Грег Кайзер - Самая долгая ночь
Река покачала головой.
— А как твое voornaam? Твое имя? То, которое настоящее?
Этим именем его называли только муттер, Лански и Тутлс, но он произнес его без колебаний.
— Леонард. Мое имя Леонард.
— Тогда я буду называть тебя Леонард, — сказала она.
«В этом что-то есть», — подумал он. Ее улыбка напомнила ему улыбку матери на портрете, что стоял у них на камине. Снимок был сделан в те времена, когда муттер была молодая и хорошенькая.
Все пятеро шепотом переговаривались в углу, потому что Иоганнес и Аннье были с ними в одном крошечном помещении.
Маус и Река свою часть работы выполнили. Каген и Схаап сказали, что нашли место между театром и вокзалом, переулок, где можно спрятаться до того, как мимо пройдет колонна евреев, и потом незаметно нырнуть в нее. Рашель нашла одного старого знакомого, который сказал, что мог бы помочь им с удостоверениями личности, если ему, конечно, хорошо за это заплатят. Он не хочет, чтобы они приходили к нему домой, сказала она. Вместо этого он придет вместе с фотоаппаратом в магазин, чтобы их всех сфотографировать. Это нужно для того, чтобы заменить фотографии евреев на подлинных удостоверениях, которые имеются у него в запасе. Похоже, их замысел постепенно обретал реальные очертания, и Маус даже слегка приободрился.
Всякий раз, когда он бросал взгляд в сторону Аннье, та делала вид, будто не слушает. В какой-то миг их глаза встретились, но ее голубые глаза посмотрели на него пустым, отсутствующим взглядом словно глаза куклы. Доносчица, подумал про себя Маус, и перед его мысленным взором предстало лицо Кида Твиста.
Где-то у них над головами раздался шорох, как будто кто-то царапал потолок. Все как по команде притихли. Маус слышал рядом с собой учащенное дыхание Реки. Затем люк открылся. Маус тотчас скользнул в угол и, схватил лежавший там «вельрод», чтобы проверить, заряжен ли он.
Но это оказался всего лишь Хенрик, владелец магазина. Впрочем, ему Маус тоже не доверял. Старик спустился в подвал, ярко освещенный одной-единственной лампочкой, свисавшей с потолка. Глаза его забегали от Аннье к Реке и обратно. Он нервно облизал губы.
Затем он что-то сказал по-голландски Иоганнесу и вручил ему сумку. Иоганнес открыл ее и вытащил хлеб, небольшой кусок сыра, еще меньшего размера кусок масла и несколько яблок. Затем старик подошел к Аннье, и они какое-то время вполголоса разговаривали между собой. Хенрик обливался потом. Он вытер его со лба и снова посмотрел на Аннье. Старикан явно пытался приударить за девушкой. Это было столь же очевидно, как и его потное лицо. Хорошо, что здесь нет Йоопа, подумал Маус, вот кому это вряд ли бы пришлось по вкусу. Затем Хенрик повернулся к Иоганнесу, и эти двое еще немного поговорили на голландском.
— У Хенрика есть весточка от матери Аннье, — произнес Иоганнес. — Он позвонил ей, чтобы узнать, как она поживает. Он делает это раз в неделю, для моих братьев. Мать Аннье говорит, что хочет ее видеть.
Иоганнес посмотрел на Кагена, как будто тот был здесь главным и принимал все решения.
— Ее мать старая, — повторил он для пущей убедительности. — И просит, чтобы дочка ее навестила.
Маус повернулся и увидел, что Река смотрит на Аннье, — наверно, подсчитывает синяки, решил он. Река окинула Аннье пристальным взглядом с головы до ног. Хенрик явно решил не мытьем, так катаньем вытащить свою зазнобу из подвала, чтобы затащить к себе в постель. История с матерью явно высосана из пальца.
Каген посмотрел на Рашель, и та кивнула. Добрая душа, подумал Маус. Каген махнул рукой, словно давая Аннье и старику знак, мол, уходите. Ему явно недостает мозгов, коль он им доверяет. Хенрик ловко вскарабкался по лестнице. Аннье — вслед за ним. Последним из вида скрылся подол ее платья и ее ноги. Река тотчас направилась в свой уголок рядом со стеной, где на полу были разложены ее одеяла. Пошарив под ними, она затем потянулась за своей вместительной холщовой сумкой. Маус не представлял себе, что она искала под одеялами — она стояла к нему спиной и загораживала собой обзор, но, судя по ее движением, найденный предмет она положила в сумку. После чего направилась к лестнице, чтобы вылезти из подвала в магазин.
— Куда ты собралась? — спросил ее Каген, но Река ему не ответила, и вскоре ее ноги исчезли туда же, где только что исчезли ноги Аннье. Сунув «вельрод» за пояс брюк, Маус потянулся за своим коричневым плащом, чтобы прикрыть торчавшую наружу рукоятку.
