Александр Проханов - Виртуоз
Вот возникала танцевальная фигура, в которой тело танцовщицы превращалось в мерцающее колесо. Катилось по ковру. Очаровательная голова с распущенными волосами оказывалась то на ковре, то взлетала ввысь. Маленькие плотные груди то касались ковровых узоров, то страстно трепетали в свете люстры. Этот танцевальный символ означал круговращение жизни и смерти, радости и уныния, успехов и поражений, дня и ночи, прозрения и безумия. Танцовщица, упав на колени, выгибалась назад, касаясь затылком земли, и этот живой трепещущий лук с натянутой тетивой означал порыв страстей, стремление к победе, непобедимость царя, соединение воли властителя с волей бога. Казалось, на маленькие жаркие груди плясуньи наложена отточенная стрела, готовая поразить враждебного воина на стремительной колеснице. Танцовщица замирала, изогнувшись гибкой спиной, образуя дугу, чуть раздвинув ноги, упираясь в ковер серебристыми ладонями. Эта фигура означала соитие земли и неба, оплодотворение звездным небом готовой к деторождению земли. Ромулу казалось, что прелестная женщина вся светится в таинственных, летящих из неба лучах. Среди ее серебристых колен раскрывает розовые лепестки, расцветает волшебный лотос — цветок любви и бессмертия.
— Ну, как я была сегодня? — Алина обняла лежащего на подушках Ромула, прильнув к нему влажным, обольстительно благоухающим телом.
— Так царица Савская танцевала перед царем Соломоном, — ответил Ромул.— Мы отправимся на Сардинию к моему другу Берлускони, и ты станешь танцевать перед истинными властителями мира.
С этими словами Ромул отломил от виноградной кисти сочную ягоду с розовой искрой солнца. Взял в рот и, целуя обожаемую женщину, вложил ей в губы светящийся, животворящий плод.
После ухода олимпийской чемпионки он дремотно смотрел телевизор — серию программ под названием «Русские сенсации».
Сначала показали русскую киноактрису. Когда-то любимица публики, лауреат множества премий, теперь она прозябала в доме престарелых, опустившаяся и заброшенная, полубезумно, со слюнявой улыбкой, лепетала о том, что и в старости нуждается в мужской любви. Затем последовал сюжет о сожительстве матери и сына, в результате которого появился ребенок без глаз. Показывали лобастое, губастое лицо олигофрена, на котором вместо глаз была плоская кожа.
Ромул смотрел сюжеты и рассеянно думал, что эта инфернальная реальность заставляет людей искать спасения у Духовного Лидера. Способствует его, Долголетова, влиянию.
На экране кривлялся карлик с большой головой, недоразвитыми ногами и руками. Он лез под юбки молоденьким актрисам, позволял пышной телеведущей поднимать себя, качать у груди, при этом проказливо лез женщине за вырез платья, шалил, допуская непристойные жесты. Ромул одобрительно разглядывал карлика. Думал: чем больше в жизни мерзости и низменности, тем рельефнее, совершеннее выглядит он сам в глазах публики. Изящный, сдержанный, обходительный с дамами, с глубоким духовным взором.
Затем он увидел странный сюжет, показавшийся ему весьма любопытным. Показывали собрание монархистов, известного художника Нащокина, кинорежиссера Басманова. Тот представил наследника царственного престола, потомка цесаревича Алексея, который будто бы избежал мученической смерти и продолжил род прямых наследников царства. Была показана картина Нащокина, изображавшего молодого царя. Так называемый наследник — его лицо с бородкой и усами — и впрямь напоминало лицо Николая Второго. Какой-то чудовищный лохматый старик, похожий на лешего, бился на полу. Блестели позументы мундиров, краснели казачьи лампасы, фигурировали экзальтированные физиономии. Все было забавно и слегка кощунственно, в духе «Русских сенсаций». Но у Ромула осталось странное ощущение. Ему показалось, что он уже где-то видел это молодое, с золотистой бородкой лицо. Что-то тревожило его в этом сюжете, размещенном среди скабрезностей и дурацких шуток.
Выключил телевизор и прислушивался к тишине, не раздастся ли волшебный голос невидимой певицы, не позовет ли его ta собой божественная Эвридика. Но была тишина, в которой он слышал собственное тревожное сердцебиение.
Президент Лампадников, он же Рем, ужинал в «Лесной сказке» с министром финансов США. Только что они заключили соглашение, по которому значительная часть российского «стабилизационного фонда» переводилась в облигации ипотечных фирм Америки, терпящих банкротство.
