Александр Гера - Набат
— Доктор философии, — по принципу будь, что будет, ответил Илья.
— Из красноперых, что ли? — спросил водитель. — Раз молитвы выучил, значит, из красноперых.
— Нет, не из красноперых! — первый раз твердо сказал Илья, и тон его голоса будто задал другую октаву нелепого разговора.
— Тогда в двух словах скажи, за что тебе доктора дали? — спросил водитель.
— Развенчал христианство, — уложился в норму Илья.
— Во, блин! — прибалдел, как говорится, Назар. Тот, которого назвали Викуном, пододвинулся ближе к открытому окну: — Ну-ка, ну-ка, чуть подробней.
— Пожалуйста, — передернул плечами Илья. — Изучил древние книги и нашел массу несоответствий в теории христианства. В прежние времена это поощрялось.
— Дед, а правда, что Христа нам жиды подсунули? — опустила свое стекло ближняя женщина, высунулась из окна.
— Никто нам его не подсовывал. Сами взяли. Князь Владимир распорядился из высших соображений.
— Это так, — поддержал Илью Назар. — Нам всегда одно дерьмо подсовывают.
— Не богохульствуйте, молодой человек, — тихо попросил Илья. — Вы можете принимать веру или отвергать, но срамить нельзя.
— Ты че, отец? — удивился Назар. — Вроде столковались…
— Назар, отвали! — нетерпеливо сказала женщина в окне. — Дед, а дед, а ты вроде еврей?
— Ну и что? Я самый бедный и несчастливый еврей-по-лукровка.
— А почему вы в Израиль не уехали? — подала голос из салона дальняя женщина.
— Ездил. Не понравился…
— А че там, че там? — засуетилась ближняя.
— Понимаете, — решил быть откровенным до конца Илья, — работая над древними книгами, я раскрыл одну из тайн иудейства. Мною заинтересовались, потребовали раскрыть ее. Я не мог этого сделать.
— А че такого? — торопилась нетерпеливая-.
— Раскрытие священных тайн грозит неисчислимыми бедствиями. И это не досужие угрозы, так уже было. Убедившись, что я не бунтарь, меня выслали без права когда-нибудь снова появиться в земле обетованной. Меня и тут не очень жалуют, — закончил Илья.
— Круто! — балдел Назар. — Чуешь, Викун, какой дед ценный?
Викун уже осознал это.
— Садитесь в машину, отец, — пригласил он и, когда ближняя женщина пододвинулась, Илья покорно влез в салон. Тепло, уютно, пахнет в салоне стойкими дорогими духами. — Какие проблемы, отец?
— Отпустили бы вы меня, и никаких проблем, — попросил Илья.
— Избави Боже от друзей наших, а от врагов своих мы сами спасемся? — насмешливо спросил Викун.
— Воистину, — серьезно ответил Илья.
— А если поможем?
— Друзья мои, вы далеки от моих проблем, а от самой главной и того дальше. В конце концов это просто опасно.
— А мы и не собираемся свергать христианство, это ваши проблемы, но помочь хорошему человеку обязаны, — сказал Викун.
— Весело, — уныло хмыкнул Илья. — То убить грозились, то спасти собираетесь…
— Ой, деда, бросьте вы! — вмешалась нетерпеливая. — Это шутки такие у наших мальчиков. Собирались в храме побывать в рождественскую ночь, а там одни красноперые, сраные коммуняки, даже старух не пустили! А как трепались перед выборами! Собратья, христиане, мы, коммунисты, приведем Россию к расцвету! Тьфу!..
— Когда б не хроническая духовная импотенция, — насмешливо завершил за нее Викун. — Дурят русских, дурят, а они все на халяву в рай хотят попасть. А скажите, отец, в Бога-то не веруете?
— Отчего же? — воспротивился Илья вопросу. — Еще как верую! Без Бога нельзя, он один па всех, един во многих лицах.
— И для китаез, что ли? — спросил Назар.
— И для африканцев тоже, — подтвердил Илья. — Понимаете, Бог — нематериализованная субстанция, а вот посланник его у каждой религии свой. Через него с ним общаются.
— А почему тогда говорят: «Господь мой, Иисус Христос»? — спросила дальняя от Ильи женщина.
— Это уважительно к сыну Божьему.
— Чего же вы тогда войну затеяли? — спросил Викун. — Уважаете Бога, а христианство развенчали?
Илья попыхтел, поворочался на сиденье:
— Меня интересует истина. Все в мире когда-то ветшает, стареют самые незыблемые, казалось бы, каноны, а человечество развивается, ему в старых одеждах тесно. Я вроде модельера новой одежды… А человечество без веры не может, — закончил он тихо.
— Так, ясно, — проявил нетерпение Викун. — Чем вам помочь?
— Да я тут неподалеку обретаюсь, — разоткровенничался Илья. — Квартира здесь. Жил. Пока в монахи не ушел.
— Так вы еще и монах? — изумилась соседка Ильи.
— Был. Настоятелю не пришелся. Хотел вот заглянуть на минутку, взять кое-чего и — в бега.