— А ты, интересно, куда? — удивился Каген, когда он поставил ногу на первую ступеньку.
— Вместе с ней, — ответил Маус.
— Вайс, не натвори глупостей, — предостерег его Каген. — Или тебе мало, что вчера тебя чуть не схватили? Ты сам не понимаешь, что делаешь.
— Это ты о себе? Из нас двоих именно ты и есть тот самый, кто не знает, что делает, — произнес Маус и выбрался по лестнице вон из подвала. При этом он зацепил крышку, и та с оглушительным стуком, похожим на отдаленный раскат грома, упала на место. Не обращая внимания на стук, Маус поспешил вслед за Рекой в помещение магазина.
Река стояла рядом с входной дверью, глядя куда-то вправо вдоль улицы. Посмотрев в ту же сторону, он увидел в полуквартале от них Хенрика, а напротив него — Аннье. Старик яростно жестикулировал, но Аннье застыла перед ним руки в боки.
— Мне даже отсюда было слышно, как ты разговаривал по-английски, — сказала ему Река, когда он встал с ней рядом. — Не забывай, где ты.
На этот раз он не услышал раздражения в ее голосе, лишь констатацию факта.
— Что происходит? — спросил он, глядя на Хенрика и Аннье.
— Спорят о чем-то.
— Это я и сам вижу. Но из-за чего?
Он ждал, что она ему ответит, но Река молчала. Тем временем Хенрик принялся размахивать пальцем у Аннье перед самым лицом.
— Понятия не имею, — наконец призналась Река.
— Он хочет переспать с ней.
Она обернулась к нему, и он заметил, как она залилась краской. Неужели смутилась? С другой стороны, она ведь, в сущности, еще совсем юная. Сколько ей? Всего двадцать, хотя по ее разговорам этого не скажешь.
— Это было видно по тому, как он пялился на нее там, в подвале, — пояснил Маус.
Река ничего не ответила, лишь взяла его за руку, и он вновь бросил взгляд вдоль улицы. Аннье уже шагала прочь от старика. Хенрик же остался стоять словно побитый пес, который даже не успел заметить, когда, собственно, его пнули. Река двинулась в том же направлении, Маус — за ней следом.
Река даже не замедлила шага, когда они прошли мимо Хенрика. С несчастным видом тот стоял и глядел вслед удаляющейся Аннье. Маус успел разглядеть выражение его лица, когда Аннье послала его подальше. Как только они прошли мимо старика, он поймал Реку за руку и развернул к себе.
— Куда мы идем?
— Знала бы, сказала, — прозвучало в ответ.
Он бросил взгляд вдоль улицы, дабы удостовериться, что не упустил Аннье из вида. Преследовать кого-то — его работа.
— Нам ни в коем случае нельзя ее упустить, — тихо сказал он и двинулся вперед первым, стараясь держать в поле зрения голубой платок на голове Аннье. При этом он старался выдерживать дистанцию, шел примерно на квартал позади нее, останавливаясь, когда она останавливалась, толкая Реку в темные ниши входных дверей, если ему казалось, что они подошли к ней слишком близко.
Примерно полчаса они шли на юг, затем подождали, пока Аннье постучит в дверь дома. Ей открыла какая-то пожилая женщина, и девушка скрылась внутри. Женщине на вид было около пятидесяти, пухлые руки и почти полное отсутствие талии. Когда-то светлые волосы теперь были рыжеватыми с проседью. Наверно, с годами и Аннье станет точно такой же. Похоже, это дом ее матери, шепнула Река.
— Возможно, мать действительно хотела ее видеть, — предположил Маус, но Река взяла его за рукав и покачала головой. Какая-то женщина подозрительно покосилась в их сторону, словно услышала, что они говорят по-английски.
Аннье пробыла в доме минут сорок пять — Маус специально сверился с часами. Когда она вышла, лицо ее было бледным как полотно. Они были вынуждены поторопиться, чтобы не отстать от нее. На этот раз она шагала на северо-восток, через большой канал, направляясь в старый город. Она шла минут двадцать. Постепенно начало смеркаться. Наконец она зашла в кафе на углу улицы — Нордерстраат, судя по табличке. Маус увлек за собой Реку к витрине на другой стороне улицы. Отсюда они принялись наблюдать за входом в кафе.
Река тотчас что-то сказала на голландском. Вернее, прошипела — слова прозвучали, как пар, что вырывается из-под локомотива. Сквозь стекло входной двери — куда более чистое, чем в заведении Тутлса — Маусу было видно, что Аннье села за столик недалеко от входа. Впрочем, она была не одна. За столиком уже сидел дородный мужчина в синем костюме, чье лицо под полями шляпы показалось ему знакомым. Это был голландец-полицейский. Тот самый легавый в штатском, который вчера стоял и делал вид, будто не замечает, как гестаповец до смерти избивает старую женщину.
