Элизабет Костова - Похищение лебедя

Теперь она недоуменно насупилась и выпустила мою руку.

— Я имею в виду, — повторил я, — что мы уже, можно сказать, встречались. Перед «Ледой и лебедем», перед натюрмортом Мане, помните, с бокалами и плодами. — Я чувствовал себя дураком. С какой стати она должна меня помнить? — Я видел… да, вы, должно быть, зашли взглянуть на картину Роберта — то есть Жильбера Тома.

— Теперь я вас вспомнила, — медленно начала она, и стало ясно, что эта женщина не станет лгать из вежливости. Она держалась прямо, не смущаясь, явилась прямо ко мне домой, смело смотрела в глаза. — Вы улыбнулись, и потом, на улице…

— Вы приходили посмотреть на картину Роберта? — повторил я.

— Да, на ту, что он пытался порезать. — Она кивнула. — Я только узнала об этом — кто-то дал мне газету с опозданием на две недели — знакомый случайно наткнулся. Я обычно не читаю газет. — Она засмеялась без горечи, словно оценила необычность положения и нашла его забавным. — Как странно! Если бы вы или я знали тогда, мы могли бы поговорить прямо там.

Я справился с собой и отпер дверь. Мне было совершенно несвойственно обсуждать пациентов у себя на квартире, и я понимал, что вряд ли стоит впускать эту привлекательную незнакомку, но любопытство было сильнее меня. В конце концов я сам ей позвонил, и она объявилась почти мгновенно, словно по волшебству.

— Как вы нашли мою квартиру?

Я, в отличие от нее, не числился в телефонном справочнике.

— Через интернет. Это было нетрудно, зная ваше имя и номер.

Я пригласил ее пройти.

— Прошу. Раз уж вы здесь, мы вполне можем поговорить.

— Да, чтобы не упускать случая второй раз.

Зубы у нее были чуть желтоватые и блестящие. Мне и теперь вспоминается та небрежная поза, джинсы и блузка навыпуск, сочетание ковбоя и светской дамы.

— Прошу вас, присаживайтесь и дайте мне минуту собраться с мыслями. Могу ли предложить вам чай? Или сок?

Я решил сквитаться за необходимость пригласить ее в дом тем, что не угощу ее спиртным, хотя сам испытывал несвойственную мне потребность выпить.

— Благодарю вас, — очень вежливо отозвалась она и села грациозно, как гостья в викторианской гостиной, одним точным движением расположившись на стуле с полотняной обивкой, изящно скрестив ноги и положив на колени тонкие изящные руки.

Она была загадкой. Я еще раз отметил ее интеллигентную манеру речи, хорошо поставленный голос. Он звучал негромко, но твердо и отчетливо. Преподавательница, снова подумал я. Она следила за мной взглядом.

— Да, сок, пожалуйста, если не трудно.

Я прошел в кухню и налил два стакана апельсинового сока — единственного, который был в доме, и положил на тарелку несколько крекеров. Возвращаясь с подносом, я вспомнил Кейт, накрывающую для меня стол в гостиной, разрешившую мне отнести на стол форель. А потом Кейт открыла мне имя этой странной грациозной молодой женщины и дала ключ к ее поискам.

— Я не был на сто процентов уверен, что нашел нужную Мэри Бертисон, — сказал я, вручая ей стакан. — Но то, что вы задержались перед картиной, которую пытался разрезать Роберт Оливер, конечно, не случайность.

— Конечно, нет. — Она отпила, поставила стакан и впервые взглянула на меня умоляюще, расставшись с бравадой. — Простите, что я так нагрянула. Я три месяца ничего не знала о Роберте и волновалась… — Она не сказала «обезумела от горя», но я, видя, как внезапно замкнулось ее живое лицо, подумал, что это выражение было бы точнее. — Но я, конечно, не пыталась сама с ним связаться. Видите ли, мы серьезно поссорились. Я думала, он просто заперся где-то и работает, забыв обо мне, и что рано или поздно я о нем услышу. Я беспокоилась не первую неделю и вдруг получаю ваше сообщение. Рабочий день уже кончался, я сообразила, что могу не застать вас в Голденгрув, и не буду спать всю ночь, если не узнаю, что с ним.

— Почему вы не воспользовались моим пейджером? — спросил я. — Нет, я рад возможности поговорить с вами. Очень рад, что вы пришли.

— Правда?

Я видел, что она принимает мои объяснения. Несомненно, Роберт Оливер выбирал интересных женщин. Она улыбнулась:

— Я попыталась выйти на номер пейджера, оставленный на автоответчике, но если вы его проверите, то увидите, что он отключен.

Я проверил, она была права.

— Простите, — сказал я, — постараюсь, чтобы такое не повторялось.

