Том Пиккирилли - Никто
13
У него был свой дом ‒ дом человека, которым он когда-то раньше был, где он жил со своими ныне покойными женой и дочерью. Он закрыл глаза и попытался представить их, представить свою прежнюю жизнь. Перед глазами стояла только темнота, уходящая глубже и глубже в его череп, до самого лезвия, которое, казалось, всё ещё было там. Но он ничего не видел.
Он не помнил ни адреса, ни окрестностей, но ноги сами вели его куда нужно.
У него было достаточно денег на первое время. Он сел в автобус, затем пересел на другой. Было странно и непривычно. Наверно, он раньше часто пользовался транспортом, и теперь случайно узнавал расписание автобусов, видел их полузабытое движение, как они проносятся мимо.
После он шёл пешком.
Он дошёл до пригорода и увидел на улице и во дворах компании детей, играющих вместе. Это вполне могли быть друзья его дочери.
Крайер подошёл к своему дому. Ему сказали, что дом продан, но на самом деле он казался просто заброшенным: возможно, у банка его никто не выкупил. Он не помнил, кем раньше работал, но, похоже, работа была довольно прибыльной. Дом был большой, впечатляющий, и настолько ухоженный, что даже сейчас свидетельствовал о достатке и уходе. Раньше он был богат, и всё равно зачем-то набивал своё жирное пузо гамбургерами на парковке. Как это могло характеризовать его семейную жизнь? Это было нормально, несмотря на его достаток? Или он стеснялся своей жены?
Он попытался открыть парадную дверь, но она оказалась заперта. Заглянув в окно, он увидел пустые комнаты, которые ни о чём ему не говорили. Он обошёл вокруг дома и, пройдя через деревянные ворота, оказался на заднем дворе.
Через весь двор тянулся большой навес с облупившейся от непогоды краской. Здесь был пруд, покрытый слоем опавших листьев и заросший водорослями. Сломанный батут. Сухие ветки, обломленные зимой и так никем и не убранные.
Он посмотрел наверх, туда, где должно было быть окно ванной комнаты на втором этаже.
Он не помнил ни одного имени, даже своего собственного. И как, спрашивается, рыть носом землю, будто ищейка, если ничего не помнишь о своей жизни?
Крайер вернулся к главному входу, прошёл по подъездной аллее, вышел на тротуар, повернул налево ‒ и решил заглянуть в гости к бывшему соседу.
14
Забор возле соседского дома был сделан под натуральное дерево, но на самом деле был из какого-то прочного пластика, который не нуждается в ремонте. На заднем дворе тоже стоял батут. Дети прыгали вокруг как сумасшедшие. Шустрые, как чертята. Он подумал, что дочь наверняка испытывала к нему отвращение из-за его живота. Он был слабым, невзрачным, полным пороков.
Крайер позвонил в дверь, а затем коротко постучал, причём рука будто действовала независимо от него. Ещё один жест из прошлой жизни.
Минуту спустя дверь приоткрылась и перед ним предстала женщина примерно его возраста, чуть за тридцать, очень симпатичная, с длинными светлыми волосами. У него на языке вертелось имя. Он пошевелил губами и почувствовал его: Энни. Энни Костлер.
На её лице появилась широкая натянутая улыбка. Она сказала: «Да?» ‒ таким тоном, будто он пришёл к ней чтобы впарить что-то и теперь стоит перед ней, держа в руках какую-то ненужную дрянь, которую она не собирается покупать.
‒ Да?
Он замешкался. Он не мог просто так взять и сказать, привет, я Эйб Фишбаум. Я Чак Смит, Джо Эванс. Это же я, Энни, твой старый друг Джонни-гитара. Ник Стил к вашим услугам. Он не мог сказать ничего.
Крайер просто смотрел на неё, и через какое-то время решил попробовать ещё раз:
‒ Энни?
Она изменилась в лице и попятилась назад. Никто не хочет попасть в неприятности у себя в прихожей: придёт вот так какой-нибудь парень и начнёт проповедовать свою религию, продавать журналы или предложит почистить ваш водосток.
Но дверь снова открылась, на этот раз шире. Энни Костлер подошла к нему, сделав руками жест, будто хочет прикоснуться к его лицу, и сказала:
‒ О боже. О господи. Ты вернулся, ‒ и произнесла имя, которое он не мог расслышать, не мог удержать в памяти.
Она бросилась к нему и обняла его. Это казалось довольно естественным, и он попытался вспомнить, были они любовниками или же просто настолько близкими друзьями, что часто обнимались так на вечеринках, праздниках или в сложные периоды жизни.
Или же правда в том, что даже сейчас, будучи Крайером, он настолько одинок и нуждается в человеческом общении, что готов сблизиться с другим человеком?
