Юхан Теорин - Мертвая зыбь
Но в такой день, как этот, в море лучше было не выходить: волны будут захлестывать палубу и холод скоро затянет все судно ледяной коркой. Хотя Йерлоф и провел на берегу уже больше тридцати лет, он по-прежнему чувствовал себя капитаном. Ни один моряк не любил выходить в море в такое время.
Когда они катили мимо автобусной остановки, послышался перезвон. Они уже были совсем рядом — в конце дорожки виднелась церковь.
Звон казался каким-то тоскливым, одиноким и разносился по всей округе. Невольно Мария зашагала в такт бою.
В принципе Йерлоф ничего не имел против похорон. Он рассматривал это как ритуал, дань умершему и тем, кто по нему горюет. Фактически он попрощался с Эрнстом неделю назад, когда они с Йоном и Джулией были в каменоломне. Тоска по другу смешивалась с горем по своей жене Элле, и он понимал, что не забудет ни жену, ни друга, пока жив. И в то же время у Йерлофа появилось неприятное чувство, что душа Эрнста не упокоилась в мире и что он молчаливо ждет, пока Йерлоф соберет все кусочки головоломки, которую Эрнст оставил после своей гибели.
На маленькой площадке перед церковью была припаркована по меньшей мере дюжина машин. Йерлоф поискал глазами красный «форд» Джулии, но не нашел его, однако заметил «вольво» Астрид Линдер и подумал, что они с Джулией приехали вместе.
Шпиль церкви тянулся к серому небу. Белая Марнесская церковь была построена в девятнадцатом веке, почти тысячу лет на этом месте строили церкви. Это была третья. Ее сложили, когда ее средневековая предшественница обветшала.
Они быстро проехали через широкие каменные ворота в церковный двор. Там Мария слегка притормозила. В дверях самой церкви она потянула кресло на себя, приподняв передние колеса, чтобы можно было въехать через низкий порог.
Как только они оказались внутри, Йерлоф тут же снял кепку. У входа было пусто и темно, но дальше стояло много одетых в черное людей. Слышались негромкие разговоры, служба еще не началась.
Многие повернулись и посмотрели на Йерлофа, когда его катили по церкви. Он понимал, каким слабым и беспомощным, наверное, выглядит в глазах людей, и знал, что они правы: он и был слабым и беспомощным. Но на голову он пока не жаловался. У него было такое чувство, что некоторые из присутствующих пришли на похороны только для того, чтобы посмотреть, кто из окружающих окажется в гробу следующим. «Но если вы думаете, что это я, — размышлял Йерлоф, — то развлекайтесь лучше сейчас, веселее не будет». Он обязательно скоро встанет на ноги и будет ходить опять.
В проходе показалась узкая белая рука и помахала ему откуда-то с одной из скамеек впереди. Это была Астрид Линдер. В четвертом ряду оказалось свободное место. Она словно не замечала, что Йерлоф в кресле-каталке.
Мария остановилась. С ее помощью Йерлоф встал из кресла и сел на скамью рядом с Астрид.
— Ты ничего не пропустил, — прошептала Астрид ему на ухо. — Все ужасно тоскливо.
Йерлоф лишь кивнул, он посмотрел еще раз на скамейку и понял, что Джулии там нет.
Мария пристроила кресло-каталку где-то сзади, и тут же разговоры затихли. Под высокими церковными сводами певчий затянул поминальный псалом. Насколько Йерлоф помнил, его исполняли на всех похоронах, на которых он присутствовал. Он слушал музыку и незаметно оглядывался. По большей части сейчас в церкви находились старики — человек сто. Лишь немногим было меньше пятидесяти.
Убийца Эрнста тоже был здесь. Он затаился среди пришедших на похороны, — Йерлоф в этом практически не сомневался.
Рядом с Астрид сидел ее брат Карл, последний начальник Марнесской железнодорожной станции. Потом, когда в середине шестидесятых железную дорогу закрыли, он торговал железом. Сейчас Карл был на пенсии. Рядом с Карлом он увидел Акселя Монссона. Того самого, который отправил в дорогу поезд с Нильсом Кантом. В тот день после войны Карл был еще мальчишкой. Он работал на станции посыльным. Он рассказывал Йерлофу, будто видел, как билетерша Маргит позвонила в полицию и шепотом сообщила, что разыскиваемый Нильс Кант только что купил билет до Боргхольма. Карл тогда заметил и участкового Хенрикссона, который появился несколько минут спустя и, несмотря на свое заметное брюшко, резво промчался по перрону, чтобы успеть на поезд, в который сел с подозреваемым.
Наверное, Карл был единственным из живых эландцев, кто видел Нильса Канта вблизи. Но когда однажды Йерлоф спросил, как, собственно, Кант выглядел, Карл в ответ только покачал головой — у него была плохая память на лица.
