Дмитрий Петров - Кносское проклятие
У острова бросили якоря. Затем один из «греков» принялся размахивать фонарем, подавая на берег знаки. Оттуда почти тотчас замахали огнем в ответ. Поминутно скрываясь между волнами и выныривая, подошли три рыбачьих кораблика. С «Надежды» выдвинули лебедку, и Лерман невольно удивился, как ловко и сноровисто управляются с ней его зловещие пассажиры. Ясно было, что сложная операция задумана давно и хорошо, к ней тщательно готовились. А он, глупый и жадный Франц, оказался просто игрушкой в чужих руках. С ним поиграли, а теперь он, кажется, надоел и больше не нужен. Несколькими часами раньше стала так же не нужна и его команда…
Тяжелые сундуки вытащили на палубу и принялись при помощи лебедки перегружать их на утлые рыбачьи кораблики.
«Опасно, могут перевернуться, — вяло подумал про себя Лерман. — Зато, конечно же, эти лодки ни у кого не вызовут подозрений. Теперь сундуки можно доставить в Петербург, минуя всякие таможни. А я был нужен только для того, чтобы довезти их сюда».
Осознание того, что он стал пешкой в чужой крупной игре, было нестерпимо обидно. Хотелось зарыдать, но и на это времени у хитроумного когда-то и удачливого Лермана уже не осталось.
— Многочтимый капитан, — сказал старик, медленно приближаясь, и в руке его сверкнула сталь длинного ножа, каким режут скотину. — Неужели ты думал, что сможешь получить хоть маленькую часть нашего золота? Ты думал, что его хранят вот уже три тысячи лет для того, чтобы раздавать таким, как ты? Если бы мы раздавали его иноплеменникам, у нас бы давно ничего не осталось. Таких, как ты, очень много, многочтимый капитан.
Старик взмахнул ножом, и последние слова, которые услышал Франц, были:
— Золото принадлежит Великому Червю!
Но капитан уже ничего не понимал: запрокинув голову, он бился на палубе в предсмертной судороге.
Сундуки сгрузили на рыбачьи баркасы, туда же спустились люди, и опустевшая шхуна осталась раскачиваться на волнах.
Спустя сутки порвалась якорная цепь, и еще какое-то время безлюдный корабль, как призрак, носился по морской глади. Изрядно потрепанную «Надежду» выбросило на берег острова Сааремаа, где эстонские крестьянки растащили по домам обрывки мачтовых канатов и жалкое содержимое матросских сундучков.
Хельсинки
Я в красках представлял себе предстоящую встречу с Константиносом Лигурисом. Теперь уже наши роли могли перемениться. Он больше не просто богатый заказчик, а я не просто жалкий частный детектив, исполняющий его волю. Нет, сейчас, после откровений, вырванных силой из несчастного Властоса, Константинос Лигурис превратился в человека, скрывающего опасную тайну и уже тем самым весьма подозрительного, а я обратился едва ли не в спасителя человечества, зорко рассмотревшего грядущую угрозу…
Да, я навещу его в Лондоне, причем неожиданно. Приду к нему прямо в офис фирмы где-нибудь на Пиккадилли и, гордо прошествовав по анфиладе разгороженных стеклянными перегородками залов, мимо притихших секретарш и младших менеджеров, ворвусь в кабинет беспощадным разоблачителем!
Или явлюсь прямо домой, в респектабельный викторианский особняк где-нибудь в районе Челси, и позвоню в дверь. А когда господин Лигурис примет меня в гостиной с пылающим камином, я сразу же, с порога, брошу ему в лицо обвинения в сокрытии истины…
Ничего этого не получилось, сразу скажу. Мне попросту не дали британскую визу. Видимо, что-то в моей персоне вызвало неудовольствие у мелких визовых клерков.
Отказали без объяснения причин: никто в консульстве не станет опускаться до разговоров с какими-то там российскими гражданами…
— Ты извини, старик, — сказал Вазген, который по моей просьбе пытался содействовать в получении визы. — Ничего не вышло, понимаешь. Черт их разберет, к чему они могли придраться! Может, что ты неженатый, или что молодой, или что слишком старый…
Я только махнул рукой: зачем гадать, когда причина может быть любой?
Унизительный отказ в получении визы может поджидать любого российского гражданина в любом консульстве европейской страны. Это непредсказуемо, и к таким вещам следует быть всегда готовым.
