате, остановился на унитазе, откуда вытащили скомканное одеяло. Она повернулась к санитару — тот за ней наблюдал.
— Жюльен, предупредите меня, когда он проснется, ладно?
И в задумчивости направилась к выходу.
В четыре часа дня Нордин сообщил Сюзанне, что Данте проснулся.
У нее было время еще раз просмотреть досье. Данте родился в Бретани, в Одьерне 12 июня 1971 года. Отец неизвестен, мать, урожденная Данте-Леган, — безработная. Через два года после рождения сына она вышла замуж за некоего Боара, который, по всей видимости, не пожелал усыновить маленького Эрвана. Детство в Бретани, посредственная учеба в средней школе, неудачная попытка получить диплом механика. Дальше лишь отрывочные сведения вплоть до первого задержания за угон машины в окрестностях Бордо в 1987-м в шестнадцать лет. Потом второе задержание за ограбление с сообщником в 1993-м в Ницце. Никаких сведений вплоть до ареста в 1997-м в Клиши, который стоил Данте тюремного заключения.
Бордо, Ницца, Клиши… Он везде побывал. Три задержания за двенадцать лет — не так много. Это могло означать, что он достаточно хитер и не попадался каждый раз.
Симулянт?
В заключении экспертизы ее коллега подчеркивал: «личность нарциссическая с комплексом неполноценности», в детстве перенес жестокости.
Вполне логично. Судя по лицу, неизвестный отец Данте был арабом или североафриканцем, заключила доктор Ломан, и поэтому среда отторгала Данте — в глазах некоторых, незаконнорожденного.
Среди аргументов, которые привели Льенара к выводу о психопатии, — предумышленность в Клиши и змеиный взгляд. Нанесенные себе увечья, из-за которых Медико-психологическая служба направила Данте в ОТБ, подтверждали этот диагноз. Но плоды его галлюцинаций в изоляторе свидетельствовали скорее в пользу шизофрении.
Данте сидел на кровати, тупо устремив глаза в пустоту, словно не видя окружавших его санитаров. Доктор Ломан попыталась привлечь его внимание, спросив, помнит ли он ее. Единственный ответ, которым ей пришлось довольствоваться, — проблеск во взгляде незаметный для других, но на мгновение обнаруживший его сознание. На замечания о его ночном поведении он ничего не ответил.
В последней попытке установить контакт она показала ему на скомканное одеяло, вынутое из унитаза, и спросила, что это значит. В ответ — непонимающая улыбка, точно он не помнил, что заставило его такое учинить. Потом он издал звук, гортанный и вязкий, четыре слога, «о», «у», «а», «е», словно воспроизведенные с зажеванной аудиокассеты. Доктор в недоумении обернулась к санитарам — те глядели столь же недоуменно. Матье, баскетболист со стрекозиным взглядом, Алексис и Роже, чьи глаза едва ли выразительнее, и растерянный Нордин.
— Что вы хотите сказать? — в последний раз рискнула она.
И Данте с пустыми глазами, со стертой памятью, характерными симптомами шизофрении, языком, онемевшим от транквилизаторов, дважды монотонно повторил серию из «о», «у», «а» и «е», за которыми доктор Ломан наконец-то расслышала: «Ползучая смерть».
К антипсихотическим средствам она решила добавить антигормон. Надо остановить неодолимую мастурбацию. Рисперидон и андрокур. Единственное оружие, которое, будем надеяться, избавит от галлюцинаций ее пациента, к которому ни она, ни кто другой из группы пока не имели доступа.
«Ползучая смерть» — Сюзанна как будто услышала это вновь. Перед тем, как выйти из изолятора, доктор Ломан последний раз бросила взгляд на пациента.
Глава 3
Прошло четыре дня. Медикаменты начали действовать: продукты галлюцинаций исчезли. Со второй ночи — ни неодолимой мастурбации, ни манипуляций с экскрементами. Однако еще три ночи и два дня Данте затыкал унитаз скомканным одеялом. Каждое утро санитары вытаскивали мокрое одеяло и выдавали Данте чистое, но после их ухода он поступал с новым одеялом так же, как с предыдущим.
