Алма Катсу - Употребитель

Она ставит ноутбук на пол и тянется к руке Люка. Ее рука такая маленькая и теплая. Ладонь влажная, но Люк не может понять, у него или у нее.

— Я просто не знаю, как вас благодарить за то, что вы сделали для меня, — говорит Ланни, глядя на него пронзительным взглядом, который проникает внутрь Люка, и ему кажется, что она видит его насквозь. — Я… Мне никогда… Я хочу сказать, что никто никогда не был так добр ко мне. Никто так не рисковал ради меня.

Неожиданно ее губы прикасаются к его губам. Люк закрывает глаза. Он целиком отдается мягкой влажности ее губ. Он падает на кровать, увлекая за собой почти невесомую Ланни. Его сердце рвется надвое. Он в ужасе от того, что делает, но именно этого ему хотелось с самого первого мгновения, как только он ее увидел. Он не вернется в Сент-Эндрю — по крайней мере, не сразу. Он последует за ней. Как он может уйти? Он так нужен ей. У него такое чувство, что в его грудь вонзился крюк, но ему не больно. Он легко, без напряжения идет за Ланни. Он не может сопротивляться. Он прыгает со скалы в черную воду, не видя, что ждет его в глубине, но знает, что ничто на свете не остановит его.

Глава 26

Бостон

1817 год

Выслушав историю Адера, я, охваченная страхом и жалостью к себе, удалилась в свою комнату, улеглась в постель и подтянула колени к груди. Я боялась вспоминать о том, что рассказал мне Адер, и пыталась отогнать от себя воспоминания.

В дверь постучал Алехандро. Я промолчала. Он приоткрыл дверь и внес поднос с чаем и бисквитами. Алехандро зажег несколько свечей и сказал:

— Нельзя сидеть в темноте, Ланор, это так тоскливо.

Затем он поставил рядом со мной чашку на блюдце, но мне было не до его любезностей. Я сделала вид, будто смотрю за окно, на тихую бостонскую улочку, но на самом деле я ничего не видела. Я была по-прежнему ослеплена гневом и отчаянием.

— О, моя милая, не надо так грустить. Я знаю, это пугает. Я ужасно испугался, когда это случилось со мной, потому что это было… неведомое. Тайна. Глубокий, темный провал.

— Скажи мне, Алех, что мы такое? — спросила я, прижав к груди подушку.

— Ты — это ты, Ланор. Ты не имеешь никакого отношения к колдовскому миру. Ты не можешь проходить сквозь стены, как призрак, не можешь навещать Господа в раю. Мы спим, едим и пьем, мы проводим дни, как все обычные люди. Единственное различие в том, что обычный человек время от времени гадает, какой же день станет для него последним, а наши с тобой дни никогда не будут сочтены. Мы живем и живем, видя все происходящее вокруг нас. — Эти слова Алехандро произнес бесстрастно, словно бесконечное течение дней отняло у него все чувства. — Когда Адер объяснил, что он сделал со мной, мне захотелось покончить с жизнью. Мне хотелось бежать от ужасной неизвестности, даже если это означало самоубийство. Но именно убить себя я и не мог. А ты, помимо всего прочего, потеряла ребенка… Это так страшно, что нет слов. Бедняжка Ланор. Но, знаешь, твоя печаль пройдет, — продолжал Алехандро. Я слушала его певучий английский, все еще приправленный испанским акцентом. Он сделал глоток чая и посмотрел на меня сквозь пар, поднимающийся над чашкой. — С каждым днем прошлое будет уходить все дальше и дальше, а жизнь рядом с Адером будет становиться все более привычной. Ты станешь членом нашей семьи. Потом, в какой-то день, ты вспомнишь что-то из другой жизни — брата или сестру, какой-то праздник, дом, в котором ты жила, любимую игрушку, — и поймешь, что больше не оплакиваешь свои потери. Это будет что-то такое, что случилось с тобой давным-давно и уже тебе не принадлежит. Вот тогда ты поймешь, что превращение совершилось.

Я посмотрела на него через плечо:

— А сколько времени пройдет, прежде чем уйдет боль?

Алехандро тонкими щипчиками взял из сахарницы кусок сахара и положил в чашку:

— Все зависит от того, насколько ты сентиментальна. Я, к примеру, ужасно мягкосердечен. Я любил свою семью и после превращения долго тосковал по родне. А вот Донателло, возможно, никогда не оглядывался назад. В своем прошлом он ничего драгоценного не оставил. Родители бросили его, когда он был еще маленьким — из-за того, что у него была связь со взрослым мужчиной. — Последние слова Алехандро произнес шепотом, хотя в этом доме все до единого были содомитами, если не хуже. — Его жизнь была полна лишений и неуверенности. Поношения, голод, тюрьма… Нет, вряд ли он о чем-то сожалеет.