— Америка никогда не забудет вашего поступка, господин президент. Вы поступили, как настоящий друг, подав нам руку помощи, — американец с аппетитом поедал свежую форель, ловко отделяя розоватую тушку от хрупкого позвоночника.
— Это в русской манере, о которой писали и Пушкин, и Достоевский. «Последнюю рубаху сними, а другу отдай». Русский народ отзывчив к чужой беде, — просвещал американца Рем, поднося к губам бокал белого сухого вина.
— Федеральные власти Америки тщательно отслеживают маршруты русских теневых капиталов, проходящих «отмывку» в офшорных зонах и мировых банках. Составлен «черный список», в который входят около сотни крупнейших ваших чиновников, бизнесменов, военных. Конечно, вашего имени, господин президент, там нет и быть не может, — министр аккуратно промокнул салфеткой жирные губы, направив на Рема маленькие блестящие глазки.
— В Америке есть круги, заинтересованные в дискредитации российской власти. Конечно, мы не идеальны, но мы единственные, кто может управлять русским народом. Последние опросы общественного мнения показали, что самой популярной фигурой в России является Сталин. Представляете, что будет, если к власти придут сталинисты? Какое количество новых ракет, самолетов, подводных лодок будет поставлено на вооружение? — Рем поддел на вилку лакомый кусочек спаржи и бережно перенес себе в рот.
— Но ведь вы только что сказали, господин президент, что русские — очень кроткий, отзывчивый, миролюбивый народ? — министр переложил на чистую тарелку голый рыбий скелет с глазастой головой. Подумал и украсил скелет листиком салата и ягодой маслин. — Натюрморт, — усмехнулся министр.
— Русский народ действительно отзывчив и добродушен, но в душе он — сталинист. Мы, демократы, друзья Америки, управляем народом, который и по сей день исповедует культ Сталина. Это очень опасное занятие — управлять таким народом. Вы никогда не входили в клетку голодного тигра? — Рем добавил к натюрморту кисточку укропа и маленькую корочку хлеба.
— Нет, к тигру я не входил. К вице-президенту Чейни входил, — ответил министр.
— Такие натюрморты любил рисовать Пикассо, не правда ли? — Рем любовался натюрмортом, поднеся к нему горящую на столе свечу.
Расставшись с министром. Рем отправился в свою резиденцию «Барвиха-2» и уже там просмотрел телевизионный сюжет с «цесаревичем». Остался очень доволен, расхаживал по кабинету, посмеивался. Пробовал изобразить иероглиф «Скрипичный ключ». Позвонил Виртуозу:
— «Помазанник» очень хорош. Вы еще не взяли у него пробы ДНК?
— Конечно, нет, — ответил Виртуоз, отложив сочинение гностиков.
— Возьмите на всякий случай. Уж очень у него «романовский» вид.
— Возьмем, если ты хочешь. Но это займет не меньше месяца.
— Куда торопиться? А Лобастов, скажу я тебе, молодец. И Басманов молодец.
— А я?
— Ты — молодец, как соленый огурец! — рассмеялся Рем. — Позвони владыке Арсению. Завтра его выход, — Рем отложил телефон.
Виртуоз задумчиво смотрел на большую фотографию матери, сделанную незадолго до ее кончины. Мать тихо улыбалась, глядя на белый цветок пиона.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Алексей проснулся, выныривая из клубящихся, похожих на облака сновидений. Лежал в просторной спальной, глядя на лепной плафон с узорным, из разноцветных стекол, светильником. Солнце переливалось в стеклах, рассыпая на потолке павлиньи спектры. Вчерашний день — собрание странных, экзотических людей, картина именитого художника, заверения в дружбе, исходящие от прославленного режиссера, обморок косматого профессора, напоминавшего языческого колдуна, — все это присутствовало в недавних снах, перенеслось в явь, легло на потолок перистыми разводами солнца. Он старался объяснить случившуюся с ним перемену. Понять, чего хотят от него эти люди. Кто, невидимый и таинственный, скрывается за ними. Кто вырвал его из привычной, провинциальной жизни, заключил в гигантский клокочущий город, навязывает несвойственную ему, мучительную и опасную роль. Почему именно он, провинциальный историк, скромный музейный работник выбран чьей-то грозной непререкаемой волей на роль наследника русского престола. Роль, несущую в себе пугающую театральность, кощунственную лживость, навязчивую зрелищность. Кто он такой, Алексей Федорович Горшков, кого вчера мертвенные уста старика назвали «Ваше высочество».