Это было не так. Его руки безвольно висели вдоль тела, он сжимал и разжимал кулаки, пока Энни Костлер похлопывала его по спине, прижималась лицом к его шее, пока она, наконец, не отошла назад. Однако она всё ещё держала руки на его плечах, вглядываясь в его лицо и видя, как он изменился.
По её щекам стекали слёзы, оставляя неровные блестящие дорожки.
‒ Чёрт, да что они с тобой сделали? ‒ спросила она.
Кого она имеет в виду: убийцу, хирургов, психиатров, охранников больницы, или всех их вместе взятых?
Она повторила его имя ‒ имя, которое больше ему не принадлежало и никогда не станет ему принадлежать, ‒ но Крайер кивнул, будто это было его имя, и она впустила его в дом.
15
Его появление ошеломило её. За последующие десять минут Энни разрыдалась дважды, и только после этого они смогли поговорить. Она сидела на диване, а он на стуле напротив неё, так близко, что Энни смогла протянуть руку и потрогать его след от удара ножом, а затем провести пальцем по белому шраму. Ей явно было приятно прикасаться к нему.
Она немного дрожала, а когда пришла в себя, принесла печенье, кофе и бутылку виски. Она протянула ему кофе, а запечатанную бутылку поставила рядом с собой. Это определённо что-то значило.
‒ Мы навещали тебя в больнице, ‒ сказала она. ‒ Мы с Филом. Помнишь?
‒ Нет.
‒ Я так и думала. Ты посмотрел на нас, но не узнал, или узнал, но не подал виду. Врачи сказали, что возможно, память никогда не вернётся.
‒ Да.
‒ Мы и в частную клинику к тебе ходили. Ты был… будто бы в ступоре. Вроде бы это называется «кататонический синдром». На тебя было страшно смотреть. И поэтому мы перестали приходить. То есть… прости.
‒ Ничего страшного, всё в порядке.
В её глазах читалась неподдельная печаль. Она смотрела на него, будто боясь узнать, насколько сильно изменился тот человек, которого она когда-то знала.
‒ Теперь ты меня узнаёшь?
‒ Моё тело узнаёт, ‒ ответил он. ‒ А губы подсказали твоё имя.
‒ Губы?
‒ Да, но на самом деле я не помню.
Казалось, эта новость одновременно испугала её и успокоила. Возможно, она боялась, что он захочет обсудить их отношения, если таковые были, или решит остаться с ней каким-либо образом ‒ ведь у него больше нет семьи. Попросит остаться пожить у неё в комнате для гостей и захочет, чтобы она бросила Фила. Уведёт её к себе в дурдом, и они будет жить там и питаться сухим молоком.
‒ А ты теперь хорошо выглядишь, ‒ сказала она. ‒ Выглядишь здоровым. Привёл себя в форму.
‒ Спасибо.
‒ Но ты изменился.
‒ Да.
‒ Ты уже не тот, кого я знала раньше.
‒ Да.
‒ Я хочу помочь тебе, ‒ сказала она. ‒ Что я могу сделать?
С чего бы начать? Откуда начинать рыть землю носом, будто ищейка? Если плакать, то во имя мести. Истекать кровью во имя мести. Это твоя миссия.
‒ Они так и не выяснили, кто сотворил с нами это, ‒ сказал он.
‒ Да. Полиция несколько дней опрашивала всех в округе. Опросили всех соседей. Но так ничего и не нашли.
‒ Мне говорили, что за день до нападения на мою семью по соседству произошло несколько краж со взломом, ‒ сказал ей Крайер. ‒ Ты об этом слышала?
Энни сделала жест плечом в сторону.
‒ Расселов, что живут в двух домах отсюда, обокрали, пока они были в отпуске на Барбадоссе. Полицейские думали, что это могли быть чистильщики ковров и мягкой мебели, услугами которых они пользовались, или тот парень, который дважды в месяц приходил чистить бассейн. А оказалось, что это был парень, который однажды чинил у них кондиционер. Он обокрал несколько домов в нашем городе.
‒ А никто не упоминал, что, возможно, эти ограбления как-то связаны с тем, что случилось в моём доме?
‒ Нет, ‒ сказала Энни. ‒ Я никогда ни о чём таком не слышала.
‒ Подумай хорошенько. Тебе не кажется, что случаи похожи?
Не раздумывая, она нахмурилась и помотала головой.
‒ Нет. Из вашего дома ничего не пропало. И тот парень с кондиционерами, он приходил только тогда, когда семьи уезжали в отпуск. И, насколько я знаю, он никому не причинял вреда.
Его жестокость и тот факт, что он так долго следил за твоей семьёй, доказывает, что преступление было совершено на почве личной обиды, реальной или надуманной. Я почти уверен, что ты знаком с преступником.
