Александр Колин - Комедия убийств. Книга 1
Поступив таким образом, недальновидный Эйрик оскорбил не только ярла и многих из его воинов, последовавших примеру вождя, но и косвенно ударил по престижу Торгрима, — ведь он во всеуслышание заявил, что такое угодно богам. Еще тогда, когда (никто и не помнил уже, с чего все пошло) только объявился среди племени Бьёрна этот обычай, Торгрим поспорил с Торольфом, колдуном Эйрика, который лишь посмеялся над глупой блажью, сказав, что сроду не слышал, чтобы Одина интересовала борода или волосы воина, ибо всем известно, что не прической сильны викинги, а доблестью ратной.
Торгрим продолжал с пеной у рта доказывать, что разметанные волосы и незаплетенная борода вызывают волнение на море. До вчерашнего дня это было всего лишь спором двух колдунов, к мнению которых, конечно, прислушиваются и даже советуются с ними, прежде чем решиться на какое-нибудь важное предприятие; однако не их руки налегают на весла, ставят паруса и рубят врагов, не в их головах вызревают коварные планы… впрочем, и в их, как оказалось, тоже.
Рулевой, округлив глаза, уставился на ярла, когда тот приказал на полпути к быстро приближавшемуся врагу повернуть драккар вправо и держать курс вдоль берега. Там на мелководье, среди рифов и подводных камней, более тяжелым, глубже осаженным судам мавров будет труднее соперничать с северными оленями моря.
Ярл повторил команду, но рулевой мешкал. Многие гребцы подняли головы, казалось, сейчас они перестанут грести и, вскочив с лавок, набросятся на предводителя, скрутят по рукам и ногам и отправят беседовать с рыбами.
Единственное, чего по-настоящему страшит викинга, — позорная смерть: Бьёрн метнул опасливый взгляд на старика, но тог и не думал беспокоиться. Наоборот, вытянув руку, казавшуюся из-за уродства колдуна очень длинной, Торгрим указал скрюченным от ревматизма пальцем в сторону берега, над которым всего несколько секунд назад засияло только что вставшее солнце. Теперь же светило исчезло, скрытое черным, словно смола (так, во всяком случае, показалось Бьёрну), облаком. Оно было невелико, но веяло от него чем-то зловещим. Да и верно, вокруг сделалось темно, почти как в предрассветных сумерках.
Гребцы не бросили весел, и драккары Плетенобородого (числом три, четвертый, с экипажем из южной окраины владений Бьёрна, не успел за товарищами) продолжали мчаться навстречу врагу.
— Знак Одина! Великий Один посылает нам знамение! — затрясшись все телом, истошным голосом завопил горбун. — Боги гневаются на Эйрика за то, что обманывал викингов, говоря им, будто он сын его. Это знак! Знак великого Одина!
Сидевшие на веслах воины еще больше растерялись, но продолжали грести.
— Что стоишь, крабий корм? Поверни руль! — закричал колдун, сверля лицо рулевого безумными глазами. — Один велит тебе! — Воин повиновался, а колдун закричал неожиданно громко и зычно, так что его слышали и на двух других ладьях: — Я слышу голос Одина, он велит нам немедленно возвратиться в страну фьордов!
Торгрим поднял широко раскинутые руки и, взметая ладони к небу, громогласно воззвал к верховному богу королей моря, прося у конунга Асгора помощь, дабы исполнить его волю. Безумные глаза Торгрима вылезали из орбит, извергая молнии. Из перекошенного рта, клоками оседая на серебряной бороде, летела пена.
Не то суеверный страх, не то благоговейный восторг (не часто боги посылают людям столь явные знаки своей воли) охватил норманнов. Мороз пошел по коже храбрецов; случилось ли это оттого, что вокруг внезапно стало темно и холодно, или же по иной причине, никто не рискнул оспорить приказ Бьёрна. Два остальных корабля повторили маневр флагмана, гребцы истовее налегли на весла, крепче вцепляясь заскорузлыми пальцами в отполированное до блеска дерево. Драккары заскользили по водной глади, оставляя далеко позади суда мавров.
Те не слишком-то и рвались преследовать три одиноких ладьи, сосредоточив внимание на девяти других кораблях морских разбойников. Последние также не могли не заметить того, что происходило в небе.
Тех, кто струхнул поначалу (по большей части новички), воодушевили Эйрик и старый Торольф, сказав, что Один намеренно закрыл солнце, чтобы сынам сурового Севера было удобнее сражаться с врагами, привычными к блеску лучей дневного светила. И верно, подоспевшие лучники встретили достойный отпор со стороны викингов, которым еще минуту назад солнце било прямо в глаза, мешая стрелять.
Впрочем, всерьез беспокоили лишь корабли мавров, коих паруса быстро приближались в бессчетном множестве.
