Дэвид Карной - Музыка ножей
Плач смолкает. Пасторини поднимает голову и видит Мэддена, застывшего посреди прихожей. Мрачно кивает, закончив разговор, захлопывает крышку мобильного и машет кому-то, кого не видно за дверью. В поле зрения появляется патрульный. Пасторини наклоняется к дивану и произносит:
— Простите, бога ради, мистер Кройтер, я должен отлучится ненадолго. Мой сотрудник приехал. Священник уже в пути.
Подойдя к Мэддену, он крепко берет его за локоть:
— Пошли. Давай снаружи поговорим.
Такого зловещего выражения лица Мэдден у шефа еще ни разу не видел. Пасторини — мужик здоровенный и весьма импозантный, вот только нервный очень, и это несколько портит впечатление. Говорят, в нем погиб оперный певец. Круглый, как тумба, грудная клетка огромная, ножки коротенькие, черные вьющиеся волосы гладко зачесаны назад. Когда он орет через всю комнату на кого-нибудь, слышно, что у него хороший тенор. В этих случаях Биллингс, главный шут их подразделения, обращается к нему исключительно «Лучано» или «Маэстро» и копирует итальянский акцент. Все, кроме самого Пасторини, находят это смешным.
— Я те покажу «лучану», — грозно обещает он. Бог его знает, что это значит.
Пасторини постоянно рассуждает о вреде кофеина.
— Как думаешь, я очень нервный, Хэнк? Может, надо поменьше кофе пить? (Хэнк Мэдден — его правая рука.)
И он старается, правда. Только способ у него странный. Пасторини просто переключается с одной формы кофеина на другую. С эспрессо на американо, к примеру, или — это последнее веяние — с фрапучино на диетическую колу. Вместо пяти чашек фрапучино — восемь-десять бутылок диетической колы в день.
— Здорово, Пит. Что тут у вас? — спрашивает шефа Мэдден, когда они выходят на крыльцо.
Пасторини замечает чугунную ажурную скамейку и устремляется прямиком к ней. Вообще-то места тут должно хватать двоим, но Пасторини занимает почти все сиденье.
— Ща расскажу, — тихо говорит он и шумно выдыхает. — Звонят мне пару часов назад из прокуратуры. Кроули собственной персоной. И просит оказать ему услугу. Говорит, что знает этих людей, это, мол, его друзья, и они утверждают, будто их шестнадцатилетнюю дочку в конце февраля изнасиловал врач.
Он молчит, ожидая реакции, но Мэдден на этот раз волнения своего ничем не выдает.
— Так это я уже слышал.
— Ну, короче, он мне говорит, что сюда поехали копы снимать показания, и просит проследить, чтоб все было как надо. Казалось бы, что такого? Только когда я приезжаю, этот парень, Кройтер, тут же начинает нагнетать. Типа, у него охренеть какие связи и вообще большой опыт общения с полицией. Он в какой-то страховой вкалывает. Расследует мошенничества со страховками. Отсюда и знакомство с Кроули.
Мэддену плевать на всю эту политику. Ему важно одно: есть ли труп. Но своего шефа Хэнк знает давно, и раз Пасторини рассказывает историю в такой последовательности, значит, это важно. Может, ему так легче.
— А чего он целый месяц молчал? — спрашивает Мэдден.
— Сейчас объясню.
Пасторини отпивает из банки, переворачивает ее, трясет, пытаясь добыть последние капли диетической колы.
— Девчонка вела дневник, — продолжает он. — Она стала хуже учиться, и мамаша пару дней назад решила покопаться в ее комнате, выяснить, в чем дело. Ну и нашла блокнот.
— Она написала в дневнике и никому не сказала.
— Не совсем. Она написала, что занималась с врачом сексом, про изнасилование ни слова.
Вот теперь Мэдден окончательно запутался.
— Фишка в том, что она была пьяная, — говорит Пасторини. — Родители считают, он воспользовался ситуацией. Может, так, а может, нет. Я им объяснил, что мы по-любому заводим дело об изнасиловании.
В Калифорнии половая связь с несовершеннолетними запрещена законом и автоматически рассматривается как изнасилование.
— А до этого она половой жизнью жила?
— Нет. И Кройтеры получили справку, что она лишилась девственности.
— Красота! И что, они в больнице развлекались?
— Нет, у него дома.
Пасторини снова пытается сделать глоток из пустой банки.