— Эй, скажи, приятель, — спросил его на второй день баскетболист в стрекозиных очках. — Когда тебе хочется испражняться, ты как поступаешь? Тебе ведь каждый раз приходится одеяло вытаскивать? Ты знаешь, что стирка дорого обходится Государственной благотворительности… А если в унитаз сунуть десктоп, как думаешь, может, это сильнее отбило бы охоту пришельцу, чем одеяло?
В ответ лишь молчание и пустой взгляд.
Данте вышел из изолятора и присоединился к группе пациентов. Его приход не вызвал ни страха, ни неприятия.
Разве что презрение Камброна. Параноик, помещенный в ОТБ за убийство служащего Национального института промышленной собственности, который отказался выдать патент на Камбронов огнетушитель для пожара революции. Теперь Камброн считает, что его изобретение грозит интересам очень важных людей, и потому его пребывание в ОТБ — результат их происков. И жив он только потому, что сумел быстро уничтожить макет огнетушителя и документы с описанием процесса работы.
Санитар со стрекозиными очками провожает Данте в столовую. Он на голову выше пациента и, чтобы с ним беседовать, сгибается, как диплодок.
— Ты же видишь, тут ничего не раздражает. Все расписано как по нотам, и мы, белые халаты, вас обслуживаем. Пользуйся. Подъем в 8.30, потом процедуры, душ, завтрак, обед, ужин и, наконец, спать в восемь вечера. Между трапезами ничего особенного, иногда с врачом побеседовать, иногда групповые занятия с психологом. Всего и дел, что есть, болтать и спать. Смотри, тебе отдельный столик приготовили.
В столовой — полдюжины деревянных столов со скамьями. Перед каждым пациентом пластиковый огнеупорный поднос с отделениями для блюд, стакан и ложка для супа. Стрекоза провожает Данте на его место. Тот устремляет взгляд на свой поднос и не видит, как поглядывают на него другие. Он понимает, что здесь нет ни ножа, ни вилки и что эти стаканы разбиваются на тысячу безопасных кусочков, и безропотно улыбается.
— Да, приятель, — шепчет ему в ухо стрекоза. — Ни лезвия, ни гвоздя, ни стеклянных осколков. Ты видишь, о вас заботятся, как я забочусь об укладке, которая держит мою прическу и которой ты теперь будешь любоваться. Давай, приятного аппетита. И набирайся сил, потому что после обеда у тебя разговор с доктором Ломан. Она классная, но задаст тебе кучу вопросов, и было бы неплохо, если бы ты смог на них ответить.
Сидя перед ним в кабинете для консультаций корпуса 38 вместе с Роже, готовым защитить ее от любых неожиданностей, доктор Ломан наблюдает за пациентом.
Перед беседой Данте зачесал волосы назад. Открытый лоб придает его лицу хрупкое благородство. Нет больше уродливых бинтов. Несмотря на шрам и следы швов, которые портят правое крыло носа, профиль снова птичий. Взгляд ускользает — значит, Данте капитулирует.
— После первой ночи вы, кажется, успокоились, — начинает она.
Скрестив руки на животе, обтянутом белым халатом, Роже не сводит с пациента глаз. Доктору — доверие, а ему — бдительность. Не успеет пациент броситься через весь кабинет, чтобы напасть на доктора, как окажется на земле.
Сгорбленный, в пижаме, ухо еще под повязкой, Данте не опасен. Роже многое повидал за пятнадцать лет; для него Данте — «вода, которая спит».
— А сейчас мне хотелось бы, чтобы вы объяснили, что произошло в первую ночь после вашего приезда. Сейчас вам явно лучше, и мне бы хотелось понять.
Молчание.
— Эрван?
— Меня зовут Данте, — откликается он, поднимая глаза.
— Хорошо, Данте. Вы хотите объяснить, что произошло? Мне нужно это знать, чтобы вам помочь.
— Помочь?
— Помочь вам чувствовать себя лучше. Вы испуганы. Это лишнее. Здесь вам ничто не угрожает. Мы здесь для того, чтобы вам помочь.
— Я знаю. Стрекоза мне уже говорил.
— Кто это?
— Баскетболист в очках, из-за которых у него глаза как у насекомого.
— Ах да, — говорит она и не может сдержать улыбки.
Он вздыхает.
— Когда я показала вам скомканное одеяло, которое вынули из унитаза, вы что-то сказали. Я разобрала что-то вроде «ползучей смерти». Верно?
