Джон Катценбах - Что будет дальше?
Сквозь черную ткань наволочки стали проникать запахи — густой маслянистый, исходивший от пола фургона, и тошнотворная сладковатая вонь, которую испускало вспотевшее тело человека, впечатавшего девушку всей своей массой в стальной пол.
Где-то в глубине сознания Дженнифер понимала, что ей очень больно. Но сообразить, что именно и где болит, она была не в состоянии.
Девушка попыталась пошевелить руками и ногами, чтобы немного сориентироваться в пространстве и попытаться понять, не сломано ли у нее что-нибудь и какие части тела болят больше всего. В этот момент она, наверное, чем-то напоминала дремлющую собаку, которая гоняет во сне кроликов и подсознательно дергает при этом всеми четырьмя лапами. Буквально в ту же секунду раздался хриплый недовольный мужской голос:
— Ну уж нет, давай-ка без этого…
И тут в голове у Дженнифер снова раздался взрыв — опять в самом центре мозга, на линии глаз. Последнее, что она услышала, теряя сознание, были произнесенные женским голосом слова:
— Ради бога, только не убей ее!
После этого Дженнифер отключилась — провалилась в глубокое беспамятство, похожее на смерть.
Глава 3
Он вертел в руках бейсболку медленно и осторожно, будто живую. На внутренней стороне головного убора, вдоль кромки, были выведены чернилами два слова и рисунок. Надпись гласила: «Дженнифер — крутая». Между словами нашлось место для схематичного, как в мультике, изображения какой-то птицы, отдаленно напоминающей утку. «Единственный ключ к разгадке, — подумал Адриан. — Негусто». Ни фамилии, ни телефона, ни адреса.
Он сидел на краю кровати. Рядом, на лоскутном покрывале ручной работы, которое жена купила на ярмарке текстиля незадолго до смерти, лежал девятимиллиметровый «ругер». Адриан успел достать из ящиков письменного стола все фотографии жены и других родственников и разложить их по всей спальне. Теперь он мог совмещать приятное с полезным — готовиться к осуществлению намеченного и одновременно поглядывать на старые, дорогие ему снимки. Чтобы не оставить никаких сомнений в своем намерении, Адриан зашел в маленький домашний кабинет, где когда-то готовился к лекциям и семинарам, и, набрав в поисковом окне «Википедии» слова «деменция с тельцами Леви», распечатал соответствующую статью, к которой степлером прикрепил копию квитанции по счету, уплаченному в неврологической клинике.
— Что ж, — сказал он себе, — осталось только написать предсмертную записку… что-нибудь трогательное и поэтичное, берущее за душу.
Поэзия… ее профессор Томас любил всегда и даже сам время от времени баловался написанием стихов. На его книжных полках была собрана отличная коллекция мировой поэзии, от современной до античной, от Пола Малдуна и Джеймса Тейта — в глубь веков до Овидия и Катулла. Несколько лет назад он даже опубликовал за свой счет небольшой сборник стихов собственного сочинения, озаглавленный по иронии судьбы «Любовные песни и безумие». Впрочем, Адриан вполне сознавал, что большой литературной ценности его опусы не представляют. И все же писать стихи он любил — как верлибры, так и рифмованные строфы, и сейчас ему казалось, что привычка создавать словесные образы поможет ему точно выразить то ощущение безнадежности и бессилия, которое навалилось на него, когда он узнал о своей болезни.
«Поэзия вместо бесстрашия», — подумал он. Затем пришлось ненадолго отвлечься: тот самый томик нужно было обязательно положить на кровать рядом с фотографиями и пистолетом. Пусть тому, кто первым окажется на месте происшествия, все сразу станет ясно; пусть никаких тайн в связи с его самоубийством не останется.
Адриан еще раз напомнил себе, что перед тем, как нажать на курок, нужно будет позвонить в полицию и сообщить о стрельбе. Полицейские, конечно, примчатся на место происшествия в считаные минуты. Входную дверь нужно будет оставить гостеприимно распахнутой настежь. Приняв эти меры, Адриан мог быть уверен, что его тело найдут сразу, а не через несколько недель после смерти. «Вот и замечательно, — думал он, — никакого разложения, никакой вони, главное — сделать все по возможности чисто и аккуратно. Кровью, разумеется, зальет и забрызгает все вокруг — тут уж ничего не поделаешь. Впрочем, полицейские, наверное, и не такое видали, — продолжал размышлять Адриан, — по долгу службы им приходилось сталкиваться с куда более неприятными и шокирующими ситуациями. В конце концов, наверняка я не первый в этом городе стареющий профессор, который решил, что потеря памяти и способности мыслить — вполне веская причина свести счеты с жизнью». Сейчас в голову почему-то не приходили имена коллег-самоубийц, и это несколько беспокоило. Впрочем, чепуха: наверняка такие были.