— Ну вот. В общем, опросили мы родителей, надо за девчонку браться, чтобы она все подтвердила. Отец пошел наверх за ней, а она не выходит. Поначалу Кройтер, Билл его зовут, пытался ее уговорить открыть дверь. Выходи, мол, солнышко, с тобой поговорят дяди полицейские, они хорошие. Короче, обычная бредятина. Она не отвечает, папаша начинает злиться. И давай орать, что он сыт ее фокусами по уши, чтобы она вырубала музыку и выходила. Мне надоело, и я решил сам попробовать, какой-никакой опыт у меня есть, две дочери все-таки, обе подростки. Все равно не выходит. И тут я понял, что дело плохо, и велел патрульному ломать замок.
Заходим. В комнате — никого. Колонки компьютера аж трясутся, а самой девчонки не видать. Ну, мы было решили, что она дала деру, вылезла в окно или еще как смылась. А потом один из копов заглянул в ванную. И когда он сказал «господи боже», то я понял, что дело совсем плохо.
— Совсем?
— Хэнк, она повесилась на кронштейне для душа.
— Мамочки мои!
Пасторини качает головой, тупо глядя в пространство, и делает еще один воображаемый глоток.
— Ей пару недель назад семнадцать исполнилось…
Мэдден оборачивается. Ватага тех самых ребятишек внимательно их разглядывает. Они больше не торчат на въезде в тупик, а слоняются по улице и неубедительно притворяются, будто им нет до происходящего никакого дела.
— Слушай, Пит…
— Чего тебе?
— Она хоть записку оставила? Объяснила, что случилось?
Пасторини рассеянно кивает. Он почти не слушает Хэнка.
— На столе. Что-то я там видел такое. Стишок какой-то, по-моему.
— Стихи?
— Ага. На компьютере распечатала. И что-то еще снизу от руки приписала.
— Что?
Пасторини поднимает голову и горько усмехается.
— Тебе понравится, — говорит он.
— Ну?
— Она написала: «Я не буду жертвой».
5
Харизма Киану Ривза
10 ноября 2006 года, 5.45
Утро началось не с рассвета, а с телефонного звонка. В комнате было всегда темно, и потому он обычно не знал, день теперь или ночь, проспал он пятнадцать минут или три часа. Поэтому, сняв трубку, Коган первым делом спросил:
— Который час?
— Без четверти шесть утра. Пора вставать и радоваться жизни! — Слава богу, это оказалась Джули, а не дежурная медсестра с послеоперационного этажа.
— Погоди, только глаза разлеплю. — Глаза у Когана ну никак не открывались.
— Точно тебе говорю, Коган, тебе обязательно надо сходить в спа-салон.
— Найдешь такой, где тебя купают в кофе, и я сам прибегу.
— А вот у меня отличное настроение.
— Приятно слышать, что хоть у кого-то отличное настроение.
— Вставай давай. Я и так дала тебе лишних пятнадцать минут поспать.
— Как это мило!
Коган повесил трубку, подошел к окну и поднял жалюзи. На улице только-только начало светать. Еще один унылый серый день. Хотя как знать, в Северной Калифорнии погода меняется быстро. Может, еще разгуляется. А к полудню и солнышко выглянет, и потеплеет. Коган принял душ и побрился. На все про все — двадцать минут.
— Тебя Беклер искала, — сообщила Джули, едва он вошел в ординаторскую.
— А ей чего надо?
— Она не сказала. Слушай, ты не в курсе, что люди по утрам причесываются? Есть такая штука, расческа называется.
— Это такой хирургический инструмент?
— Да, новейшая разработка. Резко улучшает внешний вид, и никаких побочных эффектов.
— Здорово. Надо будет попробовать. Я сейчас вернусь, только на девочку взгляну.
Он прошел в послеоперационную палату, располагавшуюся напротив ординаторской. Да… вот это ночка была! В палате оказалось пятеро больных, включая ту самую толстуху, размерами превосходящую пациентку Когана раза в три. Их койки стояли рядом, отделенные друг от друга ширмой.
И толстуха, и девушка крепко спали. Коган взял с подставки карту Кристен. Проверил жизненные показатели. Давление 110 на 60, пульс 80. Моча и баланс жидкости в норме. Все хорошо.
— Привет, Тед! — В палату зашла дежурная медсестра, Джози Линг.
— Доброе утро, Джози!
Джози — китаянка, ужасно серьезная коротышка, и с чувством юмора у нее плоховато.
— Похоже, ты легко отделался, а? Всего одна пострадавшая.
Одной, с его точки зрения, было более чем достаточно. Даже многовато.
— Что с анализами?
— Сразу после операции гемоглобин 13, последний результат 13,6.
— Отлично.
Коган нагнулся и осторожно стянул с девушки одеяло. Однако недостаточно осторожно — девушка пошевелилась.
— Доброе утро, Кристен, это снова я, доктор Коган. Как ты себя чувствуешь? Болит что-нибудь?
Она сонно приоткрыла и тут же снова закрыла глаза.
