Эндрю Уилсон - Лживый язык

— Да, ничего не поделаешь. Но теперь, слава богу, вы вернулись. Только в ваше отсутствие я понял, что без вас я как без рук. Пожалуйста, Адам, пообещайте, что больше никогда не покинете меня. Обещайте, прошу вас.

Я кивнул.

— Обещаю.

— Но что у вас со лбом? — спросил Крейс, заметив ссадину на моем лице. — Что случилось?

— Пустяки. По глупости случайно ударился.

В тот день, когда я обошел палаццо, у меня создалось впечатление, будто незваный ночной гость Крейса перерыл вверх дном каждое помещение в доме. В спальне Крейса по всей комнате валялись брюки, рубашки и майки. Пол в гостиной был завален книгами, корешки которых торчали под разными углами, а на кухне повсюду были использованные пищевые пакеты, пустые консервные банки и тарелки с остатками еды. Судя по всему, бывший работник Крейса испортил всего лишь одну вещь — разбил стекло, под которым висела одна из гравюр на стене в портего; весь остальной беспорядок был делом рук самого Гордона. Крейс сказал, что Лючия, девушка, которая приносила ему продукты, часто уходила, не сказав ни слова, а поскольку он не испытывал к ней большой симпатии, то и не поощрял ее к тому, чтобы она задерживалась у него. Вне сомнения, Лючии старик тоже не очень нравился.

Меня поразило, как сильно Крейс опустился за ту неделю, что я отсутствовал. Он не брился, не мылся, не переодевался. Когда я спросил, почему он не следил за собой, он ответил, что нет смысла приводить себя в порядок, когда вокруг никого нет. Каждое утро, говорил Крейс, он рылся в своем гардеробе, подбирая для себя наряд на день, но им владели апатия, ощущение бесцельности собственного бытия, и он бросал одежду на пол, где она и валялась до моего приезда. Словно в мое отсутствие он утратил волю к жизни. Интересно, что было бы, если б я приехал позже? Я представил, как он лежит на кровати под тяжелым гобеленовым покрывалом и его костлявое тело постепенно тает, превращается в пыль.

— Почему вы по телефону не сказали мне, что вам так плохо? — спросил я, подбирая с пола его одежду.

— Я знал, что у вас и без меня забот хватает. Не хотел расстраивать. Вам и так было тяжело. Кстати, как все прошло?

— Что, простите?

— Похороны?

— Ну, это, конечно, очень грустное мероприятие. Хотя общий настрой был таков, что о бабушке не скорбели, а, напротив, воспевали ее жизнь.

— Вот это правильно, — заметил Крейс, разглядывая порезы на тыльной стороне ладони.

— Пластырем заклеить? — предложил я.

— Не надо. Кожа у меня не то, что раньше, но, уверен, со временем все заживет. А вот спина… — Он поморщился, поднимаясь с постели. — Боже, это уже другая история. Окажите услугу, сделайте мне ванну, пожалуйста. Думаю, мне не помешает как следует помокнуть в горячей воде.

— Хорошая мысль, — согласился я.

Пока набиралась ванна, я быстро почистил раковину и туалет. Густой пар наполнил помещение, зеркало запотело. Когда Крейс несколькими минутами позже вошел в ванную, он мне напомнил один из тех призрачных силуэтов, которые выступали мне навстречу из тумана некоторое время назад.

— Господи, какой я жалкий, — посетовал он. — Смотрите… пальцы до того дрожат, что даже раздеться не могу. Мне неловко просить вас, Адам, но не могли бы вы…

Он теребил рубашку, дергая за пуговицы, но никак не мог унять дрожь в руках.

— Конечно.

Начав с воротника, я, не торопясь, расстегнул на нем рубашку до пояса. Крейс стоял, опустив глаза, будто терпел вынужденное унижение. Опираясь на меня, он расстегнул молнию на брюках. Я подвел его к унитазу, опустил сиденье, посадил его и осторожно стянул с него брюки. Я смотрел на него, и у меня сжималось сердце от жалости. Он выглядел таким несчастным, усталым, дряхлым, сидя на унитазе в трусах, майке и носках. И хотя я знал, что в прошлом он совершил много ужасного, сейчас, это было видно, он уже ни на что не был способен. Просто доживал последние дни, ожидая, когда смерть заберет его.

Я поднял его одежду, убрал в сторону, чтобы потом постирать. Крейс не мылся несколько дней, но, как ни странно, от него не сильно пахло. Причем от него исходил не естественный запах тела, а некий кисловатый душок, какой источают пораженные плесенью книги. Он пахнул как старая непроветриваемая библиотека.

— Спасибо, Адам, вы так добры ко мне, — проговорил Крейс, по-прежнему глядя в пол. — Даже не знаю, что бы я без вас делал.

