Р. Моррис - Благородный топор. Петербургская мистерия
Ребра он разделывал со скрупулезностью педанта, стригущего ногти. Всякий раз хрусткое щелканье сопровождалось сосредоточенным насупливанием бровей.
Наконец с этой операцией было покончено, и Первоедов опять взялся за скальпель. Ассистент, руководствуясь очередным кивком, поместил ножницы на боковой столик. Затем, склонившись над отверстой грудной клеткой трупа, он утопил обе руки непосредственно под грудину, миновав остатки ребер. Последний надрез скальпеля, сильное движение рук, и вот уже отделенная грудная пластина лежит обособленно от тела на соседнем столе.
— Если мне не изменяет память, — подал голос Порфирий Петрович, — в том деле с дворником Тихоном вы указали, что оболочка легких была воспалена. Кажется, именно тогда у вас и зародилась версия о возможном отравлении. А в данном случае не может быть чего-нибудь похожего?
— Непременно посмотрим, Порфирий Петрович. Я, по счастью, практикую метод доктора Вирхова. — Первоедов взрезал трупу брюшину. Кожа под давлением раздутых внутренних органов разлезлась в стороны. Патологоанатом отошел, уступив место ассистенту, который не замедлил заняться какими-то манипуляциями в брюшине с помощью ниток и ножниц, все это под взыскательным наблюдением своего старшего коллеги. — По методу Вирхова, как вам известно, все органы отделяются и изучаются отдельно. Достаньте-ка мне, голубчик, вначале легкие, — попросил он ассистента.
Сунув руки в открытую полость, ассистент не спеша вынул оттуда продолговатый кусок влажно-розовой массы.
— Это левое? — уточнил Первоедов. Ассистент кивнул.
— Розоватость, я бы сказал, чрезмерная. Вид явно нездоровый. Я бы сказал, совсем нездоровый. Явно воспаленный. А, Порфирий Петрович?
— Я не разбираюсь. Вы же у нас специалист.
— Ха, специалист! Весьма любезно с вашей стороны, — ответил доктор скорее машинально, внимательно следя, как ассистент помещает легкое на весы.
Чаша весов увесисто стукнула, словно сетуя, что на нее кладут лишнего. Ассистент с помощью гирьки на шкале постепенно уравновесил положение обеих чаш.
— Вес в пределах нормы, — приглядевшись, констатировал Первоедов. — Так. Поместите-ка легкое на стол, я еще погляжу на него через микроскоп.
— А нельзя ли вначале обследовать содержимое, скажем, желудка? — с некоторым нетерпением поинтересовался Порфирий Петрович. — Хотелось бы поскорей узнать, есть ли вообще какие-либо основания подозревать здесь отравление.
Подобное предложение доктора несказанно удивило.
— Но как! Это же не метод Вирхова. По его методике, я должен сначала завершить изучение легких, и уж затем переходить к следующему органу. А вы мне какой метод предлагаете? Рокатинского, что ли?
— Да почему. — Порфирий Петрович смешался, но лишь на секунду. — Назовем это методом Первоедова. А? Измененный порядок ознакомления, с целью как можно скорее подтвердить или опровергнуть подозрения следствия. Каково?
— Хм. Метод Первоедова, говорите?
— А что. Вполне тянет на научную статью. Для общероссийского журнала патологоанатомов.
— Да бросьте вы. Российский журнал, эко диво. Вот кабы в Германии напечататься — это дело другое, — мечтательно вздохнул Первоедов.
— Ну так что ж. Напишите на немецком, оно и в Германии опубликуется.
— Метод Первоедова… А что, звучит, — усмехнулся доктор. — Только, к сожалению, предлагаемый вами метод с научной точки зрения полный нонсенс. И подпись моя под такой статьей поставила бы на научной моей карьере полный крест.
— Зато судебные органы такую публикацию оценили бы по достоинству.
— Ах вот вы как. Очень может быть. Только тут вот в чем дело, Порфирий Петрович. Интересы науки, с одной стороны, и задачи следственного управления, с другой, меж собою абсолютно несхожи. И чем больше я свое дело делаю, тем больше в этом убеждаюсь. Так-то.
— А вот я полагаю, что интересы наши совпадают. Ведь обе стороны одинаково нуждаются в истине.
— Ага. Даром что вы изволите настаивать, каким путем эту истину добывать.
— Несправедливо, милейший мой доктор. Я лишь смею рекомендовать очередность, с какой важные и нужные всем нам истины извлекаются на свет.
Ассистент тем временем взвесил второе легкое и ждал дальнейших указаний.
— А вы, кстати, слышали, что он пытается подвергнуть меня какому-то там взысканию? — спросил неожиданно Первоедов с искренним огорчением.
