Остров пропавших девушек - Алекс Марвуд
Дорогу на кладбище доводить до ума никто не стал: она идет по запыленным расшатанным камням, о которые легко споткнуться. Осторожно ступает в темноте.
Но на самом деле здесь темно по-настоящему теперь не бывает. Даже тут, на мысе, уличные огни города Кастелланы отбрасывают ее тень, а над утесом даже в два часа ночи вовсю мелькают огни и раздается отдаленный грохот ночного клуба «Темпл» [24]. Слишком ярко, чтобы разглядеть что-то кроме луны на небе. «Давненько меня не окружал непроглядный мрак...» — думает она. Они все изменили, эти люди. Превратили храм в бордель и даже украли звезды.
«Ты можешь обрести свободу, Мерседес. Если сумеешь сделать то, о чем он тебя попросил, то наконец сможешь стать свободной».
От этой мысли она кривится, будто прикусила язык. А эти девушки? Как насчет них? Все эти безымянные, обезличенные дети... И все, о чем ты можешь думать, — твоя собственная свобода?
За каждым просветом всегда скрывается огромная черная грозовая туча.
Он спит, обдуваемый бризом вентилятора. Ворочается, когда она на цыпочках подходит к кровати.
— Ты дома. — Распахивает объятия. — Все хорошо? Ты в порядке?
— Тихо, тихо, — шепчет она.
Устраивается, нюхая его знакомый запах. Кожа, мыло, табак и соленый морской ветер. Запах Феликса Марино для нее утешение и радость.
— Спи, спи. Утром поговорим.
— Который час?
— Рано еще, — успокаивает его она. — Спи.
Он обхватывает ее руками, и она, несмотря на жару, наслаждается его объятиями. Когда семейство не в своей резиденции и ее не снимает на несколько дней заезжая публика наподобие нагрянувших на прошлой неделе русских, им удается провести вот так, вместе, три, а то и четыре ночи в неделю. А когда не удается, Мерседес страшно по нему тоскует. «Я хочу вернуться домой. Я хочу, чтобы все это закончилось. Отпустите меня домой. Они больше не смогут меня там держать. Только не теперь, после того, что мне сегодня удалось узнать. Не усну, — думает она, — хотя один только Бог знает, до какой степени мне это нужно. Это все слишком». И в то же мгновение проваливается в забытье, не успев понять этого. * * *
Мгновения. Всего несколько мгновений с тех пор, как она закрыла глаза. Он тихо входит в комнату, присаживается на кровать, а когда видит, что она уже не спит, протягивает чашку café con lexe.
— Сколько времени?
— Почти семь, — отвечает он, — я не стал тебя будить.
— О боже, — говорит она, опустошая одним глотком полчашки, — к двенадцати мне надо быть на работе.
— Тогда тебе лучше поторопиться, — отвечает он и, насвистывая какой-то мотивчик, направляется обратно на кухню соорудить пару сэндвичей, чтобы они могли позавтракать прямо на воде.
В бухте под «Каса Амарилья» у него есть несколько вершей для омаров. Они могут полодырничать на воде, а потом подойти ближе к берегу, чтобы она добралась до него вплавь и поднялась на работу по высеченной в скале лестнице в сад. Весьма удобный способ срезать путь. К тому же для Мерседес Делии быть на воде без перспективы в ней оказаться — жесточайшая пытка. Она любит мужа, но в море влюблена всю свою жизнь.
Когда они входят в гавань, он включает экран радара. Ведет их к первой верше, ориентируясь на попискивание закрепленного на бакене маячка. Мерседес смотрит на его игрушку и качает головой. За эту штуковину он выложил тысячу американских долларов, а она до сих пор не понимает, какой с нее прок.
— А раньше ты сам их отлично находил, — ворчит она, пока они медленно скользят по воде.
— Вообще-то нет, — отвечает он, не отрывая от экрана глаз. — Ты романтизируешь прошлое. Ты действительно не помнишь, как мы плавали туда-сюда в поисках этих чертовых штук?
— Пф-ф-ф… — тянет она, прекрасно осознавая, что не права. — Ну в самом деле. Смотри. Он же прямо перед тобой. Зачем тебе экран?
— Да затем, что я подвел нас к нему, пользуясь этим экраном, глупенькая.
Феликс выключает двигатель, хватает багор, зацепляет его за буй, берет веревку верши и начинает ее поднимать, перебирая руками.
— Мерса, ну подумай сама. В последние пару лет мы практически удвоили улов — по-твоему, это совпадение? Все только потому, что нам больше не приходится долгими часами выискивать верши, которых у меня теперь вдвое больше. Благодаря технологиям.
— Хм.
— К тому же мне нравится знать, где ты находишься, когда плаваешь.
— Чего?
Он продолжает поднимать вершу, перебирая руками.
— Погоди-ка, — говорит Мерседес, глядя на передатчик, который он закрепил на ее пояске пару месяцев назад. — Ты же сказал, что это только для экстренных случаев. А теперь получается, что он включен постоянно?
Он молчит.
— Ну ты и засранец, Феликс Марино.
Когда он смотрит на нее, в его взгляде заметен проблеск обиды.
— Не надо на меня так смотреть. Я не ребенок, — говорит она.
Феликс лишь качает головой и возвращается к своим вершам.
— Неважно.
— Ты за мной следишь?
— Ох, Мерседес, — с глубоким вздохом отвечает он.
Она недоверчиво смотрит на маячок у себя на поясе и думает: «Может, его снять?» В этом мире слишком многие следят за другими.
— Вопрос не в том, что я тебе не доверяю, — говорит ему она, — здесь дело принципа. Как его выключить?
— Ты серьезно? — спрашивает он, медленно поднимая на нее глаза, и добавляет: — Это любовь, Мерседес, вот и все.
Потом берет маячок и нажимает кнопку, спрятанную под ярко-оранжевой водонепроницаемой крышкой.
— Спасибо, — говорит она.
Он поворачивается и продолжает поднимать вершу.
— Теперь мне не остается ничего другого, как снова переживать за тебя.
— Я обещаю, что включу его, когда ты будешь мне нужен, — говорит она. — И так ты узнаешь, что мне нужна твоя помощь, потому что неожиданно увидишь мой сигнал.
Он вытаскивает вершу на поверхность. В ней в смертельном бою схватились клешнями два великолепных красных самца.
— Я знаю, что в воде ты как дома, — продолжает он, — но подумай сама, каково мне было бы тебя потерять.
— И моей маме, — отвечает она.
И давняя утрата вновь обрушивается на ее голову всей тяжестью океанского цунами. Все то же чувство, не отпускающее с тех пор, как она стала взрослой. «Моя жизнь застопорилась, — думает она. — Я просто не могу это преодолеть. Моя сестра умерла, а мы так и не пришли в себя».
— Ох, Мерса... — говорит он, увидев выражение ее лица. — Прости, я не хотел...
Она поднимает руку.
— Нет-нет. Ты хороший человек. Понятия не имею, как ты меня терпишь.
Он зацепляет веревку за уключину и в четыре шага проходит с одного конца катера на другой, с ловкостью гимнаста огибая сети. Приподнимает жестким рыбацким пальцем ее подбородок и целует в губы.
— Потому что люблю тебя, — говорит он. — Всегда любил.
«Это, конечно, безумие, — думает она, — но оказаться на лодочке посреди океана для меня примерно то