Местных моряков, по-видимому, не страшило знамение небес, или же их колдуны усмотрели в нем добрый для них знак, так или иначе вражеская флотилия обрушилась на едва отчаливших и не успевших набрать скорость норманнов. Тяжелые галеры, капитаны которых велели матросам убрать паруса, продолжая движение на весельном ходу, стремились пробить борта драк-каров; те же, управляемые искусными кормщиками, ловко избегали губительных таранов. Но враги, коих было втрое, вчетверо больше, со всех сторон окружили ладьи викингов. Закипела рукопашная схватка, а в ней северяне не знают равных.
Между тем небо все больше и больше заволакивали свинцовые тучи; вот уже сверкнули молнии и грянул гром. Едва отзвучали первые раскаты, как Эйрик надел дедов шлем с расправляющим крылья серебряным ястребом и, выхватив секиру, зычно воззвал к Одину, покровителю храбрецов.
Галера мавров мчалась прямо на корабль конунга, нацеливая окованный железом зуб тарана в борт драк-кара. Казалось, что столкновения не-миновать, но сжимавший рукоять румпеля старик Торлак Рёгнвальдсон, известный ловкостью и мастерством кормчего, спас флагман Эйрика и моряков от верной гибели.
Торлак еще молодым воином сражался бок о бок с дедом нынешнего вождя Эйриком Бессмертным, получившим из рук самой жены Одина Фригг чашу с волшебным медом, испив которого сделался неуязвимым для вражеского железа. Однако дочь великанши, Хель[12], которой приглянулся удалой молодец, жаждала видеть воина в подземных чертогах, а потому, когда упоенный битвой Эйрик громил врагов, попросила своего отца, Локи, на один миг отвлечь Одина, что тот, всегда готовый насолить последнему, и сделал. Крошечного мгновения вполне хватило для осуществления коварных замыслов Хель: мачта вражеского корабля, на борту которого сражался дед нынешнего конунга, внезапно подломилась и упала на грудь Эйрика Бессмертного, неуязвимого ни для меча, ни для секиры, ни для копья, ни для жала подлой стрелы [13]. Воин умер только через неделю, но все это время, лежа на смертном одре, не выпускал из пальцев рукояти меча (ибо пришедшие за ним валькирии открыли воину замысел Хель и Локи).
Это воспоминание лишь на секунду коснулось сознания Эйрика Бесстрашного, прежде чем он, на мгновение повернув голову туда, где стоял старый Торлак Рёгнвальдсон, послал кормщику невидимую (шлем скрывал лицо конунга, оставляя открытыми лишь глаза) улыбку. Затем морской вождь посмотрел в другую сторону, туда, где стоял, оскалив зубы и в нетерпении сжимая рукоять меча Весельчак Харальд, его младший сводный брат.
Глаза их встретились, Эйрик ничего не сказал Харальду, но тот понял: конунг велит присмотреть за сыном, тринадцатилетним Эйнаром Кривым. Мальчишка покалечился в результате глупой шалости, но ни с чем не сравнимое упрямство, безудержная храбрость, недюжинная сила духа, завидная даже и для взрослого воина выносливость обещали превратить его со временем в надежную смену отцу. Парень, конечно же, рвался в битву, как, впрочем, и сам Харальд, которого приказ старшего совсем не порадовал. Но их черед еще не настал.
Между бортом флагманской ладьи и следующей галерой (хищный нос первой нашел-таки добычу, протаранив драккар Эйвинда Пьяницы) лежало не меньше пяти саженей[14] вспенившейся морской воды. Издав боевой клич, Эйрик разбежался и прыгнул прямо на палубу в гущу размахивавших кривыми мечами полуголых белоголовых мавров. Те, открыв рты, следили за полетом страшного демона (расправленные крылья серебряного ястреба на шлеме казались им рогами, а темнота, так внезапно сгустившаяся вокруг, леденила душу).
Весельчак скрипнул зубами и обменялся взглядами с одноглазым племянником: все знают — никто, кроме Эйрика, не способен перепрыгнуть такое расстояние. Однако в следующую секунду, когда оно сократилось едва на треть, самые опытные из воинов последовали за конунгом.
Флагманский корабль мавров и протараненный им, погибающий драккар Эйвинда Пьяницы сцепились в единое целое, и белоголовым пришлось пожалеть, что осмелились они приблизиться к северянам.
Ни град стрел, ни дождь дротиков не могли остановить норманнов, и вот уж грубые подошвы их сапог попирают палубу галеры, скользят на залитых кровью досках, по которым катятся черные головы в белых и серых чалмах. Не беда, что мавров больше едва ли не вдвое, что с того, если они храбры и не страшатся боя? Неостановим натиск викингов, и вот уже белоголовые смыкают кольцо вокруг раненого предводителя, а малодушные и отчаявшиеся, не видя иного спасения, прыгают за борт.
