Себастьян Фитцек - Дьявольская рулетка
«Что здесь происходит? — снова спросила она себя. Малыш смотрел на нее с таким же выражением, как до этого служащий на паспортном контроле. — Что-то с моим лицом? Что-то со шрамами?»
Ей срочно нужно было зеркало.
Подошла очередь Сьюзен, она положила сумку на ленту, а ключ — в зеленый пластиковый лоток.
— Нет, — кратко ответила она на вопрос толстой испанки за аппаратом для просвечивания багажа. — Ничего другого нет.
Теперь она могла идти, но вдруг поняла, почему тот пограничник так долго изучал ее паспорт. И почему мальчик в футболке с динозавром все еще показывал на нее пальцем, пока мать, не обращая на него внимания, вела его к выходу на вылет.
Сьюзен видела собственное лицо без всякого зеркала: на экране телевизора. Он висел над кассой в магазине дьюти-фри, прямо напротив контроля. Текст под кадром гласил: «Donde esta Leoni Gregor?»[37]
Сьюзен как в трансе прошла процедуру личного контроля. Следуя указаниям скучающей блондинки с рыжими перышками в волосах, она ставила ноги поочередно на маленький серый табурет, при этом ни на мгновение не отводя взгляда от беззвучного экрана.
«Где находится Леони Грегор? Кто знает эту женщину?»
Вспыхнул номер. А потом в правом углу экрана появилось то, чего Сьюзен больше никогда не желала видеть. Фотография человека, о котором она грезила, еще будучи Феодорой Шуваловой. Которого любила больше, чем себя, уже нося имя Леони Грегор. И из-за которого ей сейчас приходилось скрываться под американским именем Сьюзен Хендерсон, чтобы не умереть из-за его предательства. Она увидела фотографию своей самой большой любви и одновременно злейшего врага. Отца девочки, лежавшей у нее на руках. Яна Мая.
— Кажется, бэби, тут кто-то жаждет с тобой поговорить, — сказал шалопайского вида юнец, джинсы которого без ремня держались на бедрах.
Он ухмыльнулся ей, проходя мимо со своими смеющимися друзьями. Только теперь она заметила, что уже прошла контроль и направлялась к магазину дьюти-фри. Действительно, мобильник в ее руке звонил.
Первым ее импульсом было не отвечать.
Лишь два человека знали этот номер. Трое, если считать новое контактное лицо в Цюрихе. Но на экране мобильника не высветилось ни одно из этих имен.
Она снова взглянула вверх, на телевизор, на экране которого все еще красовался ее портрет. Только текст под ним изменился. Теперь там было что-то о захвате заложников на одной из берлинских радиостанций. Она спрятала телефон, который уже давно не звонил, продолжая читать срочное сообщение бегущей строки. Там говорилось, что есть несколько погибших. И что Ян Май — извращенный убийца. Что он звонит людям наугад и убивает заложников. И что он разыскивает ее.
«Меня? Откуда он знает, что я еще жива?»
Только сегодня утром Фауст дал знать, что ради собственной безопасности она снова должна переехать. Плановое мероприятие. А в остальном все в порядке.
А теперь Ян Май ищет ее через международное телевидение? И убивает невинных, до тех пор пока не найдет? Об этом ей ничего не сказали.
«Возможно, это даже хорошо, что я не знаю номера, с которого звонили, — подумала она. — От Фауста и его людей, очевидно, в любом случае не узнать всей правды».
Она поспешила к туалетам, закрылась в кабинке и набрала единственный номер на своем мобильнике с пометкой «Пропущенные звонки».
15
Китти онемевшими пальцами обхватила стакан с водой. Она глазами искала у Яна знака. Доказательства того, что его лучшая сторона одержит верх. Он не был плохим человеком. Во всяком случае, не исключительно плохим. Человек, который угрожал ей оружием и при этом выискивал в Интернете телефонные номера для своей игры, сам был жертвой обстоятельств, растерянной и измученной. Сегодня утром он, как психопат, переодевшись, проник в студию. Постепенно он отбрасывал маскарад, и на обозрение предстал достойный жалости беспомощный человек. Собственно, не она, а он был жертвой.
«Правильно ли я это оцениваю? Или я уже страдаю Стокгольмским синдромом?[38]» — спросила себя Китти. Согласно этому психологическому парадоксу многие заложники, находясь в плену, начинают испытывать дружеские чувства по отношению к своим мучителям.
— Вы не должны этого делать, — сделала она неуверенную попытку и осторожно поставила стакан на студийную стойку, словно он был из ценнейшего фарфора.