Дальше на скамейке сидели еще несколько марнесских пенсионеров. Председатель Народного дома Берт Линдгрен. В свое время он был моряком и в пятидесятых-шестидесятых годах плавал на океанских судах. Рядом с ним — ловец угрей Улоф Хоканссон, дальше — Карл Лундстед, полковник из Кальмара, он поселился на своей даче в Лонгвике, когда вышел на пенсию.
Ничего необычного в том, что пенсионеры переезжали в Марнесс, не было, но в то же время Йерлоф понимал, что здесь стало слишком много стариков. А вот то, что действительно требовалось, — так это новые рабочие места и молодые работники.
Органная музыка затихла. Пастор Оке Хёгстрём, который служил в Марнессе уже лет десять, встал перед усыпанным розами белым гробом. В руках он держал большую Библию в коричневом кожаном переплете. Он внимательно оглядел сквозь свои круглые очки собравшихся и произнес:
— Мы собрались здесь сегодня для того, чтобы попрощаться с нашим другом каменотесом Эрнстом Адольфссоном… — Пастор сделал паузу, поправил очки и начал службу, произнося вопрос вопросов: — Кто, кроме души в человеке, знает, что есть в человеке?
«Первое послание Павла к коринфянам, глава вторая», — подумал Йерлоф.
— Мы, человеки, так мало знаем друг о друге, — вещал пастор. — И лишь Господь знает все. Он видит все наши горести и печали, и в Его воле дать нам вечное блаженство.
Откуда-то сзади по церкви разнесся старательно приглушаемый кашель.
Йерлоф прикрыл глаза. Он слушал, кивая в такт. Потом пропели псалом 113 про розы. Йерлоф тоже изо всех сил старался подпевать. Потом настал черед общей молитвы, затем фраза из Библии и псалом.
Да, Йерлоф попрощался с Эрнстом еще там, у его дома близ каменоломни. Но, несмотря ни на что, он чувствовал, его горе все усиливается, когда он увидел, как шестеро мужчин встали с места при последних звуках органной музыки и подошли к гробу, чтобы нести его. Среди них был его друг Ёста Энстрём из Боргхольма и Бернард Колльберг, который много лет держал магазинчик в деревне Сольбю, к югу от Стэнвика, и часто привозил Эрнсту продукты. Остальные были смоландскими родственниками Эрнста.
Йерлоф и сам хотел быть сейчас среди них, чтобы подставить плечо под гроб Эрнста. Но вместо этого ему пришлось, когда все остальные уже поднялись, сидеть и ждать, пока Мария подкатит инвалидное кресло.
— Мне кажется, я сейчас смогу идти сам, — сказал ей Йерлоф. Но она, казалось, его не слышала.
Мария помогла ему опять забраться в каталку, и, когда с этим делом было покончено, Астрид похлопала Марию по плечу.
— Я помогу Йерлофу, — заверила она и решительно взялась за ручки кресла.
Мария с сомнением посмотрела на Астрид, которая была на голову ниже ее и щупленькая, как воробей. Но Йерлоф одобрительно улыбнулся и успокоил ее:
— Все нормально, мы справимся, Мария.
Мария кивнула, и Астрид покатила кресло к двери. Ее брат Карл шел рядом.
— Йон вон там, — сказала она.
Йерлоф повернул голову и увидел, как Йон Хагман и его сын выходят из церкви.
Йерлоф опять застегнул пальто. На церковном дворе было по-прежнему холодно и ветрено. Когда он возился с пуговицами, то почувствовал в кармане что-то плоское. Он вспомнил, что взял с собой бумажник Эрнста. Йерлоф вытащил его из кармана и спросил Астрид:
— Ты мою дочь сегодня видела?
— Сегодня нет, — ответила Астрид. — Но она вроде бы собиралась ехать домой в Гётеборг. Я, когда проезжала мимо, ее машины тоже не заметила.
— Понятно, — произнес Йерлоф.
Значит, все-таки Джулия уехала. Могла бы по крайней мере прийти на похороны и хотя бы позвонить и попрощаться с ним. Но Джулию уже не изменишь. Йерлофу и так повезло: она задержалась на Эланде намного дольше, чем планировала. И хотя они не смогли далеко продвинуться в своем расследовании, ее приезд, как считал Йерлоф, пошел ей на пользу. Ничего, он скоро позвонит ей в Гётеборг.
— Это что, деньги Эрнста? — спросила Астрид.
Йерлоф кивнул.
— Я их должен передать его смоландским родственникам, — объяснил он.
Бумажник и все его содержимое были в полном порядке, за исключением билетика в музей древесины Рамнебю. Он сейчас лежал в письменном столе Йерлофа.
— Ты молодец, Йерлоф, — похвалила Астрид.
— Всему свое место, — сказал он, — ничего нельзя оставлять на потом.
