Джералд Керш - Ночь и город
— Дело вовсе не в этом…
— Разве я не дал тебе работу, когда ты явился в мой кабинет без гроша в кармане?
— Да, это так, но…
Носсеросс вдруг с горечью вскрикнул:
— Да какого черта я тебя тут упрашиваю? Черт бы тебя побрал! Можешь убираться на все четыре стороны! Я только попросил тебя побыть со мной неделю-две, пока я не в форме, и именно в это время ты решил улизнуть! Если ты так спокойно можешь бросить меня в беде, то проваливай, катись отсюда ко всем чертям! Неблагодарный щенок!
— Послушайте, Фил, если хотите, я останусь еще ненадолго, пока вы не… придете в норму.
— Не надо меня жалеть!
— Я вас не жалею. Я остаюсь, потому что вы мне нравитесь.
— Тогда давай на этом и порешим, — сказал Носсеросс. — Боже правый, мои нервы совсем расшатаны… Ты теперь мой управляющий, тебе принадлежит ровно тридцать три целых и три десятых процента всех доходов… И запомни, близится неделя Коронации. Она принесет тебе минимум сотню фунтов.
«В конце концов, две недели ничего не решают, — подумал Адам. — И, как ни крути, этих денег мне хватит на год спокойной работы».
— Договорились, — сказал он, — а теперь пойдемте, вам просто необходимо немного перекусить.
Они вышли на улицу и, поеживаясь на остром утреннем ветру, зашагали по направлению к Корнер-Хаус.
— Господи помилуй! — воскликнул Носсеросс. — Ты только посмотри, кто там сидит!
За соседним столиком, прихлебывая кофе, сидел Фабиан, явно чем-то взволнованный. Едва завидев Носсеросса, он закричал:
— О Боже, Боже, глазам своим не верю! — и быстрыми шагами приблизился к их столику. — Это ты, Носсеросс, старый прохвост! Слушай, Фил, если хочешь увидеть настоящее шоу, приходи ко мне. Слыхал об Али Ужасном Турке? Так вот, он возвращается на ковер! И он в отличной форме! Ну уж и драка это будет, я тебе доложу, настоящее побоище! Боже, ну и намнут же они друг другу бока!
— У меня есть сильное желание расквасить тебе нос, — вставил Адам.
— Так давай же, расквась мне нос! — ответил Фабиан. — Я просто умираю от страха!
— Что все это значит? — спросил Носсеросс.
— Поединок века. Али Ужасный Турок против Кратиона. Придешь?
— Что, старый Али? — воскликнул Носсеросс. — Ему, должно быть, уже лет семьдесят. Я видел его лет тридцать назад, и уж кем-кем, а трусом его никак нельзя было назвать. А какой борец! Не очень умелый, учти, и без всякого подхода, но каков напор! Сердце льва, сила медведя!.. Неужели он еще жив?
— Увидишь, — отвечал Фабиан.
— Послушай, — сказал Адам, — позволь мне быть судьей на этом поединке.
— Я сам буду судьей, — отозвался Фабиан и улыбнулся Носсероссу. — Он до смерти боится, что Али…
— Дело вовсе не в этом. Ты прекрасно знаешь, что старый Али уже никуда не годится. Ему ни за что не победить. Все, что у него осталось, — это его гордость. У него только один глаз. Им движет лишь вера в собственную непобедимость. А теперь ты ставишь его против парня, который моложе его на сорок лет. И не стыдно тебе?
— Желаешь сделать ставку? — спросил Фабиан с ухмылкой.
— С тобой в качестве судьи? — отозвался Адам. — Нет уж, спасибо.
— Ставку? — переспросил Носсеросс. — Ты что, спятил? Собачьи бега — грязная штука, с боксом не все чисто, то же самое на скачках… Но борьба! Честных поединков не было уже лет сорок.
Фабиан вызывающе ухмыльнулся в лицо Адаму.
— Я так и думал, что ты побоишься ставить на Али, — проговорил он.
— На кого ты поставил?
— Сорок на Кратиона.
— Согласен, — сказал Адам. — Ставлю два фунта против твоих сорока.
— По рукам.
— Идиот! — воскликнул Носсеросс, когда Фабиан ушел. — Зачем ты позволил ему вытянуть у тебя два фунта?
— Зря вы так думаете. Старый Али не сдастся, пока в его груди бьется сердце. Но я бы не пожалел и десяти фунтов, чтобы отменить этот поединок.
Хелен только что проснулась: разгоряченная, посвежевшая, зарядившаяся новой энергией, словно мощная батарейка. Она схватила Адама за руку горячими, как огонь, пальцами и сказала:
— С добрым утром! Поцелуй меня!.. Еще раз!.. А теперь скажи мне, какая у тебя выдалась ночь?
— Носсеросс хочет сделать меня управляющим.
Хелен села на постели и вскрикнула от радости:
— Не может быть! Управляющим? Нет, правда? Господи, ведь это десять, а то и целых двенадцать фунтов в неделю!
