Роберт Ладлэм - Уик-энд с Остерманом
— Нет, — ответил Дженкинс. — Его даже не подозревали. Прикрытие у него было просто гениальным. Фанатичный коп из маленького городка, ветеран нью-йоркской полиции, с головы до пят сторонник правых взглядов. Откровенно говоря, первое подозрение возникло у нас лишь после того, когда вы рассказали, что полицейский автомо-биль не остановился после ваших сигналов из подвала. Мак-калиф позаботился, чтобы ни одного полицейского патруля в то время поблизости не было. Тем не менее на его машине была мигалка. Знаете, такое простое устройство, которое ставится на крышу. Он сам кружил вокруг вашего дома, стараясь выманить вас. Когда он наконец появился, две вещи поразили нас. Во-первых, то, что его нашли по рации в машине, а не дома. Вторая относилась к рассказу тех, кто был на дежурстве. Что Маккалиф все время держался за живот, жалуясь на приступ язвы. У него никогда не было такого заболевания. И вполне возможно, что он просто получил ранение. Выяснилось, что предположение было совершенно правильным. Его «язва» оказалась дыркой в животе. Благодаря мистеру Остерману.
Таннер взял сигарету. Элис дала ему прикурить.
— Кто убил человека в лесу?
— Маккалиф. И не взваливайте на себя ответственность за это. Он убил бы его и без того, что вы встали и зажгли свет. Он же и одурманил газом вашу семью в прошлую среду. Он использовал полицейские средства для подавления массовых беспорядков.
— А что относительно нашей собаки? В спальне моей дочери.
— Фассет, — сказал Грувер. — В час сорок пять вам принесли лед из магазина и оставили на переднем крыльце. Фассет усмотрел возможность, проникнув в дом, создать там обстановку паники и воспользовался ею. Вы все были у бассейна. Оказавшись в доме, он уже мог свободно действовать — ведь Фассет профессионал. Заметь кто-нибудь его, он бы сказал, что принимает все меры предосторожности для вашей охраны. И вам нечем крыть. Фассет был и тем человеком на дороге, который одурманил Кардоне и Тремьянов.
— Все было рассчитано так, чтобы держать всех нас под гнетом постоянного страха. Чтобы ничего нельзя было понять. И чтобы мой муж подозревал всех их, — посмотрев на Таннера, тихо сказала Элис. — В каком мы теперь положении? Что нам теперь им говорить?
— Я был уверен, что рано или поздно каждый как-то… проявит себя. И оказался прав.
— Вы тщетно надеялись на это, — Грувер посмотрел на Дженкинса. — Во время уик-энда отношения в этом доме носили очень личный и очень напряженный характер. И Фассет учитывал это. Конечно, вы должны были понимать, что все испуганы. У них на то имелись основания. В чем бы ни был виноват каждый из них, всех их объединяло одно большое прегрешение.
— Цюрих?
— Совершенно верно. Из этого проистекали все их последующие действия. Прошлым вечером Кардоне не собирался отправляться к своему умирающему отцу в Филадельфию. Уезжая, он позвонил своему партнеру Беннету. Он не мог откровенно говорить по телефону, потому что боялся, что его дом под наблюдением. К тому же он не хотел расставаться со своей семьей. Они встретились за обедом… Кардоне рассказал Беннету обо всем, что связано с Цюрихом, и сказал, что хочет отойти от дел. Его идея заключалась в том, что он предполагал дать показания Министерству юстиции в обмен на свою неприкосновенность.
— Тремьян сказал, что утром он уезжает…
— «Люфтганза». Прямой рейс в Цюрих. Он хороший юрист, очень гибкий в такого рода делах. Он хотел исчезнуть с тем, что ему удалось сберечь.
— Значит, они оба — то есть каждый в отдельности — бросили Берни.
— У мистера и миссис Остерман были свои собственные планы. Они готовы были сделать вложение в некий синдикат в Париже. Оставалось только послать телеграмму французскому юристу.
Таннер, поднявшись с дивана, прислонился к подоконнику, глядя на лужайку внизу. Он сомневался, что ему хочется слышать дальнейшие факты. Его уже тошнило от них. Казалось, что пятна грязи были на всех без исключения. Как Фассет и говорил.
«Все развивается по спирали, мистер Таннер. И ни у кого нет башни из слоновой кости».
Он медленно повернулся к правительственному чиновнику:
— У меня есть еще вопросы.
— Вряд ли нам удастся ответить на все, — сказал Дженкинс. — Что бы мы вам сегодня ни рассказали, у вас еще долго будут возникать вопросы. Вы станете обнаруживать какие-то неясности, сталкиваясь с противоречиями, и они будут порождать сомнения. И снова у вас возникнут вопросы… Это самое трудное. Для вас все носит слишком личный характер. И субъективный. Пять дней вы жили и действовали в состоянии крайнего напряжения и почти не спали. Фассет учитывал и это тоже.
