Сергей Анисимов - Кома
– Без особых неожиданностей. Спасибо. А как у вас там?
– Не знаю, – честно ответил Николай. – С вечера не был.
Врач могла бы задать полдюжины вопросов, но деликатно этого не сделала. Всякое могло быть, – выгнали из дома, выгнала подруга или жена, а домой или на собственное отделение идти стыдно, чтобы не узнали. Да что угодно.
– Вашего ординатора не нашли? – спросила она вместо этого, отхлёбывая чай так, будто он был не заваренным сутки назад опилочным «турком», а действительно чем-то приличным.
– На вчера – нет. Хочется надеяться, что сегодня, может…
– Да, хочется.
Ординатор покивала, не став развивать тему. Да и что тут можно было сказать?
Допив чай, и поблагодарив ещё раз, Николай поднялся на своё отделение. У него было полно времени, чтобы поговорить с дежурным и пройтись по сестринским постам – поспрашивать новости. Через день ему предстояло дежурить самому, и он на всякий случай посмотрел по пластиковым сестринским доскам количество свободных мест по палатам. Время от времени по врачам и сёстрам начинали ходить разнообразные слухи о новых достижениях реформируемой отечественной медицины: то, якобы, все больницы и поликлиники собирались перевести на самофинансирование, то в десятки раз сократить гарантированный список обязательных страховых услуг населению, то отменить оплату больничных после второго дня болезни. Хотя всё это пока оставалось слухами, многие опасались, что дыма без огня не бывает, и предпочитающие лечиться в «Кремлёвской» депутаты до чего-нибудь подобного всё-таки договорятся. Тогда, наверное, дежурить станет легче – свободных мест на терапии прибавится весьма резко: очень мало кто из обычно лежащих здесь бабушек способен оплатить стандартный койко-день, со всеми недешёвыми медицинскими приложениями. Болеющее население (в первую очередь пожилые), перестанут ложиться в больницы, -их поток перераспределится по кладбищам, чего, вероятно, и добиваются народные избранники. Иначе их логику интерпретировать было затруднительно. Возможно, что когда разрыв между пенсионным возрастом и средней продолжительностью жизни у мужчин вырастет по России ещё лет на пять, остатки населения выйдут на улицы Москвы в третий раз. К этому времени выгонят половину врачей, начиная, разумеется, с самых молодых, -но это, для разнообразия, хотя бы логично.
На утренней конференции объявили, что ночь была хорошая, без каких-либо проблем. Те, кому было положено докладываться, сделали это спокойно, не надрываясь в попытках оправдаться за что-то, что могло случиться. Повезло.
– Колька, ты что, ночевал здесь сегодня? – спросила его Аня после конца конференции.
– С чего ты взяла?
Аня покрутила носом, и развела руками: «Показалось». Наверное, если бы ответил утвердительно, это было бы в какой-то степени полезно, – через полдня информация о не жалеющем себя молодом докторе дошла бы до начальствующих на кафедре лиц. Возможно, это чуть сгладило бы тот удар, который нанесла по репутации интерна Ляхина неожиданная смерть его больной. Но при всём при этом Николаю вообще не хотелось, чтобы кто-то лишний был в курсе того, что он ночует в клинике. Это могло бы быть вредным для здоровья. С другой стороны, если его захотят достать в конкретном месте, не бегая за ним по городу, то в этом отношении идеально подходило ближайшее, через день, дежурство. Можно было предположить, что в этот раз никаких упражнений в фехтовании не будет – его просто без особого напряжения шлёпнут. Но торопиться всё равно не хотелось, – даже один лишний день с обрубленным вектором захода на его шкуру мог быть полезен.
В 10.30 утра все, кому это было важно или хотя бы просто интересно по работе, собрались в секционном зале больничного морга. На Николая поглядывали. Из молодых пришло меньше половины, но зато было сразу несколько доцентов: Свердлова, Савельева, Амаспюр. Вскрытие умершего больного – всегда тяжёлое зрелище, но без этого нельзя. Быстро и чётко работающий прозектор давал многочисленные комментарии, указывал на детали, казавшиеся ему важными. Он явно привык к врачебной молодёжи, а то и к студентам, хотя практический секционный курс обычно вели «на базах», а не в самом университете. К сожалению, ничего нового результаты вскрытия не дали, – разве что подтвердили отсутствие нескольких заболеваний, уже исключенных Николаем и куратором из возможных вариантов причин лихорадки. «Лёгкий гастритик проглядели» – стало его единственным официальным замечанием. Никакой роли в судьбе больной он сыграть не мог, да и не казался морфологически особо значимым, но всё-таки…
Вернувшись на отделение, и проведя минут сорок сначала с Петровой, а потом с ещё одной из своих больных, Николай поглядел на часы и засобирался в сторону выхода. Уверенности в том, что данная ему Рабиновичем-младшим наводка имела хоть какой-то смысл у него не было, но Николай чувствовал, что выбора у него не остаётся. Точно так же, у него не оставалось выбора в том, как идти к главному зданию. В конце концов, он уже выходил сегодня на улицу, пусть и в группе идущих туда же, куда и он, докторов, и никто его не тронул. При желании, это можно было бы расценить как хороший признак.