— В любом случае, так лучше, мы можем поговорить лицом к лицу. — Никаких колебаний, вернулась уверенность в себе, прорвалась улыбка. — Прошу вас, скажите, что с Робертом все в порядке. Я не прошу позволения с ним увидеться — на самом деле я и не хочу. Просто хочется знать, что с ним не случилось беды.

— Думаю, с ним все в порядке, — осторожно ответил я. — В настоящее время и пока он остается у нас. Но он подавлен и в то же время возбужден. Больше всего меня беспокоит его нежелание сотрудничать. Он отказывается говорить.

Она, очевидно, обдумала это известие, прикусив изнутри щеку и пристально глядя на меня.

— Совсем?

— Совсем. Ну, в первый день он кое-что сказал. Собственно, одна из немногих фраз, которые я от него услышал: «Можете поговорить даже с Мэри, если хотите». Вот почему я решился вам позвонить.

— Больше он ничего обо мне не говорил?

— Это больше, чем он сказал о ком либо еще. И практически все, что он сказал при мне. Он еще упомянул свою бывшую жену.

Она кивнула:

— И вы сумели найти меня, потому что он обо мне упомянул?

— Не совсем так, — рискнул пояснить я, положившись на интуицию. — Вашу фамилию сообщила мне Кейт.

Это оказалось для нее потрясением, и глаза ее, к моему изумлению, наполнились слезами.

— Она очень добра, — надломленным голосом произнесла она.

Я встал и подал ей салфетку.

— Спасибо.

— Вы знаете Кейт?

— В некотором роде. Я однажды видела ее мельком. Она не знала, кто я, но я знала, кто она. Знаете, Роберт как-то говорил мне, что кто-то из предков Кейт был квакером из Филадельфии, как и у меня. Наши деды или прадеды могли быть знакомы. Странно, правда? Она мне понравилась, — добавила Мэри, насухо промокая глаза.

— Мне тоже.

Это вырвалось неожиданно для меня.

— Вы с ней встречались? Она здесь?

Она огляделась, будто ждала, что бывшая жена Роберта сейчас же выйдет к нам.

— Нет, в Вашингтоне ее нет. Собственно, она ни разу не навещала Роберта. Его никто не навещает.

— Я всегда знала, что он кончит одиночеством. — На этот раз ее голос прозвучал деловито, даже жестко, и она запихнула салфетку в карман джинсов, распрямив ноги, чтобы добраться до кармана. — Он, понимаете ли, никого не способен по-настоящему любить, и такие как он в конце концов всегда оказываются одинокими, сколько бы людей ни любило их.

— Вы его любили? Или любите? — так же деловито спросил я, стараясь чтобы мой голос звучал как можно теплее.

— О, да. Конечно. Он замечательный. — Она сказала это, словно отмечала приметную черту, такую как каштановые волосы или большие уши. — Вам так не кажется?

— Да. — Я допил сок. — Я редко встречал настолько талантливых людей. Это одна из причин, почему я желаю ему улучшения и выздоровления. Но кое-что вызывает у меня недоумение, несколько вопросов. Почему вы не знали, что он пропал, куда он девался? Разве он не жил с вами?

Она кивнула.

— Жил, когда только приехал в Вашингтон. Сначала это было удивительно: все время быть с ним, а потом он стал раскаиваться, надолго замыкался в молчании, злился на меня из-за пустяков. Думаю, он жалел — так сильно, что не мог этого выразить, — что бросил семью, и, думаю, он знал, что не сможет вернуться, даже если жена его примет. Он с ней не был счастлив, понимаете? — добавила она, и я задумался, не принимает ли она желаемое за действительное. — Я уже говорила, мы расстались больше полугода назад. Он иногда звонил мне, и мы пытались вместе поужинать, сходить на выставку или в кино, но ничего не получалось: я хотела, чтобы он просто вернулся, насовсем, а он каждый раз, почувствовав это, опять исчезал. В конце концов я сдалась, потому что так мне было легче — стало хоть немного спокойнее. Хорошо, что мы в очередной раз поссорились, прежде чем он окончательно ушел. Мы ссорились вроде бы из-за искусства, хотя на самом деле из-за наших отношений.

Она покорно развела руками.

— Я думала, если оставить его в покое, он со временем позвонит сам, но он не звонил. Беда с такими, как Роберт, в том, что его невозможно никем заменить. Невозможно даже пожелать кого-то другого, потому что в сравнении с ним все кажутся блеклыми, скучными. Я как-то сказала Роберту, что он, со всеми его недостатками, оказывается незаменимым, а он посмеялся. Только оказалось, что это правда.

Она тяжело вздохнула. Странное дело, прорвавшаяся боль убавила ей лет десять, сделав похожей на девочку, а не на измученную, старую женщину. Конечно, она была так молода, что годилась мне в дочери, если бы я женился и завел дочь в двадцать лет, как некоторые мои одноклассники.