В какой-то момент Адриан вдруг задумался, не написать ли о своих намерениях стихотворение. И тут же пришло в голову заглавие: «Последние дела перед последним делом».
«А что, звучит неплохо», — подумал он.
Адриан ритмично покачивался вперед-назад, словно это движение могло помочь ему вспомнить, что еще нужно сделать перед смертью и о чем он, в силу одолевающей его болезни, мог позабыть. Список оставшихся дел не поражал масштабами: оплатить несколько мелких счетов, выключить отопление и водонагреватель, запереть гараж, вынести мусор… Словом, обычные действия, которые любой житель окрестных кварталов выполняет с утра пораньше каждую субботу. Адриан непроизвольно усмехнулся, заметив про себя, что не страшится самого акта самоубийства: куда больше его пугает мысль о том, что своей смертью он может доставить лишние хлопоты и беспокойство окружающим.
«Опять прибираться за смертью», — подумал он. Что ж, не впервой. Разница в том, что прежде ему доводилось устраивать такую уборку уже после того, как смерть забирала кого-то из близких. Теперь же порядок иной, но суть дела от этого не меняется. Адриан заставил себя отвлечься от печальных мыслей о былых утратах и постарался сосредоточиться на том, что требовалось в настоящий момент.
Он обвел взглядом разложенные на кровати и столе фотографии. Родители, брат, жена, сын. «Скоро увидимся». Сестра, живущая на другом конце страны, племянники, друзья, коллеги… «С вами — позднее… Все там будем». С людьми, смотревшими на него с фотографий, он говорил словно напрямую, а они — снятые в счастливые мгновения семейных торжеств, барбекю, посиделок — с готовностью отвечали ему.
Адриан Томас вновь оглядел комнату. Все эти воспоминания тоже скоро сотрутся из памяти. Все — и приятные, и тяжелые, которых тоже скопилось немало. «Нажми на курок, — повторил кто-то внутри его. — Одно движение — и всему конец». Устало опустив взгляд, Адриан с удивлением обнаружил, что по-прежнему держит в руках розовую кепку-бейсболку.
Отложив ее, он потянулся за пистолетом, но вдруг понял, что так дело не пойдет. «Еще не хватало! — подумал он. — Так я совсем всех запутаю». Он представил себе, что какой-нибудь полицейский будет крутить в руках детскую бейсболку с эмблемой команды «Ред Сокс» и ломать себе голову над тем, какого черта эта вещь делает в доме одинокого старого самоубийцы. Тайны профессору Томасу были категорически не нужны. Подозрения — тем более.
Он вновь взял бейсболку и стал рассматривать ее на вытянутых руках против света, словно проверяя драгоценный камень на наличие каких-либо внутренних дефектов.
Суровая крепкая ткань казалась теплой на ощупь. Кромка головного убора была основательно потерта, но оставалась практически чистой. Судя по всему, носили эту бейсболку часто, и даже зимой — вместо лыжной шапочки, но носили аккуратно. Поношенность розовой кепки казалась какой-то особой, любовной что ли, и наводила на мысль, что эта вещь была одной из любимых в гардеробе хозяйки. Почему Адриан так решил? Он и сам бы не смог объяснить.
Куда важнее было другое: дети и подростки просто так не бросают любимые вещи посреди дороги.
Что же он видел, чему стал невольным свидетелем?
Адриан глубоко вздохнул и попробовал воспроизвести в памяти как можно подробнее все, что было связано с розовой детской бейсболкой, которую он теперь держал в руках: решительная, целеустремленно идущая куда-то девочка. Женщина за рулем фургона. Мужчина рядом с нею. Вот, поравнявшись с девочкой, фургон притормаживает. Вот — резко рвет с места и с визгом шин скрывается за поворотом. А там, на месте короткой встречи, остается лежать на асфальте бейсболка.
Что же случилось?
Побег от родителей? Или, напротив, совместное бегство? Адриан знал, что, бывает, подростков специально вырывают из привычного окружения и, заперев где-нибудь в дешевом мотеле, капают на мозги до тех пор, пока бедолаги не дают слово «завязать» с наркотиками или алкоголем или же порвать с сектой, в которую их занесло.
Что-то подсказывало Адриану: тут другой случай.