Немного странно, конечно, когда люди сначала впустили в свои страны миллионы африканцев-наркоманов и арабов-террористов, а потом с наивной дотошностью не впускают «этих подозрительных русских». Напоминает человека, который мчится в машине без тормозов и при этом сильно переживает, что барахлит кондиционер. Недолго же ему осталось переживать…
Эффектно разоблачить Константиноса не получилось, и поэтому пришлось назначить ему встречу на нейтральной территории. Приехать в Петербург он отказался, сославшись на занятость и волокиту с получением русской визы, а потому местом свидания стала эспланада в Хельсинки, куда в назначенное время Константинос приехал прямиком из Вантаа, а я прошелся пешком по Алексантеринкату от гостиницы «Скандик».
Осень уже полностью вошла в свои права: с близкого моря дул непрерывный холодный ветер, и многие прохожие уже надели нелюбимые здесь головные уборы. После нескольких дней, проведенных на жарком Крите, я боялся простудиться и кутал шею в шарф.
Всю дорогу я предпринимал меры предосторожности. После событий на Крите, откуда нам с Зоей едва удалось унести ноги, до меня наконец дошло, какая опасность нависла над нами. Очертания таинственной организации, на пути которой мы невольно встали, еще не были до конца ясны, но ее огромные возможности и ее поистине звериную беспощадность мы видели собственными глазами. Что с того, что мы сбежали с Крита? Смерть могла подстерегать нас повсюду, за каждым углом. Димис не ушел от нее в Петербурге, а что мешает разделаться со мной, например, или с Зоей в любой другой точке мира?
Поэтому, вернувшись домой, я посадил Зою в своей квартире, строго приказав никому не открывать и не отвечать на телефонные звонки. Ее квартира на Васильевском острове показалась мне ненадежным убежищем, а у меня дома как-никак был предусмотрен целый ряд мер безопасности. Сам же я поехал на встречу с Лигурисом не на машине, как поступил бы в ином случае, а на поезде «Ян Сибелиус». Рассудил, что человек в толпе пассажиров более защищен, чем в машине на пустой дороге. Хотя, будучи профессионалом, я с той же очевидностью понимал, что хитрость и коварство Тини-ит и ее людей не позволят мне расслабиться нигде и ни на минуту. Смерть может прийти внезапно и в любом обличье: в виде кондуктора поезда, который воткнет гвоздь в сонную артерию, или в виде старушки-газетчицы из «R-киоска», когда ты будешь покупать у нее газету и склонишься к стеклянному окошку. От смерти не убежишь. Если человека очень хотят убить, его убьют, какие бы меры предосторожности он ни предпринимал, — эту нехитрую истину во всем мире знает каждый политик и богатый бизнесмен.
Все удивляются, к примеру, отчего это государственные органы не так рьяно борются с некоторыми плохими вещами. Да потому что органы эти состоят из людей, и каждый из них не хочет, чтобы в него шмальнули из пистолета в подъезде собственного дома…
Способов избежать такой участи существует всего два: не связываться либо, если уже связался, опередить врага и уничтожить его первым.
Вот только сумею ли я уничтожить Тини-ит и ее могущественный орден убийц? Ведь я так мало о них знаю: гораздо меньше, чем они знают обо мне.
Когда господин Лигурис появился в узком переулке, ведущем к эспланаде, вид у него был крайне недовольный. Похоже, он и не собирался скрывать своего разочарования моей деятельностью.
— Прошло уже две недели, — сказал он, с кислой миной пожимая мою руку, — а вы, кажется, никуда не продвинулись. Надеюсь, сейчас у вас есть хоть какие-нибудь новости? Или вы заставили меня лететь сюда из Лондона для того, чтобы послушать ваши рассуждения?
Вместо ответа я вытащил из кармана обе фотографии, присланные мне Константиносом.
— Вот эти две женщины, — сказал я, протягивая снимки. — Вы прислали их мне, а теперь я могу их вам вернуть за ненадобностью.
— Почему? — опешил он. — Что вы имеете в виду?
— Обеих нет в живых, — пожал я плечами. — Ваша супруга умерла два года назад. А Евдокия — ваша несостоявшаяся невестка — погибла сравнительно недавно. Не прошло и года после ее смерти.
Я внимательно следил за реакцией грека. Да, он был потрясен. Во всяком случае, казался потрясенным. Даже на смуглом лице проступила некоторая бледность.
— Отчего они умерли? — после короткой паузы спросил он.
— Как умерла ваша бывшая супруга, не могу сказать, — ответил я. — Не было времени этим заниматься, да ведь вы и не просили. А вот насчет Евдокии, тут я вас озадачу: она была принесена в жертву.
Черные, с проседью, брови Лигуриса взметнулись кверху, и он посмотрел на меня с нескрываемым сомнением.
