Грег Айлс - Кровная связь
– Я могу вам чем-то помочь, мисс?
Ко мне направляется коренастый мужчина с седеющей бородой. Он одет в рабочие брюки цвета хаки, черную тенниску и высокие сапоги «харлей-дэвидсон» для езды на мотоцикле. Мочку его левого уха украшает золотая серьга, а над правым плечом свисает перевязанный ленточкой конский хвост. Ему явно перевалило за пятьдесят. Точнее, его возраст приближается к шестидесяти.
– Надеюсь. Это мой отец создал вон ту скульптуру вертолета. Я приехала, чтобы взглянуть на нее.
Лицо мужчины озаряет улыбка.
– Вы дочка Люка Ферри?
Как приятно, когда во мне узнают не только внучку Уильяма Киркланда!
– Правильно. Вы знали его?
– Конечно. Не очень хорошо, разумеется, потому что он редко приходил на встречи. Он был не слишком общителен, по большей части молчал. Но зато он сделал для нас этот вертолет. Вот что я вам скажу: для любого, кто служил в Наме,[17] военный санитарный вертолет «хьюи» – редкостной красоты штучка. Он похож на ангела-хранителя, который спускается с небес, чтобы вырвать тебя из ада.
Я киваю, пребывая в некоторой растерянности, потому что толком не знаю, для чего приехала сюда.
– Я думала, что вы держите его внутри здания.
– Большую часть года так оно и есть. Но четвертого июля священник из приходской церкви Святой Марии благословляет флот на озере Святого Иоанна. Там проходит лодочный парад, а потом и регата, чтобы выявить самую быстроходную посудину. Мы проводим ее каждый год в память тех, кто пропал без вести на войне. Чтобы не забыть о том, что было, понимаете? И вот уже четыре года подряд мы выставляем сюда вертолет вашего отца.
– И весь прошлый месяц он тоже простоял здесь?
Бородатый мужчина выглядит сбитым с толку.
– До сегодняшнего дня он был укрыт брезентом. Вообще-то я как раз и должен был разобрать все это сооружение. Мы привезли его с озера на открытой платформе, но занести внутрь не сподобились. Все мы немножко перебрали, вы понимаете, мисс. Но, доложу я вам, людям чертовски нравится смотреть, как наш «хьюи» плывет по озеру. Знаете, такое зрелище согревает душу. Особенно в последние пару лет, когда столько наших парней снова отправились за океан.
Я замечаю, что улыбаюсь.
– Папе бы это понравилось.
Ветеран кивает, потом протягивает мне руку.
– Джим Берли, мисс. Горжусь тем, что имею возможность познакомиться с вами.
– Кэт Ферри.
Еще одна улыбка.
– Кэт, да?
– Это сокращение от «Кэтрин».
– Ага, понимаю. Итак, чем могу помочь?
Скажите, что мой отец был хорошим человеком…
– Собственно, мне было всего восемь лет, когда отец погиб, поэтому он почти ничего не рассказывал мне о войне. Вам что-нибудь известно о том, чем он там занимался?
Берли ненадолго задумывается, потом теребит свою густую бороду.
– Почему бы нам не присесть в тени, вон там?
Я иду за ним к поцарапанному грязно-коричневому столу для пикника, установленному под дубом, и сажусь напротив. На крышке стола красуется наклейка с бампера автомобиля, на которой написано: «Для тех, кто сражался за нее, свобода имеет сладкий вкус, который никогда не познают те, кого они защищали».
– Ваш отец был спокойным и тихим парнем, – начинает Берли. – Полагаю, вам это известно. Люк, он ведь был на несколько лет младше меня. Отслужил свой срок в Наме чуть позже меня. Многие из тех, кто приходит сюда, тоже молчат и ведут себя очень сдержанно, но спустя какое-то время приоткрываются. Люк был не таким, он так и остался замкнутым. Но он вовсе не был недружелюбным или что-нибудь в этом роде. Просто ему было нужно больше свободного пространства, чем другим, понимаете? Это война сделала некоторых из нас такими.
Я киваю, пытаясь представить отца внутри этого маленького здания или даже сидящим за столом для пикника. Ему и в самом деле нужно было намного больше свободного пространства, чем большинству людей.
– Все, что мне известно, – продолжал Берли, – это только то, что Люк не тянул обычную армейскую лямку. Насколько я слышал, еще до призыва на службу он был первоклассным стрелком. По-моему, он был охотником. Охотился всю свою сознательную жизнь в Крэнфилде. Поэтому, когда его призвали на службу в воздушно-десантные войска, он стал снайпером.
– Снайпером? – Я никогда не слышала об этом раньше.
Берли утвердительно кивает.