— Прокурор-то? Я думаю, нам удастся переубедить его по ходу, так что до взыскания дело не дойдет.
Доктор, поглядев на следователя, с легкой иронией покачал головой.
— Ну ладно, давайте-ка сюда желудок, — обернулся он к ассистенту.
В эмалированном тазу была подана раздутая до бесформенности груша в тонких прожилках, которую патологоанатом аккуратно вскрыл. Выпустив лужицу мутной жижи, груша пожухла, превратившись в сморщенный кожистый мешок.
— Хорошо хоть, он твердую пищу накануне не употреблял, — заметил по ходу Первоедов. — А вот спиртного, судя по всему, в избытке. До сих пор запах стоит.
— Мы, кстати, возле его тела пустой штоф обнаружили, — сказал Порфирий Петрович. — Возможно, водка еще частично впиталась в ковер.
— Ее бы тоже не мешало проверить.
— Сделаем, — кивнул следователь.
В одном из своих лабораторных столов Первоедов выдвинул ящик.
— Жаль, господин прокурор нынче не присутствует, — досадливо заметил он. — Пусть бы сам за всем пронаблюдал.
В руке у доктора был язычок лакмусовой бумаги, которую он окунул в натекшую лужицу. Язычок тут же заалел. Бумажку Первоедов молча предъявил официальным лицам, которые, впрочем, мало что поняли, лишь ограничившись чопорными кивками.
— Ну вот, господа. Хоть вы засвидетельствуете, что я действовал по всем правилам и согласно предписаниям.
Вобрав шприцем немного жидкости, он выцедил ее в стеклянную реторту, изогнутым горлышком напоминающую шею умирающего лебедя. Далее Первоедов со строгим видом продемонстрировал свидетелям коричневую бутыль. «Серная кислота», — значилось на этикетке. Свидетели, переминаясь с ноги на ногу, растерянно улыбались — ни дать ни взять нерадивые школьники. Доктор, покачав головой, повернулся к ним спиной. Капнув пипеткой в реторту несколько капель кислоты, он легонько ее встряхнул, после чего перенес к другому столу, где газовая горелка грела снизу наполненный песком глубокий жестяной поднос. Заткнув реторту стеклянной пробкой, Первоедов сунул ее в горячий песок, предварительно зажав горлышко посудины специальным зажимом.
— Ну как, достаточно? — спросил он, стоя к официальным лицам вполоборота. Те спешно закивали: дескать, вполне. — Вправду, что ль? Да я еще ничего и не начинал. Разве можно судить с такой поспешностью? Подводите вы меня, господа! А я-то на вашу компетентность полагался.
По кивку Первоедова ассистент, взяв стакан, подошел к проему окна анатомического театра. Зимняя тьма, глыбой сгустившаяся снаружи, затеняла даже наружные решетки. Открытая ассистентом фрамуга впустила колючую струю знобкого ветра, мечущегося сейчас, должно быть, по всему городу. Стаканом ассистент зачерпнул с карниза снега, после чего резко захлопнул фрамугу. Было в его движении что-то от тюремщика, запирающего сейчас камеру с опасным преступником.
К горлышку реторты Первоедов приладил пробирку, умещенную в стакан со снегом.
— Надо же, — едко усмехнулся он сам себе, — представить только! На чем меня хотели поймать: что я не стану собирать дистиллят!
Официальные лица стояли с совершенно ошарашенным видом. Довольный наконец своими манипуляциями, Первоедов возвратился к тазу, где в луже мутной жидкости лежал скукожившийся желудок.
Одним ловким движением доктор вывернул орган наизнанку, обнажив ему стенки с бороздками мускулатуры.
— Так. Изнаночная ткань признаков эрозии не выказывает, — с некоторой разочарованностью заключил доктор.
— То есть синильная кислота исключена? — переспросил следователь.
В ответ Первоедов рассерженно глянул на официальных лиц — дескать, «вы лучше их спросите». Однако раздражение свое он сдержал:
— Вовсе нет! Никоим образом. Даром что исключается наличие любой другой кислоты, неважно какой. Уж что иное, а синильная кислота, если она и вправду была, распознается в любом случае. Надо лишь дождаться результатов анализа.
— А это… долго?
Пробирка постепенно запотевала капельками дистиллята.
— Теперь уж недолго, Порфирий Петрович. Уже вот-вот.
* * *— Чем же он занимался, этот человек, при жизни? — спрашивал Первоедов, отделяя между тем пробирку от реторты. Прозрачного дистиллята в ней скопилось буквально с ноготок. Доктор вращал ее, словно дегустатор — бокал с дорогим вином.
— Кажется, актером был, — отвечал Порфирий Петрович.
