Бонансинга Джей - Ходячие мертвецы. Вторжение
Церковные гимны в растрескавшихся переплетах, словно мертвые птицы, лежали открытыми перед каждым пленником часовни. Кусочки пищи – части сбитых на дороге животных и неопределимые человеческие останки – были разбросаны на скамьях возле каждого существа. Свечи все еще горели на скромном маленьком алтаре. Откуда-то доносилось гудение включенного микрофона. В воздухе пахло разложением и едкой дезинфекцией.
Похоже на то, как если бы третья сторона все еще впустую пыталась проводить ежедневные службы.
Стивен еще успел бросить взгляд на лицо Иеремии, прежде чем полыхнул выстрел, и выражение лица проповедника ужаснуло: смесь печали, ярости, потерянности, безумия и сожалений – вид человека, противостоящего неумолимой бездне. А потом началась пальба.
Первый выстрел разнес ближайшего ходячего в облако мертвой ткани – заряд прошел сквозь череп и отколол кусочек наличника над дверью. Три следующих друг за другом выстрела прогремели в мерцающем сумраке, от чего в ушах у Стивена зазвенело, и еще три существа, которые сумели наконец освободиться от пут, упали. Уже покрытый сажей Иеремия шагнул вглубь часовни с лицом, искаженным мукой, в потеках и брызгах слизи, и принялся за остальных.
Это заняло всего несколько минут – воздух вспыхнул, словно от фейерверков, пока Иеремия шел от скамьи к скамье. Он либо разносил черепа выстрелами, либо втыкал нож в гниющие носовые впадины, прежде чем прихожане успевали щелкнуть челюстями. Стивен, спотыкаясь, подошел ближе к двери, чтобы лучше видеть, и заметил Риза сразу у входа в часовню – тот скорчился на полу и с ужасом наблюдал за происходящим.
Теперь лицо Иеремии приобрело совсем странное выражение. Он прикончил последних монстров резкими и быстрыми ударами ножа. «Моссберг» опустел – восемь зарядов из дробовика изрешетили стены позади куч дымящейся плоти. Покрытый кровью с головы до ног, с непостижимым огнем в глазах, проповедник выглядел почти прекрасным, когда расправлялся с последним ожившим трупом.
Стивен Пэмбри наблюдал за всем этим от двери, и на одну жуткую секунду ему показалось, что священник испытывал оргазм. Проповедник испустил сладострастный вздох облегчения, когда пронзил череп пожилой женщины в платье с оборками. Старуха осела на спинку скамьи. Когда-то она была чьей-то матерью, чьей-то соседкой. Может быть, она когда-то пекла печенье для внуков, подавала свой фирменный хлебный пудинг на вечеринках с мороженым и похоронила любимого сорокасемилетнего мужа на кладбище, обсаженном кудзу[7], за домом пастора.
Проповедник остановился, чтобы перевести дыхание. Глядя на женщину, он начал тихо молиться. Его голова склонилась, а губы задвигались, когда он вдруг резко прекратил молитву и посмотрел наверх, сузив глаза. Склонил голову набок и прислушался к чему-то в другой части здания. Наконец он вперил взгляд в Риза и тихо произнес:
– Ты это слышишь?
Риз ухитрился медленно покачать головой.
Проповедник посмотрел вверх на ограждение клироса в двадцати футах над ними. Он потянулся к своему ножу и вытащил заляпанное кровью оружие из ножен у пояса. После чего дал знак своим людям следовать за ним.
Они нашли женщину в туалете на втором этаже, куда вел узкий проход прямо из клироса. Полная афроамериканка в грязном траурном платье, изношенных старых теннисках и с сеточкой для волос скорчилась внутри кабинки и дрожала от ужаса, когда мужчины зашли в дамскую комнату. Иеремия пинком распахнул дверь кабинки и увидел огромную женскую задницу, торчащую из-за унитаза.
– Выбирайся-ка оттуда, мэм, – тихо, но твердо произнес проповедник, словно обращался к домашнему животному.
Женщина извернулась и ткнула ему в лицо маленьким полицейским револьвером тридцать восьмого калибра.
– Отвали, засранец! Я выстрелю, клянусь!
– Воу! ВОУ! – Иеремия поднял обе руки, и его брови так же поползли вверх, тем временем Риз и Стивен зашли в комнату с оружием наготове. – Давай передохнем… Хорошо… у нас нет никаких причин устраивать перестрелки в духе корраля «О’Кей»[8].
– Эти люди внизу, – сказала женщина, но оборвала саму себя, а на лице ее появилась нерешительность. Пистолет опустился. Она обмякла, и единственная слеза проложила дорожку по ее серо-коричневой пухлой щеке. – Эти люди… они были… они были моей семьей… они были со мной в хоре, и они… им нужно было уйти… я знаю… у меня просто не хватало духа.