Вытянув тонкую руку, на которой теперь не было даже намека на мышцы, он оперся на раковину и попытался встать с унитаза, но поморщился от боли.

— Давайте я помогу. — Я подхватил его под мышки.

— Это так унизительно. Даже не знаю, что со мной.

— Пройдет всего несколько дней, и силы к вам вернутся. Просто вы пережили сильное потрясение, и пока за вами нужен уход.

— Вы такой добрый, Адам. Такой добрый.

Убедившись, что крепко держу Крейса, я поднял его на себя. Он был легкий, как пушинка. Его холодные руки обхватили меня за шею, и я почувствовал, как его пальцы погладили мой затылок. Я поморщился от этого прикосновения. Притянув его к себе, я ощутил металлический запах его дыхания.

— Спасибо, спасибо, — прошептал он, наваливаясь на меня.

— Ну вот, прекрасно, — сказал я, помогая Крейсу принять устойчивое положение. Он убрал руки с моей шеи. — Замечательно. Как вы смотрите на то, если я оставлю вас? Управитесь без меня? Сами сядете в ванну?

— При обычных обстоятельствах я не стал бы вас просить, Адам, но может, вы все-таки мне поможете? Я понимаю, что злоупотребляю вашей добротой. Просто спина жутко болит, будто меня всего скрутило.

Он попытался дотянуться рукой до спины, и его лицо исказилось от боли.

— Не знаю, что тот парень сделал со мной, но боль ужасная.

— Что ж, теперь посадим вас в ванну.

Я наклонился, погрузил руку в ванну, проверяя температуру воды: она была горячая, но не обжигала. Я насыпал в ванну соль с цитрусовым запахом, размешал ее в воде руками и вытер ладони. Стараясь не думать о том, что мне предстоит сделать, я взял майку Крейса за нижние края и стал стягивать ее: обнажил его впалую грудь, высвободил острые костлявые плечи, потом голову. Посадив Крейса на край ванны, я опустился на колени и снял с него носки. Его шишковатые кривые пальцы были похожи на узловатые корни старого дерева. Вновь поставив Крейса на ноги, я встал у него за спиной и осторожно стянул с него белые хлопчатобумажные трусы, потом, поддерживая его, помог скинуть их с ног. Ягодицы у него были впалые, и, когда он повернулся, я мельком увидел его длинный тонкий пенис в окружении седых волос. Я помог Крейсу забраться в ванну и сесть.

— Черт, горячо, — произнес он, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.

— Но должно помочь. — Я взял его за плечи и заставил откинуться на узкий край ванны.

— Да, уже немного лучше.

— Вы пока полежите, — сказал я, вытирая руки, — а потом, когда будете готовы мыться, позовите меня.

— Знаю, я ужасно докучаю вам, но не посидите ли вы со мной немного? Мне все еще нехорошо.

— Конечно, без проблем.

Я смотрел, как напряжение уходит из тела Крейса. Он опустился чуть глубже, так что его голова почти исчезла под водой. Смежив веки, он скрестил на груди руки и выдохнул.

— Как продвигается ваша книга? — спросил Крейс, не открывая глаз.

— Простите?

— Ваш роман… как он идет?

— За последнее время я мало что написал. Похороны и все такое.

— Ну да, конечно. — Крейс открыл глаза и сел в ванне. — Но перед отъездом вы пообещали, что почитаете мне кое-что из написанного.

— Боюсь, пока у меня одни лишь черновые наброски. Я не уверен, что это стоит читать кому бы то ни было.

— Жаль, — сказал Крейс, поджав губы. — Должен признать, я так ждал этого. Думал, вы уже исписали весь свой блокнот. Передайте, пожалуйста, мыло.

Я дотянулся до мыльницы, стоявшей на углу ванны, и подал старику кусок мыла с экстрактом оливкового масла. Его пальцы задержались на моей руке чуть дольше, чем следовало бы.

— Но ведь здесь только я, Адам. Вы же не будете читать перед целой аудиторией.

— Ну…

— Пожалуйста. Заодно поможете мне отвлечься от тяжелых воспоминаний. Я хоть на время позабуду о том, что пережил вчера.

Мне особо нечего было ему показывать — я написал всего несколько эпизодов, — тем не менее я согласился.

— Только сразу предупреждаю: не ждите от меня слишком многого.

— Не беспокойтесь, — улыбнулся Крейс. — Не буду.

Только после того, как я искупал, вытер и одел Крейса, у меня, наконец, нашлось время распаковать свои вещи. Моя комната была такой же, какой я ее оставил: просторная, голая, функциональная. Войдя в комнату, я отметил, что она лишена тех маленьких штрихов, которые придают индивидуальность любому помещению: картин на стене, сувениров на полках, книг, открыток, вещей. Возможно, я с самого начала знал, что не задержусь надолго в палаццо, что переберусь в другое место. Или я боялся дать Крейсу возможность получить представление о моей натуре?