— Горние наши дороги, — вздохнул Викун. — Куда бе-жать-то?
— Не знаю…
— Давай так, — стал излагать свой план Викун. — У нас дача по Ленинградке, теплый дом, поживете, пока суть да дело.
— И менты, небось, секут? — вставил свое Назар.
— Секут, друг мой, — подтвердил Илья, — еще как секут!
— Заметано! — поднял стекло Назар. — Давай, батя, к тебе на хату, возьмешь, что надо, и к нам в Карпово.
— Который дом ваш? — тронул машину Викун.
— Вон тот, третий крейсер торчит. Налево и по внутренней дорожке… Второй этаж, крайний подъезд.
— На второй этаж ножками способнее, — засмеялся Викун.
— А? — не понял сначала Илья. — Ну да…
Машина проехала метров пятьдесят, развернулась налево и въехала во двор. Остановилась.
— Дальше, дальше! — попросил Илья.
— Береженого Бог бережет, — остановил его Викун. — Как я понял из ваших скупых пояснений, искоренителя христианства желают видеть верующие и безбожники. Команда «фас!» дана. Назар, пройдись до квартиры, под кирного сработай, если что.
— Это мы могем, — с готовностью вылез из машины Назар.
— Такие хлопоты, — чувствовал смущение Илья.
Викун развернулся на выезд, выключил фары. Мотор не глушил.
Назар отсутствовал минут пять. Из подъезда он появился неожиданно, прошел мимо машины прямо к шоссе.
— Вот так, отец, — понял товарища Викун.
Илья не успел сказать что-то в оправдание: из подъезда вышел кто-то в пятнистой куртке, огляделся по сторонам. Иномарка на углу дома как будто его не интересовала, припорошенная снегом, но урчание мотора он мог слышать. Постояв недолго, он быстро ушел в подъезд.
— Вот теперь погнали! — быстро выжал сцепление Викун. Поравнявшись с Назаром, он открыл ему дверцу, чуть сбавив ход. — Прыгай!
Назар шумно усаживался на сиденье.
— Топтуны, блин, на васаре! Долдоны, блин! Звоню. Открывает один, другой сзади, пентюх. Мужики, говорю, мне Тамару. Он мне: какая Тамара? А я ему: а ты кто такой? А он мне: канай, блин!
— Побазарили, одним словом, — прервал содержательный рассказ Викун. — Впечатляет, отец?
Илья молча кивнул. Рождественская ночь полна чудес.
— Машину он, конечно, засек, — продолжал Викун. — Надо попетлять на всякий случай…
Метров сто вперед, налево, направо, разворот, стал, выжидая.
— Тут они подъехали, — усмехнулся Назар, показывая на спешащие одна за другой «раковые шейки».
Викун тронул машину. Заметил Трифу:
— Выходит, отец, что на вас, то и ваше. Включая голову.
— Садовая моя головушка! — стащил шапку Илья, вздохнул.
— Не убивайтесь, — подала голос дальняя женщина. — В обиду не дадим.
— Так, блин! — поддержал Назар. — Если вас менты пасут, это по нашей части.
— А у вас какие проблемы? — успокаивался Илья.
— Проблем нет, долги остались, — ответил Викун.
— Давайте-ка знакомиться, — предложила дальняя соседка Ильи. — Меня зовут Чара, рядом с вами — Светлана, за рулем Виктор и Эльдар.
— Подпольная кличка Назар, — съерничал тот. — Бывший тяж проффи Эльдар Назаров! В Штатах выступал, навел там шороху…
— Илья Натанович Триф, — представился Илья. — И не такой уж я старый.
— Это уважительно мы к вам так, — заметил Викун. — Назар, — обратился он к Эльдару, — а по Ленинградке не прорвемся.
— Мы не только по Ленинградке не прорвемся, — серьезно ответил Эльдар. — Давай, Викун, батю в другой салон-купе переводить.
— Такие дела, Илья Натанович, — повернулся вполоборота к Трифу Виктор. — «Вольво» — машина комфортная, хотя багажник не купе экспресса. Зато любопытство органов уймем.
— Если надо… — засуетился Триф.
— Надо, Илья Натанович, — кивнул Виктор. — Пока пост на Ленинградке не проскочим.
— Я вам, батя, мягкого под голову дам, — ободрил Эльдар.
Перевод пассажира занял минуты три. Илья улегся поудобнее, накрылся тентом.
— Готово.
Багажник захлопнулся. «Круиз продолжается», — отметил молча Триф, не готовый в полной мере из быстро меняющихся эпизодов составить полную картину своего существования. Об опасности он почему-то не думал, исповедуя принцип: «Я никого не обидел, я никому не нужен, никакого с меня проку нет». И даже то, что по его милости разбегались патрульные машины, устраивались засады, что неизвестные люди, пренебрегая опасностью, вытаскивают его из неведомых ловушек, не прибавило ему трезвого осмысления. Часа три назад он трясся от мысли, что его задержит милиция и станет бить — это реально, это боль, которой он панически боялся, а подвижки куда более серьезные, чем милицейская дубинка, его не волновали. Сущность дилетанта — неосознание меры опасности.