Иеремия убрал нож обратно в сапог, в скрытые ножны, и опустился рядом с ней на колени.
– Вдохни поглубже, сестра.
Женщина начала всхлипывать. Она уронила пистолет. Ее голова накренилась вперед, слезы и слюна закапали в унитаз.
– О боже… боже… что за жизнь.
– Все хорошо теперь, – проповедник протянул руку, обнял ее за плечи. Риз и Стивен отошли и опустили оружие. – Все хорошо, сестра, – он мягко ее погладил. – Излей мне душу.
– Я не знаю, о чем я думала, – она всхлипнула, тряхнула головой. – Держать их там таким образом… – Слюна стекла по ее подбородку. Она вытащила носовой платок из ложбинки между грудей и вытерла лицо. – Я иногда играла им на органе… А иногда читала Библию через громкоговорители, – она шмыгнула носом и сморкнулась. – Словно от этого был какой-то прок. У меня не хватало духа положить конец их страданиям. – Она снова шмыгнула, утерла покрасневшие глаза. – Я больше не знаю, чего хочет Господь Бог.
Иеремия улыбнулся.
– Посмотри на меня, сестра. Могу я спросить, как тебя зовут?
– Норма, – она тяжело сглотнула и сквозь слезы посмотрела на него. – Норма Саттерс, сэр.
– Ты знаешь, чего Господь Бог от тебя хочет, Норма?
– Нет, сэр.
– Он хочет, чтобы ты выжила.
Она сглотнула и кивнула, потом посмотрела на него с выражением, разрывающим сердце.
– Да, сэр.
– Иди сюда, сестра.
Иеремия наклонился и обнял ее своими большими руками, а она обняла его в ответ, и какое-то время они сидели так, не двигаясь, женщина прижималась к священнику, словно ребенок, ждущий, когда забудется дурной сон.
– Пастора мы потеряли рано, – сказала женщина, еще раз отхлебывая «Мэд Дог» из бутылки без этикетки и морщась от жгучего вкуса. – Брат Мэйвелл прострелил ему голову и похоронил за ризницей.
Она сидела в задней комнате за столом, завернувшись в изношенное старое одеяло. На лице женщины было написано страдание. Бледный утренний свет просачивался сквозь щели в закрытых окнах.
– Боже, боже, боже… что за времена наступили!
– Как умер каждый из этих людей? – Иеремия задумчиво откинулся на вертящемся кресле, и то заскрипело под весом проповедника. Его голова гудела. Повязка, наложенная всего несколько минут назад, оказалась слишком тугой. Позади него Стивен сидел на подоконнике и жадно слушал, его ребра были перетянуты марлей. Он дышал с легким присвистом. В другом конце комнаты в складном кресле, со лбом в бинтах, дрожал Риз. Женщина оказалась просто золотой жилой! Помимо аптечек первой помощи и лекарств она сохранила консервы, батареи, свечи, сухую одежду, постельное белье, спиртное, сигареты, инструменты, книги, коробку с патронами для тридцать восьмого калибра и три запечатанные коробки с только что изданными гимнами, которые уже никогда не откроют и не споют.
Женщина повесила голову.
– Хватит даже одного, – тихо произнесла она.
– Прости?
Она взглянула на проповедника.
– До того, как все это бедствие началось, я была чертовой трезвенницей. Выпивка на меня дурно влияла, так что я завязала. «Всегда хватает одного раза», – говорили они на этих собраниях. – Она медленно покачала головой и посмотрела вниз, полнота горя заставила ее плечи обмякнуть, а нижняя губа снова задрожала. – Даже когда это началось, мы продолжали проводить службы. Даже после того, как ушел преподобный Хелмс. Мы продолжали. Мы просто думали, что… это то, что нужно делать.
Она сделала паузу.
Иеремия наклонился к ней на своем вращающемся кресле.
– Продолжай, сестра.
Она испустила полный боли вздох.
– Однажды одни наши постоянные прихожане, семья, привели с собой ребенка на воскресную службу. Ребенок был покусан. – Она снова остановилась, переборола позыв расплакаться. – Полагаю, они подумали, что господь позаботится обо всем. А хватает даже одного… Понимаешь, о чем я говорю? Меньше недели ушло на то, чтобы это распространилось. Крики – их надо было слышать. Я заперла их всех в часовне, это было все, что пришло мне в голову. Совсем немного, и я осталась одна… застряла в этом гребаном кабинете, слушая царапанье и шарканье. – Пауза. – Думаю, в какой-то момент так привыкаешь, что перестаешь это слышать.
Риз подал голос из другого конца комнаты:
– Почему ты просто не собрала вещи и не ушла отсюда?
Она издала грустный смешок:
– Не знаю, заметили вы или нет, но шансы выжить там в одиночку не слишком велики.
Тишина.
