Джошуа Спэньол - Изолятор
Подобным образом разговор продолжался еще минут пятнадцать. Я задавал вопросы в духе заправского полицейского, вроде: не заметили ли вы чего-нибудь прошлым вечером? Ночью? Не было ли каких-нибудь странных телефонных звонков? Но Велма Тарп, словно страус, спрятала голову в песок: ничего не видела, ничего не слышала, ничего не знает. Наконец мне все это надоело и, поблагодарив за сотрудничество, я закончил разговор. Она встала.
– Ах да, еще одна мелочь, – вспомнил я. – В какую смену вы обычно здесь работаете?
– С восьми до восьми, в ночь, – ответила Велма. – И так с воскресенья по пятницу.
– И это нормальная продолжительность рабочего времени? Двенадцать часов?
– Да.
– И все-таки ни вечером, ни ночью вам не удалось услышать ничего странного?
– Нет.
Я взглянул на часы.
– Но сейчас же еще нет восьми. Почему вы уже на работе?
– Столько всего случилось, и Розалинда уволилась…
– Она уволилась?
– Да, сегодня. Вот так, вдруг. Можно сказать, бросила нас в беде.
Это я, разумеется, отметил, еще раз поблагодарил за сотрудничество и попросил пригласить кого-нибудь еще.
Велма вышла, и я услышал, как она говорит что-то, обращаясь по имени: Стэйси. Устраиваясь на диване напротив меня, эта Стэйси уже заливалась слезами. Записав имя и возраст, я поинтересовался, как долго она живет в пансионате. Бедняга не знала. Тогда я вытащил фотографию Дугласа.
– Знаете этого человека?
– Да.
Ура!
– А как его зовут?
– Не знаю. Он был парнем Глэдис.
– Он сюда приходил?
– Иногда.
– А оставался на ночь?
– Нет, – твердо отрезала Стэйси, – этого нам не разрешают.
– А вам неизвестно, как часто Глэдис встречалась с этим мужчиной?
– Иногда.
– А когда он был здесь в последний раз?
– Это было давно.
Десять минут мы мололи воду в ступе. Я придумывал вопросы как можно проще, а Стэйси выдавала односложные ответы.
Потом настал черед следующей девушки и еще одной, последней. Все интервью проходили практически по одному сценарию. Кейси знали все. Некоторые даже по имени, другие лишь внешне, узнали на фотографии. Судя по всему, этот парень крепко держал подружку в руках.
Часы показывали уже начало девятого, в комнате напротив включили телевизор. Некоторые девушки отправились наверх.
Около девяти настала очередь последнего интервью. Эта особа оказалась уже в своей спальне, и Велме пришлось выуживать ее оттуда. Прошло еще минут десять, прежде чем Мэри О'Доннел соблаговолила опустить свои пышные формы на диван. Сложив руки на коленях, уставилась на меня голубыми глазами. Сообщила, что они с Глэдис жили в одной комнате.
Довольно быстро прошли все рутинные вопросы. Чем дальше мы заходили, тем яснее становилось, что обстановка в этой самой комнате складывалась далеко не безоблачная. А потому я решил спросить прямо:
– Вам нравилась Глэдис?
– Нет, – прямо, без малейшего сомнения, ответила Мэри.
Так, подумал я. Во всяком случае, честно.
– А почему?
– Она все время болтала по телефону. Ла-ла-ла. Без остановки. Постоянно. Она… – Девушка не договорила.
– Что, Мэри?
Поколебавшись, Мэри, видно, решила идти до конца:
– Она себя постоянно трогала, когда разговаривала. Вот здесь. – Девушка кивнула вниз, на колени. – Это противно.
– Когда разговаривала по телефону?
– Да. Это было очень противно.
Я поймал себя на том, что сравниваю силы двух этих девушек и спрашиваю себя, могла ли сидящая напротив меня Мэри расправиться с Глэдис и повесить ее в гараже? Хватило ли бы у нее на это сил и смекалки? Но надо было продолжать разговор.
– А Кейси когда-нибудь ночевал у вас в комнате?
– Ни в коем случае.
– А он когда-нибудь навещал Глэдис в ее комнате?
– В моей комнате.
– Хорошо, в вашей комнате.
– Ни в коем случае.
– А как вы думаете, они когда-нибудь занимались сексом?
– Это когда он сует свою штуку в нее?
– Да.
– Нет.
– Вы уверены?
– Она рассказала бы мне об этом.
– Почему она рассказала бы?
– Она мне все рассказывала.
– Почему вы так считаете?
– Ей казалось, что я люблю ее. И она думала, что мы подруги.