— Я не это имею в виду. Я говорю о совсем конкретной вещи… У Лейлы была брошь, которая ясно видна в темноте. На стене подле нее не осталось ни одного следа от пуль… Ее мужа не было на месте, когда прошлой ночью я оказался в поселке. Кто-то проколол мне шины и пытался меня раздавить… Встреча на Ласситер-роуд была моей идеей. Как мог узнать об этом Фассет, если никто не сказал ему о ней?.. Почему вы были так уверены? Вы ничего не знали о Маккалифе. Почему вы уверены, что они не… — Таннер остановился, поняв, что готово было вырваться у него. Он посмотрел на Дженкинса, который в упор смотрел на него.
Дженкинс сказал правду: у него опять возникли вопросы, потому что он не мог оправиться от обмана, имевшего к нему самое непосредственное отношение.
Грувер наклонился вперед:
— В свое время все прояснится до конца. Получить ответы на эти вопросы не представляет труда. Фассет и Маккалиф работали в одной команде. Оставив мотель и перебравшись на новое место, Фассет сделал отвод от телефонного «клопа» в вашем доме. Он легко мог связаться по рации с Маккалифом в поселке и передать указание убить вас, а затем направить его к старому вокзалу, когда Маккалифа, на ваше счастье, постигла неудача. Обзавестись автомобилем не проблема, так же, как и пропороть шины. Брошь миссис Остерман? Просто деталь ее платья. Незадетая стена? Ее расположение, насколько я успел разобраться, практически не позволяло вести по ней прямой огонь.
— «Практически», «возможно»… О Господи, — Таннер вернулся к дивану и неловко опустился на него. Он взял Элис за руку.
— Подождите минутку, — помолчав, заговорил он. — Вчера днем в кухне кое-что произошло…
— Мы знаем, — вежливо перебил его Дженкинс. — Ваша жена рассказывала нам.
Посмотрев на Джона, Элис кивнула. Глаза у нее были грустные.
— Ваши друзья Остерманы, — выдающиеся люди, — продолжил Дженкинс. — Миссис Остерман увидела, что ее муж хочет… что он должен выбраться наружу помочь вам. Он не мог оставаться на месте и смотреть, как вас убивают… Они очень дороги друг другу. Но она позволила рискнуть жизнью ради вас.
Джон Таннер прикрыл глаза.
— Так что не ломайте голову над этим, — сказал Дженкинс.
Глянув на Дженкинса, Таннер все понял.
Грувер встал. Это послужило сигналом для Дженкинса, который тоже поднялся:
— Мы уходим. Нам бы не хотелось утомлять вас больше. У нас еще будет много времени. Мы обязаны вам… О, кстати. Это принадлежит вам, — Грувер достал из кармана конверт.
— Что это?
— Заявление, которое вы подписали для Фассета. Ваше соглашение относительно «Омеги». Можете верить мне на слово, все данные похоронены в архивах. Затеряны среди миллионов бумаг.
— Понимаю… И последнее, — Таннер помолчал, боясь своего вопроса.
— Что именно?
— Кто из них звонил вам? Кто из них сказал вам о вокзале на Ласситер-роуд?
— Они сделали это вдвоем. Встретившись, решили позвонить в полицию.
— Вот так просто взяли и решили?
— В этом-то и заключается ирония судьбы, мистер Таннер, — сказал Грувер. — Сделай они раньше то, что от них требовалось, ничего бы этого не произошло. Но только прошлым вечером они наконец решили встретиться и выложить друг другу всю правду.
* * *Сэддл-Уолли полнился слухами, которые шепотом передавались из уст в уста. В полумраке паба люди собирались небольшими группками и тихо беседовали между собой. В клубе пары сидели вокруг бассейна, вполголоса переговариваясь о странных слухах, циркулирующих вокруг: что Кардоне уехали в долгий отпуск, и никто не знает куда, а у его фирмы, кажется, крупные неприятности. Ричард Тремьян явно выпивает пуще прежнего, хотя и раньше он, бывало, не просыхал. О Тремьянах ходили и другие истории. Горничная от них ушла, и дом ничем не напоминал тот, каким был некогда. Цветники Вирджинии зарастали сорняками.
Но очень скоро разговоры иссякли. Сэддл-Уолли быстро восстановил свое привычное благодушие. Немного погодя никто уже не задавал вопросов ни о Тремьянах, ни о Кардоне. По сути дела, они никогда не принадлежали к сливкам местного общества. Их друзья вряд ли относились к числу тех, кого было бы желательно видеть в клубе. Интересоваться ими просто не имело смысла. Ведь вокруг столько дел. В летние месяцы Сэддл-Уолли представлял собой очаровательное место. И почему бы ему не быть таким в самом деле?