— Придется, к сожалению. — Ян взглянул на нее.
— Почему? С какой целью? Моей смертью Леони не вернешь.
— Знаю. Да вообще-то я совсем не хочу тебя… — Последних слов он не договорил.
— Так почему бы нам это не прекратить?
— Потому что в жизни речь идет лишь о двух вещах, Китти: надежда и решимость.
— Этого я не понимаю.
— Многие называют это мечтами. Или целями. Для меня это надежды, которые побуждают к действию. Надежда получить лучшую работу, чем отец, позволить себе престижную марку машины, может быть, добиться славы. Однако в любом случае — надежда на любовь своей жизни. Но лишь одной надежды недостаточно, Китти. Чтобы осуществить задуманное, надо принимать решения. Это другая часть уравнения. Но это делает подавляющее меньшинство людей в жизни. Большинство на этой планете расслабленно откидываются в кресле перед телевизором и смотрят, как герои на экране принимают решения, которые они сами и не мечтают осуществить. Почти никто не готов отправиться в путешествие в неизвестность. Мы восхищаемся главным героем фильма, который готов уволиться со своей хорошо оплачиваемой работы, чтобы разыскать спрятанный клад в пустыне. В реальной жизни мы сами никогда бы так не сделали, ну, разве только наш работодатель дал бы нам год оплачиваемого отпуска. Есть лишь тончайшее различие между массой и теми немногими, кто находится у руля. Одни лишь надеются, другие к тому же принимают решения. Они все ставят на карту. И они готовы все потерять, если до этого дойдет.
— Значит, вы все еще надеетесь, что Леони вернется к вам?
— Да. И я принял решение добиться этого.
— И убивать людей?
— Честно? Не знаю. Нет. Мой план вообще-то этого не предусматривает. Даже если там, снаружи, в это никто не верит: я не убивал ни полицейского, ни водителя UPS. Ты же сама заметила, что тело в мешке шевелилось?
— Да, — солгала Китти.
На самом деле она больше ни в чем не была уверена. Все произошло очень быстро.
— Во время своей подготовки я никогда не задумывался над вопросом, насколько далеко могу зайти, если мой план не удастся.
— А сейчас вы это делаете.
— Я уже подумал.
Он надел наушники, дернул вверх маркированную ручку управления и поднес микрофон плотнее к своим губам. Музыка, которая играла до этого, стихла.
— Ты мне нравишься, Китти, — сказал он, и эти слова уже прозвучали по радио. — В этом раунде я наберу берлинский номер. Такой, при котором у тебя будут хорошие шансы.
— Кому вы звоните?
— Сейчас услышишь.
16
— Алло, вы еще там?
Гетц гнал «мерседес» с городского автобана на Бойселштрассе, пока Ира звонила Леони. Навигационная система каждые шестьдесят секунд рассчитывала время прибытия к зданию МСВ. Теперь оставалось лишь четыре минуты.
— Да-да. Это я. Но я не могу во все это поверить. Кто вы, скажите еще раз?
— Ира Замин. Я сегодня долго говорила с вашим женихом в качестве руководительницы переговоров. Все так, как я говорю: Ян Май не выдавал вас отцу. И вы именно сейчас находитесь в серьезной опасности.
Ира объяснила Леони, как они нашли секретный номер. Действительно, в парусиновой сумке они увидели записную книжку с ее испанским номером мобильника. Но при первой попытке никто не ответил.
— Фауст мертв? — в ужасе спросила Леони. — Мой отец знает, что я жива? И Ян расстреливает заложников, пока я не вернусь к нему в Берлин?
— Это так, — подтвердила Ира и в то же мгновение прокляла Фауста.
Как он мог в этой ситуации посадить Леони на официальный пассажирский рейс без прикрытия и маскировки? Очевидно, в смертельном страхе своих последних часов он уже не мог рассуждать ясно. Или твердо решил, что Штойер будет штурмовать, прежде чем фотография Леони появится в испанских средствах информации. А Леони теперь сидела в аэропорту Барселоны как на подносе. Точнее сказать, сидела она на корточках в кабинке туалета, откуда, слава богу, она сейчас перезвонила.
— Есть ли кто-нибудь, кто может мне сейчас все это подтвердить? — хрипло спросила она.
— Да, Оливер Гетц, ответственный руководитель команды спецназа. Он сидит рядом со мной.
— Я… я не уверена. Я, пожалуй, положу трубку.
Ира услышала, как на том конце провода хлопнула дверь и простучали каблучки. Кроме того, голос Леони больше не отдавался эхом. Должно быть, она вышла из туалета.