— А я не думаю, что моя боль когда-нибудь утихнет. Мой ребенок погиб! Я хочу вернуть мое дитя. Я хочу, чтобы мне вернули мою жизнь.

— Ребёнка тебе не вернуть, это невозможно, ты должна это понять, — мягко проговорил Алехандро, потянулся ко мне и погладил мою руку. — Но скажи мне, дорогая, зачем тебе твоя прежняя жизнь? Судя по тому, что ты мне рассказывала, тебе не к кому и не к чему возвращаться. Твои родные вышвырнули тебя из дома, они бросили тебя в такое время, когда тебе так нужна была их забота. Я не вижу ничего такого, о чем тебе стоило бы сожалеть. — Алехандро пристально смотрел на меня своими темными, добрыми глазами. Он словно пытался заставить мое сердце откликнуться. — В пору бед нам часто хочется вернуться к чему-то знакомому. Но это пройдет.

— Но… есть кое-кто… — пробормотала я.

Алехандро наклонился ближе. Он был готов выслушать мое признание.

— Друг. Я тоскую по одному особенному другу.

Алехандро и вправду был доброй душой, он любил ностальгические воспоминания. Он зажмурился, словно кот в солнечный день на подоконнике, предвкушая мой рассказ.

— По людям всегда тоскуешь сильнее всего, — сказал он. — Расскажи мне об этом друге.

С тех пор, как я покинула Сент-Эндрю, я всеми силами старалась не думать о Джонатане. Правда, совсем не думать о нем было выше моих сил, поэтому я давала себе маленькие послабления — несколько минут перед сном. Тогда я вспоминала о его горячей щеке, прикасающейся к моей, и то, как у меня бежали по спине мурашки, когда он обвивал руками мою талию, затянутую в корсет, и я полностью принадлежала ему. Мне трудно было сдерживать чувства даже тогда, когда Джонатан был всего лишь призраком в потайных уголках памяти, а рассказывать о нем было очень больно.

— Не могу, — покачала я головой. — Я слишком сильно тоскую по нему.

Алехандро откинулся на спинку стула:

— Этот друг для тебя — все на свете, да? Любовь всей жизни. Он был отцом твоего ребенка.

— Да, — ответила я. — Любовь всей моей жизни. — Алехандро ждал продолжения. Его молчание стало чем-то вроде натянутого шпагата между нами. Я продолжала: — Его зовут Джонатан. Я была влюблена в него с детства. Большинство людей считали, что он для меня слишком хорош. Его семейство — хозяева города, в котором я жила. Не сказать, чтобы они были баснословно богаты, но там все зависят от этой семьи. Ну, и к тому же он невероятный красавец, — сказала я и залилась краской. — Наверное, ты считаешь меня дурочкой…

— Вовсе нет! — дружелюбно возразил Алехандро. — Перед красотой все бессильны. Но по правде, Ланор, насколько красив может быть мужчина? Ну, взять хотя бы Донателло. Он настолько хорош собой, что вдохновлял одного из величайших художников Италии. Твой возлюбленный красивее Донателло?

— Если бы ты увидел Джонатана, ты бы меня понял. В сравнении с ним Донат выглядит троллем.

Алехандро изумленно причмокнул языком. Мы с ним недолюбливали Донателло. В своем тщеславии он был почти невыносим.

— Смотри, чтобы Донат этого не услышал!.. Ну, допустим. А как насчет Адера? Разве он не красив? Ты у кого-нибудь видела такие глаза? Как у волка…

— Адер не лишен привлекательности, — сказала я, а сама подумала: «Привлекательность у него звериная». — И все же — никакого сравнения, Алех. Поверь мне. Но… это уже неважно. Я больше никогда его не увижу.

Алехандро погладил мою руку:

— Не говори так. Ты этого не знаешь. Может быть, вы еще встретитесь.

— Я не могу представить себе возвращение домой — теперь. Разве все не так, как рассказал Адер о себе? Как я смогу все объяснить родным? — с грустью спросила я.

— Есть способы… Нет, жить вместе с ними ты не сможешь, это исключено. Но короткий визит… если ты приедешь ненадолго…

Он задумчиво покусывал нижнюю губу.

— Не тешь меня надеждой. Это слишком жестоко. — Слезы заволокли мои глаза. — Пожалуйста, Алехандро. Мне нужно отдохнуть. У меня ужасно болит голова.

Алехандро быстро коснулся моего лба кончиками пальцев:

— Жара нет… Скажи мне, эта головная боль… она вроде постоянного покалывания в затылке? Даже не в голове, а как бы в сознании?

Я кивнула.

— Да? Что ж, дорогая моя, лучше тебе постараться к этому привыкнуть. Это не головная боль. Это часть дара. Теперь ты связана с Адером.

— Связана с Адером? — повторила я.