Еще одно подтверждение универсальности человеческого непонимания. Мне самому год назад тоже казалось, что меня любят, а Брук Майклз бросила меня и уехала в Калифорнию к своему жениху. Больше того, именно тогда я и узнал, что у нее был жених. Так что нас с Глэдис обоих обдурили.
Я взглянул на Мэри.
– А в последнее время, ну, вот накануне моего прихода, в поведении Глэдис не появилось ничего странного? Она не изменилась?
– Изменилась. И вела себя очень странно, стала грустной.
– А по телефону разговаривала?
– Нет.
– А вы не слышали, как ночью или рано утром она выходила из комнаты?
– Леди уже спрашивала меня об этом.
– Леди? Детектив Уокер?
– Полицейская леди.
– Но все-таки ответьте мне. Слышали ли вы, как Глэдис выходила из комнаты?
– Нет. У меня есть вот это, – ответила она и вытащила из кармана затычки для ушей.
Ну и Мэри, плутовка! Значит, все разговоры соседки не касались ее до тех пор, пока она не вытаскивала из ушей затычки. Вполне вероятно, что она слушала, сколько хотела, жаркие беседы соседки с Кейси, а потом затыкала уши и засыпала. Прошлой ночью, по ее словам, ей хотелось спать. Я поверил.
Не придумав, какие еще вопросы можно задать Мэри О'Доннел, я отпустил ее и направился в прихожую. А по пути представил, как эта женщина впервые за несколько лет крепко спит, не заткнув уши. И никто ей не мешает.
Велма сидела в маленьком офисе и играла в карты с компьютером. Я спросил, кто выигрывает. Она немного смутилась, но потом ответила, что компьютер.
– А вы не могли бы дать мне номер телефона Розалинды Лопес?
Она задумалась.
– Нет, этого я сделать не могу.
– Почему?
– Потому что нам не разрешается разглашать частную информацию сотрудников. Тем более что она уже даже и не сотрудница.
На стене, совсем недалеко от меня, висел листок с контактными номерами. Можно было поспорить на стоящую под окнами арендованную машину, что там числился и номер Розалинды. А потому я просто подошел к стене, нашел цифры напротив фамилии Лопес и записал их в блокнот. Велма молча и сердито наблюдала за мной.
– Сейчас не время хитрить, мисс Тарп, – заметил я и ушел.
49
Когда я подошел к машине, было почти десять. С самого ленча я ничего не ел, уже неделю нормально не спал и до сих пор так и не отчитался перед Тимом и Хербом Ферлахом. А кроме того, на сотовом накопилась целая куча сообщений. Сев в машину, я включил их.
Первое было от Джона Майерса; он говорил, что ему позвонил Тим Ланкастер, но просил меня ему не звонить, потому что он зверски устал и ложится спать. Он утром сам мне позвонит.
Второе сообщение – от Брук. Она дома и просит позвонить.
Третье – от Хэрриет Тобел. Она оставила его час назад.
– Натаниель, пожалуйста, позвони сразу, как получишь это сообщение. Все равно во сколько – это очень важно. Звони на домашний номер. Я буду ждать.
Она оставила номер.
Последнее сообщение оказалось от нее же. Голос звучал напряженно, и она просто сказала:
– Кот д'Ивуар, Натаниель.
Странно, подумал я. Действительно, очень странно. Судя по всему, доктор Тобел наконец решила сказать мне то, что думала. Я мог узнать то, что она скрывала весь день. Это прекрасно. Но при чем здесь Кот д'Ивуар?
Хотя если вдуматься, то фраза – само название – представлялась вовсе не случайной. Много лет назад, после того как дисциплинарная комиссия (а доктор Тобел, между прочим, в нее входила) предписала мне покинуть медицинский факультет, я сидел в ее кабинете и ревел, словно сопливый подросток. Она меня не защищала и не отстаивала. Я обвинил ее в предательстве. В ответ она просто покачала головой и сказала:
– Твое время в этих стенах вышло, Натаниель. Плохо ли, хорошо ли, но тебе уже не вылезти из той ямы, которую ты сам себе выкопал. Однако это вовсе не означает, что жизнь твоя закончилась. Даже и не думай об этом.
Именно она предложила мне уехать из Калифорнии. Например, подать заявление в Корпус Мира. Лишившись узкой медицинской тропки, я не видел перед собой ни дорог, ни путей, а потому и согласился. Вариантов не существовало. Так я попал в один из сельских районов Кот д'Ивуара, трагической страны на Западном побережье Африки, и в течение двух лет помогал местным и иностранным докторам организовывать клиники и хоть как-то противостоять вспышке СПИДа. И именно там, в диких африканских краях, я перестал горевать о том, что со мной произошло. Там я много думал о себе, о своем прошлом и будущем. А с прежней жизнью меня связывали лишь электронные письма доктора Тобел.