– Это нелегкая работа. Приходится убивать, глядя в глаза противника, понимаете? Причем не в пылу боя. Чтобы делать эту работу, нужно уметь убивать хладнокровно. И если только ты не чокнутый, такая работа забирает часть души.
Никто из членов моей семьи и словом не заикнулся об этом. Впрочем, может быть, они и сами не знали всех подробностей.
– Вы больше ничего не припоминаете?
Берли набирает воздух в легкие и вздыхает.
– Парочка наших ребят сумели выудить кое-что из Люка. И вот что мы узнали. Ваш отец служил в специальном подразделении. Что-то вроде диверсионного отряда. Такие отряды посылали в места, где наших регулярных войск не должно было быть в принципе.
– Куда, например?
– Например, в Лаос и Камбоджу.
По телу у меня пробегает дрожь. Я закрываю глаза и вижу Натана Малика, сидящего передо мной и рассказывающего о каменном Будде. Я привез его с собой из Камбоджи…
– Вы точно знаете, что мой отец был в Камбодже?
– Милая, я ни в чем не могу быть уверенным. Но он был в одном из таких мест. И там еще были какие-то неприятности, связанные с подразделением, в котором он служил. Обвинения в зверствах или что-то в этом роде.
Я качаю головой – не столько оттого, что не верю ему, сколько от удивления.
– Правительство затеяло расследование и устроило парочку военных трибуналов. Но потом все обвинения были сняты. Дело спустили в туалет в Вашингтоне.
– Когда это случилось?
– Думаю, еще во время войны. Вскоре после первых рейдов группы. Потом снова, но уже после войны. Хотя, по-моему, к тому времени Люк был уже мертв.
– Послушайте, мистер Берли, я прошу вас быть откровенным. Вы считаете, что мой отец участвовал в военных преступлениях?
Ветеран некоторое время раздумывает, прежде чем ответить.
– Вот что я вам скажу, Кэт. Теперь, оглядываясь назад, многое из того, что я делал там, кажется преступлением и мне самому. Но когда я был там, то даже не задумывался об этом. Это было частью моей работы. Воинский устав и кодекс поведения не охватывают и половины ситуаций, в которые мы попадали. Это была борьба за выживание. Оценка прошлых событий считалась роскошью, которую мы не могли себе позволить. А сейчас в доброй половине голливудских фильмов только и показывают негодяев, которые отрезали уши и убивали женщин и детей. Не буду лгать, иногда такое случалось. А то и кое-что похуже. Но большинство ребят просто честно служили свой срок и делали все, что в их силах, чтобы остаться людьми и сохранить самоуважение.
– Уверена, что это правда. Но я пришла сюда не за этим. Я хочу побольше узнать об отце.
Берли печально улыбается.
– А я и рассказываю вам о нем, хотя, на первый взгляд, это не так. Я говорю: что бы ни совершил Люк, вам все равно не понять этого, оглядываясь на прошлое тридцать три года спустя и с территории США. Я вовсе не оправдываю зверства или что-нибудь в этом роде. Я просто хочу сказать… Черт, я не знаю, что хочу сказать.
Я чувствую, как во мне поднимается отчаяние.
– Вы не знаете никого, с кем я могла бы поговорить, чтобы получить более конкретную информацию? Кого-нибудь, кому папа мог довериться?
В ответ Берли лишь пожимает плечами.
– Был тут такой черный парень, с которым Люк был достаточно близок одно время. Кое-кто из братьев бывает здесь намного реже, чем следовало бы. Мы пытаемся сделать так, чтобы они не чувствовали себя лишними – ветеран, он и есть ветеран, понимаете? – но и во Вьетнаме все обстояло точно так же. Особенно после шестьдесят восьмого года, когда убили доктора Мартина Лютера Кинга.
– Вы не помните, как звали этого парня?
– Джесси… А дальше не помню. Не могу вспомнить его фамилию. – Берли машет рукой в сторону здания. – В архиве должно быть его имя, но у нас его нет. И вообще все наши записи полетели к черту. Компьютер накрылся. Впрочем, я точно помню, что Джесси тоже служил в десанте. Хотя и в другом подразделении, не с вашим отцом. Он был в одном отряде с Джимми Хендриксом. Джесси очень гордился этим.
– Джесси родился здесь?
– Нет, в Луизиане. Ниже по течению реки. По-моему, в Сент-Фрэнсисвилле, если не ошибаюсь.
– Так и не можете вспомнить его фамилию?
Берли щурится, как человек, который смотрит на яркий свет.
– Я ведь знал ее… Просто не могу вспомнить. Болезнь всех пожилых людей, знаете ли. Подождите секундочку. Биллингс? Нет. Биллапс? Биллапс, точно! Так называлась бензозаправка которая была здесь когда-то. Джесси Биллапс, военная специальность номер четыре, сто первая воздушно-десантная дивизия.