В ее веселье было что-то заразительное. Адам засмеялся и сказал:
— Я буду получать комиссионные, третью часть доходов.
— Третью часть! Нет, ты, наверное, шутишь. Скажи мне честно: сколько?
— Честное благородное.
— Но… Он наверняка зарабатывает по меньшей мере сотню фунтов в неделю!
— Полторы сотни.
— Выходит, ты будешь получать пятьдесят фунтов?
— Что-то вроде того.
— Адам! — вскричала Хелен и порывисто обняла его, прижав его голову к своей груди. — О Адам! Мой мальчик!
— Осторожно, задушишь…
Он снял с себя одежду и забрался в постель.
— Пятьдесят фунтов в неделю! О Адам! — Она постучала кулачками по его груди, а затем выскочила из постели и, швырнув в угол ночную сорочку, затанцевала по комнате, вскидывая руки и ноги в вакхической пляске. Потом снова легла в постель, повизгивая от счастья, и принялась пощипывать его за щеку, пока он не вскрикнул:
— Эй, полегче! Больно ведь!
— Холодно… — Она укуталась в одеяло и прижалась к Адаму, дрожа всем телом. — Не правда ли, это просто чудесно? Что-то, я смотрю, ты не очень этому рад, дорогой.
— Да нет, я рад. Мы сможем подкопить денег. Это здорово.
— Здорово? Да ты просто прелесть! Милый мой!
— Тсс! Хочешь, чтобы тебя услышала миссис Энгвиш?
— Скоро мы будем далеко отсюда: от этой конуры и от миссис Энгвиш. О, Адам, ты просто чудо. Господи, и почему ты такой необыкновенный?
«Что с людьми делают деньги! — подумал Адам. — Да если бы я даже изваял элгиновские мраморы[34] одним ударом кулака, она не была бы так довольна…»
И он неловко пошутил в ответ:
— Это у нас семейное.
Глава 21
Сидя в кабинете «Чемпионов Фабиана», Фабиан нетерпеливо постукивал по полу каблуком, в то время как Фиглер монотонно гудел в телефонную трубку:
— Да… Я хочу заказать еще флаги с надписью «Боже, храни Короля», около двенадцати гроссов. У вас они есть? Двенадцать гроссов «Боже, храни Короля». И около двух гроссов «Боже, благослови Их Величества». Тогда шесть гроссов «Юнион Джек»[35] по три пенса и пятьсот маленьких овальных портретов короля и королевы… Ладно, да, хорошо. Да, это все… — Повесив трубку, он обратился к Фабиану: — Эти убранства к Коронации расходятся как горячие пирожки. У меня двадцать пять девушек мастерят маленькие фигурки короля Георга и королевы Елизаветы, которые можно носить в петлице; и конца и края не видно. Но картонные перископы — разве на них что-нибудь заработаешь?.. Забавно, Гарри: в этом городе крутятся огромные деньги, надо только уметь их раздобыть.
— Придешь сегодня на поединок?
— Сегодня ведь бьется старый Али? Бедный старик. Да, кстати, Гарри. Ты обещал тому черному парню красный шелковый халат. Купи ты ему эту вещь! С такими людьми шутки плохи: эти черные, они настоящие дикари. Он повсюду таскает с собой бритву, и у него бешеный нрав. Всего за пятнадцать шиллингов ты будешь чувствовать себя в безопасности и, кроме того, поступишь как джентльмен. Зачем нарушать обещание, когда его выполнение обойдется тебе всего в несколько шиллингов?
— Может, ты и прав. Ладно, через несколько дней мы все равно прикроем эту лавочку. Но, право, мне даже жаль, мы ведь только начали…
В кабинет вошел Душитель с кожаным саквояжем в руках.
— Гарри, ну достал ты его?
— Халат? Да, конечно, завтра можешь его забрать.
Глаза Душителя вдруг налились кровью. Фиглер, заметив это, поспешно добавил:
— Дело в том, что они неправильно написали твое имя. Им ведь пришлось вышивать его специальными золотыми нитками, и они сделали ошибку в слове «Душитель». Завтра, скорее всего, ты получишь свой халат.
— Завтра он должен быть у меня.
— Будет, будет, — закивал Фабиан.
— Обещаешь?
— Клянусь.
— Скажи: «Перережь мне глотку, если я вру».
— Перережь мне глотку, если я вру. А теперь проваливай.
— Ну ладно, — сказал Душитель и вышел.
— Не нравится мне, как он это сказал, — проговорил Фабиан. — Ну хорошо… Черт, я должен бежать в зал… Эй, Душитель, погоди! Я подвезу тебя на такси… Ты идешь, Джо?
— Чуть позже.
Фиглер тихо сидел за столом, куря сигарету. Десять минут спустя в кабинет вошел человек: низенький, толстый, темноволосый мужчина с маленькими круглыми глазками, которые сверкали, точно булавочные головки, торчащие из-под ободка шляпы.
