Обряд - Валентина Вадимовна Назарова
— Что вы тут делаете? В пещере в этой?
Патрульный вздыхает. Мишаня косится на вход, с тревогой ожидая, что на пороге вот-вот появится Егерь с ружьем, а еще хуже — злое раненное им животное.
— Ну че молчите-то?
— Смешной ты парень, ей-богу. — Патрульный сплевывает на пол.
— Чего смешного?
— Сам дулом мне в харю тычешь, сам же и выкаешь мне еще. Вежливый бандит.
— Я не бандит.
— Так вот и мы не бандиты.
Мишаня пожимает плечами.
— Вы отвечать на вопросы будете? Я ж вам доказал уже, что не боюсь выстрелить.
— Да уж, весь в брата. И в отца своего.
Ярость и гордость накатывают на Мишаню двумя горячими волнами, заставляя руки, сжимающие ружье, подняться над землей.
— Ну тише, тише. Я это как похвалу тебе, если что.
Мишаня сглатывает.
— Вы Петьку за что убили?
Брови патрульного ползут вверх.
— Так вот в чем дело, вот чего ты тут ружьишком дедовым размахивать начал. Тю-ю…
— А вы не отговаривайтесь. Вы мне правду скажите, что делали тогда ночью в лесу, и что прячете здесь, и зачем вам… зверь?
— А вот он тебе и расскажет. — Патрульный кивает на вход, где на фоне белого марева снегопада вырисовывается рослая фигура Егеря. К его сапогам жмется, прижав хвост, собака.
— Безоружные мы! — кричит Егерь, поднимая вверх руки.
Мишаня взмахивает стволом, показывая ему проходить.
— Ты ружье-то, может, опустишь, и мы так поговорим? Как мужики? — произносит Егерь, поравнявшись с ним.
Мишаня смотрит на старого серо-желтого пса, который идет за Егерем, опустив голову. Крови на нем не видно, только влажная от снега шерсть стоит торчком на холке.
— Значит, ты нас раскрыл, — говорит Егерь, присаживаясь на край одного из ящиков. — Ты ружье-то опустишь?
— Докажите сначала, что брата моего не трогали.
— Не трогали.
— Это не доказательство.
Егерь цокает языком.
— А ты не судья. Голову включи на минутку. Похожи мы на убийц?
— Нет, но вы что-то прячете.
— Опусти ружье свое, и поговорим тогда, — спокойно произносит Егерь, медленно проводя ладонью по спине пса.
Мишаня нехотя опускает ружье. Патрульный тут же, матерясь, лезет в карман. Ствол будто сам по себе подпрыгивает, уставившись на него.
— Да успокойся ты, закурить я хочу. Вот молодежь нервная пошла, — шипит тот. — На вот, хочешь?
Он протягивает Мишане скомканную пачку.
— Да куда ему курить, он в школу ходит, — ворчит Егерь, потянувшись за сигаретой.
— Что вы прячете в этом лесу?
— Сам посмотри. — Патрульный кивает на ящики.
Мишаня подходит ближе, осторожно обходя свернувшуюся в ногах у Егеря собаку, которая ни на минуту не сводит с него раскосых желтых глаз. Он приподнимает крышку и заглядывает внутрь. В коробке ровными рядами лежат упакованные в пластик белые брикеты.
— Это наркотики у вас? — Мишаня резко отдергивает руки. Крышка с грохотом падает на ящик, эхо подхватывает звук и разносит по узкому горлу пещеры.
Собака прижимает уши.
Егерь и патрульный переглядываются, а потом прыскают со смеху.
— Если бы! А точнее, упаси господь! — Егерь бьет себя ладонью по коленке.
— А что это такое, белое? — спрашивает Мишаня, облизнув пересохшие губы.
Егерь тяжело вздыхает и переглядывается с патрульным. Тот кивает, закатывает глаза и затягивается остатком сигареты.
— Санкционка это. От границы по старой дороге возим, здесь у нас перевалочный пункт. А потом в город, на продажу.
Мишаня хлопает глазами, вновь приподнимает крышку другого ящика, запускает туда руку и достает одну из упаковок сыра. На этикетке улыбающаяся девочка с синими капельками вместо глаз. Мужики покатываются со смеху, глядя на его лицо.
— Угощайся. Мать рада будет наверняка. Хотя ей сейчас и повкуснее поляну накрывают, — добродушно говорит Егерь, то и дело сглатывая смешинки. — Лучше деду отдай. Дед у тебя молодец.
Мишаня достает еще пачку, потом еще, пока не докапывается до самого дна. Там и правда один только сыр, всякий разный, такого Мишаня даже и не пробовал никогда.
— Ну не наглей уж, пацан. Две, ну три, но не больше, — ворчит дэпээсник, глядя на распотрошенный ящик.
— Простите, мне… я… — В растерянности Мишаня приседает на край одного из ящиков и смотрит в стену, не в силах уместить все в своей голове. Через мгновение в ладонь ему утыкается что-то холодное и мокрое.
— О, Норд тебя простил, смотри-ка, — с улыбкой говорит Егерь. — И мы обиды не держим.
— Только если молчать будешь. Баш на баш — ты на нас не нападал и ничего про нас не знаешь, — добавляет патрульный.
— А Петька?
— Заладил же. Петьку волк задрал. Черт его знает, откуда он явился сюда, но я сегодня утром в морге был. Там препарировали твоего волка, — произносит Егерь, стаскивая с головы меховую шапку.
— И что?
— И то.
— Да что?
— Ну мать твою за ноги, ты хочешь, чтоб я сказал тебе, да?
— Хочу.
— В желудке у него куски одежды непереваренной. Совпали с курткой брата твоего.
У Мишани перед глазами сразу встает Петька в этом его дурацком бомбере «адидас», новеньком, которым он так гордился, что даже ценник отрезал только на второй день.
Мишаня невольно издает звук, похожий на всхлип. Он и сам не замечает, как глаза его наполняются слезами.
— Ох, ну что ты нюни-то разводишь, как баба, — шипит патрульный.
Егерь кидает на него укоризненный взгляд и хлопает Мишаню по плечу.
— Знаю, понимаю, что трудно смириться. У меня брат когда на заводе
