Брайан Форбс - Порочные игры

— Почему же вы приехали сюда? Почему не остались там и до конца не разобрались во всем?

— У меня были основания приехать в Штаты, в Нью-Йорк. Я получил премию Эдгара от Американской ассоциации писателей детективного жанра. Вы о ней не слыхали?

— Нет, но я вам верю. Ну допустим. А почему в Финикс?

— Я находился в довольно угнетенном состоянии… и я думаю, в Нью-Йорке за мной следили… и в то же время… вы ведь осматривали мой бумажник? Вы должны были заметить фотоснимок из журнала. Он попался мне на глаза, когда я был на Восточном побережье, а сделан он был в Кэрфри, и на нем есть моя бывшая подружка, Софи. Я приехал сюда, чтобы найти ее. Она живет сейчас с этим Сеймуром. Здесь я совершенно случайно встретился с ней, когда она выехала на прогулку верхом, во время этого вашего сумасшедшего ливня. Наша встреча была краткой, и выяснить что-либо времени не было, к тому же она боялась говорить. Мы условились снова встретиться на следующей неделе во Флагстафе. Она сказала, что Сеймур, а может быть, и Генри тоже, во вторник собираются в Чикаго. И именно по дороге во Флагстаф меня задержал ваш дорожный патруль. Там я собирался каждое утро завтракать у «Говарда Джонсона» и ждать, когда она появится, — если, конечно, это произойдет.

— А почему вы думаете, что ей можно верить? — спросил Трэвис. — Кажется, один раз она уже вас обманула, почему бы и не повторить это?

— Не знаю, почему, но я ей поверил и решил попробовать.

— И вы собираетесь там появиться во что бы то ни стало?

— Да.

— В одиночку?

— Да.

— Несмотря на все, что было раньше?

— Да. Конечно, это моя очередная глупость.

— Вот именно. — Трэвис внимательно посмотрел на меня, выключил магнитофон и взял ручку. — Теперь послушайте, что собираюсь делать я. Назовите-ка мне фамилию этого итальянского полицейского. Если он подтверждает факты и дает вам чистую справку, я принимаю и все остальные объяснения. Но если это будет еще один мертвец — берегите задницу.

Над столом, за которым сидел Трэвис, висела доска объявлений, под заголовком «Разыскиваются». К ней были прикреплены три копии фотографий детей обоих полов — такие можно сделать в будках самообслуживания в аэропортах, — грустные, озабоченные личики. Я показал на них.

— Это все из той же оперы, верно?

Трэвис поднялся и налил две чашки кофе из своего аппарата.

— В каждой почте я их нахожу — из всех штатов. Знаете, сколько детей пропадает за год? Тысячи, понимаете? Только в районе Финикса на прошлой неделе сообщили о трех случаях. А те, которых мы находим, обычно уже мертвые. Когда-то о пропаже одного ребенка все газеты мира писали огромными буквами, а теперь даже ради ребенка Линдберга никто не пикнет хотя бы для очистки совести. Никто не пикнет. Их теперь больше интересует, развелся ли кто-нибудь из вашей королевской семьи или действительно ли наш веселый кандидат в президенты трахнул свою секретаршу десять лет назад. — Он помолчал, разглядывая одну из фотографий. — Четыре года. Четыре года, — повторил он, — а чокнутый мудак, если даже мы его поймаем, наймет себе модного адвоката, который будет толковать про его несчастливое детство. — Он произнес это без особого пафоса, но с угрозой в голосе, и лицо его пошло пятнами.

Поймав мой взгляд, он, видимо, решил, что слишком раскрылся.

— В этой стране полно засранцев и психов. На прошлой неделе в Финиксе поймали парня, который завернулся в станиоль и рисовал на своем доме эмблемы военно-воздушных сил, чтобы отпугнуть врагов. Когда его наконец задержали, выяснилось, что он укокошил мать и отца из «магнума». Как вам такое?

Вернулся Векслер, и, к счастью не с пустыми руками — принес одно из моих американских карманных изданий. Трэвис внимательно рассмотрел его и сличил меня с фотографией на обложке.

— Снимали пару лет назад, — сказал я, ожидая его вердикта.

— О’кей, стало быть, для начала, вы тот самый, кем назвались. Если подтвердится остальное, то нам тут, видимо, предстоят кое-какие развлечения.

Он обернулся к Векслеру:

— Какое обвинение ему вчера предъявили, Эл?

— Соучастие в краже.

— Ладно, запиши, что впоследствии обвинение отпало за отсутствием улик. Если это завернут, то я сам займусь.

— Спасибо, — сказал я.

— Не надо меня благодарить, я пока не вытащил вас из петли. Всегда можно написать еще одно обвинение, бумаги не жалко. Не завидую тому, кто вздумает меня дурить. — Он снова взял книжку и пробежал глазами супер. — Может, у вас просто богатое воображение. Это стоит прочесть?