Забрав из шкафчика весьма кстати припасённый там симпатичный шоколадный набор, и вскрыв ногтем целлофан на его углу, Николай приподнял крышку коробки с красочным изображением парусника на фоне стен Петропавловки^, и неглубоко запихнул в неё несколько купюр. То, к кому идти и что говорить, он обдумывал второй день. Разумеется, никакой гарантии того, что ему удастся в ближайшее время найти подход к Соне никто дать не мог. А уже после этого – должен был быть и следующий этап: заставить эту самую невиданную им ещё Соню быстро свести его со своим папой. Учитывая цейтнот, отсутствие в активе белого фрака и серого «Лексуса», и, в конце концов, просто его помятую рожу и не самую свежую рубашку, свои шансы Николай трезво расценил как нулевые. Но тем не менее просто накинул поверх халата куртку и пошёл. Если ничего даже не пытаться сделать, тебя так и задавят, – расслабленно ждущим своей очереди.
В студенческом отделе было безлюдно – студенты учились, а до сессии, со всеми её проблемами, было ещё достаточно далеко. Самого же Николая, как врача, никому на отделении не пришло в голову остановить, когда он уходил, – его дело.
– Можно?
Немолодая пухлая секретарша с выкрашенными в красноватый оттенок кудряшками строго посмотрела на вошедшего. Второй секретарши в заставленной шкафами картотеки комнате не было – может быть, ушла на обед раньше времени. Это было кстати. Николай прикрыл за собой дверь и представился стандартным образом: ФИО и титул «врача с нашего терапевтического отделения». Из кармана он вынул и выложил на стол своё потёртое уже бумажное удостоверение с печатью деканата постдипломного обучения их же медуниверситета, из сумки – лёгшую на край стола коробку с конфетами.
Секретарша предложила сесть, что он и сделал, смущённо улыбаясь. Спросил, извинившись, как ту зовут, расстегнул куртку, открыв карточку на груди,вздохнул.
– Анна Романовна, дело-то у меня глупое, наверное… Вы извините, что отрываю Вас…
Повздыхав и помямлив ещё с полминуты, что подействовало на секретаршу очень неплохо, Николай перешёл собственно к делам.
– …Увидел девушку на «пятаке» перед столовой, – и чуть на месте не помер. Она с подругами разговаривала, и я просто постеснялся подойти. Сделал лицо посерьёзнее, постоял рядом, почитал объявления на стендах, – а познакомится так и не решился, она ушла. А позже думаю: «Дурак, ну нельзя же так было!.. Надо было попытаться хотя бы, чтобы не жалеть потом!»…
Кивок, и даже чуть ли не восхищение в глазах молодящейся секретарши. На её должности таких страстей, наверное, насмотришься, никакая «Санта-Барбара» не нужна.
– Анна Романовна, я понимаю, что её трудно найти, здесь много студенток, но пожалуйста… – он пододвинул коробку чуть вперёд, и заметил, как секретарша посмотрела на торчащие из-под её крышки желтые хвостики сторублёвок.
– Я ведь даже факультета не знаю, только услышал, что её Соня зовут. По всем деканатам ходить, – долго и… стыдно тоже. Ведь доктор уже, и одинокий в свои двадцать пять. И ей-богу, не худший я человек в этом институте, ну кому будет плохо оттого, что я хотя бы попробую с ней познакомиться? Второй день не сплю…
Секретарша посмотрела, и снова перевела взгляд вниз. Ей явно хотелось убрать коробку со стола.
– Ну ладно, – она встала. – Соня, говоришь?
– Да. В документах, наверное, или Софья, или София.
То, что фамилия «Гайдук» в этом кабинете звучать не должна, Николай определил для себя твёрдо. Если охрана у олигарха регионального масштаба не зря ест свой хлеб, то и секретарша её деканата, и сама Анна Романовна будут ими предупреждены на тему того, что говорить и куда звонить, если кто-то будет интересоваться студенткой Гайдук. А Соня – это просто имя, пусть и не самое популярное. Гайдук – фамилия не вполне русская, может оттуда у имени ноги растут?