— По-моему, да.

— Надпишите ее для меня. Нет, лучше для моей жены. Ее зовут Одри.

Я взял его ручку и надписал книгу.

— Когда-нибудь будет ценная вещь, а? Хе-хе. — Смех у него получился на редкость невеселый. — Если все, что вы рассказали, правда, надо будет подключить федералов.

— Федералов? — переспросил Векслер.

— Да, я все объясню. Прежде всего соберите сведения об одном парне по фамилии Сеймур, он здесь живет. Его почти наверняка нет в наших каталогах. Ничего не делайте, только найдите.

— Сеймур?

— Назовите его по буквам, — сказал он мне.

Я записал фамилию на бумаге.

Векслер хотел уйти, но Трэвис задержал его.

— Да, вот еще что. Посели-ка пока мистера Уивера у себя. Бьюсь об заклад, ему не хочется провести здесь еще одну ночь, а он должен быть в безопасности.

Векслер воспринял это предложение явно без энтузиазма.

— Надо посоветоваться с женой. Ведь она молодая.

— А какие проблемы?

— Да, в общем, никаких.

— Значит, нечего из этого устраивать дело Дрейфуса. Просто поставь ее в известность.

Когда мы остались одни, Трэвис сказал:

— Сдается мне, вы со своими друзьями ставили не на тех лошадок.

— Все из-за того, что я неожиданно увидел человека, которого считал мертвым. А вы разве не вмешались бы на моем месте?

— Может быть. Но, насколько я могу судить, вы вмешались совсем по другой причине — из-за этой бабы, с которой когда-то спутались. Погоня за юбками многих сгубила. Я сам два раза чуть не погиб. Теперь у меня третья жена, и все равно не сахар — будем надеяться, что ваша книжка ее подсластит.

Я окончательно запутался: то мне казалось, что он явно ко мне расположен, то расположение исчезало, словно он его выключал. Он производил впечатление человека вспыльчивого, самодовольного и тщеславного. Я ждал в соседнем кабинете, пока наконец не вернулся Векслер, чтобы отвезти меня к себе.

— Не уверен, что вам будут очень рады, — сказал он. — Какого хрена Трэвис не взял вас к себе, раз уж так о вас беспокоится. А вам, мистер, следует вести себя осторожно. Ведь чуть что — и сразу в наручники.

Его хозяйство размещалось на участке примерно в пол-акра, где стояли саманные домики, а большую часть занимала песчаная пустыня с кое-где торчащими кактусами. К одной стене гаража было приделано баскетбольное кольцо.

— Играете? — спросил я, чтобы как-то завязать разговор.

— Сын играет. Он в команде своего колледжа.

Векслер познакомил меня с женой — бодрой маленькой блондинкой в блузке и потертых джинсах. Когда я представился и поблагодарил за гостеприимство, она ничего не сказала, даже не взглянула на меня, только поджала губы. Было ясно, что она, как и ее муж, не одобряет идею Трэвиса. Меня провели в комнату сына в задней части дома, украшенную бейсбольными вымпелами и афишами Мадонны и Шер. Там пахло застарелым потом.

— Здесь, конечно, вы не будете чувствовать себя как дома, — сказал Векслер, считая, видимо, что блеснул юмором. — У детей теперь совсем другие вкусы. Вам нравится Мадонна?

— Компания вполне приемлемая, — ответил я. — Не то что пьяница, с которым мне пришлось провести ночь.

Векслер открыл дверь в маленькую ванную рядом с комнатой.

— Я принесу свежие полотенца. Все остальное у вас есть?

— Да.

Он потоптался в дверях.

— Вы женаты?

— Нет.

— Поймите меня правильно. Моя жена не хотела бы, чтобы вы обедали с нами. Я принесу вам еду сюда. К вам лично это не имеет никакого отношения, понимаете?

— Конечно.

— Она не любит незнакомых людей.

— Да, да, не нужно ничего объяснять.

Он хотел сказать еще что-то, но, видимо, передумал и оставил меня одного. Я осмотрел свое новое обиталище. Кровать односпальная, но довольно удобная. Как и в большинстве американских домов, просторный чулан. Под книжной полкой с карманными изданиями Стивена Кинга выстроились в ряд с полдюжины пар потрепанных теннисных туфель. На подоконнике — стереосистема и груда кассет.

Я дождался, когда Векслер принес полотенца, с удовольствием принял душ, лег поверх постели и стал размышлять о том, как круто обошлась судьба с Клемпсоном. Моя фортуна — пока — от меня не отвернулась, но я чувствовал, что давно перешел все мыслимые границы, словно в каком-то кафкианском кошмаре.