Возмездие - Элизабет Нуребэк
Мама была бы в восторге. Легко могу представить, как она носит футболку с собственным портретом, смеясь своим журчащим смехом.
— Она была популярна, — говорю я, перелистывая брошюру.
— Она и до сих пор популярна, — поправляет он. — Кэти народ всегда будет любить. Ты тоже из тех, кто помнит наизусть все ее песни?
— Пожалуй, да, — отвечаю я и улыбаюсь. Юноша смеется и желает мне приятного осмотра. Поблагодарив его, я вхожу в помещение.
Музей состоит из нескольких комнат, и в первой рассказывается о том, как Катарина Андерссон, дочь знаменитого певца и артиста Эрика Андерссона, стала известна на всю Швецию как Кэти, всеми любимая, одна из самых известных певиц. На экране демонстрируется запись ее первого выступления на телевидении в возрасте семнадцати лет. На стенах висят фотографии с ее первых мюзиклов и концертов, данных еще в школьные годы, и дальше вплоть до последнего выступления в Цирке.
В следующей комнате выставлены сценические наряды разных лет, потрясающие платья и брючные костюмы, плюмажи и боа из перьев, шляпы и туфельки. Повсюду развешаны фотографии Кэти в разных великолепных образах в обществе знаменитостей, а также фанатов, с которыми она всегда охотно позировала.
Интерактивный экран дает посетителю возможность сфотографироваться в самых ярких ее костюмах. Перед ним, хихикая, стоит пара лет пятидесяти.
Я перехожу в следующий зал, где стены украшают обложки ее альбомов и различные призы, которые она получила за долгую карьеру. Платиновые диски и награды «Грэммис», разнообразные призы, висевшие у нее дома на парадной стене, теперь переместились сюда.
На меня накатывает странное чувство, что здесь чего-то не хватает, но не могу понять, с чем оно связано. Музей прекрасно справляется со своей задачей прославления Кэти и ее артистической жизни. Я должна была бы испытывать гордость, возможно, ностальгию с горьковатым привкусом, но вместо этого чувствую только бессилие и скорбь.
Посреди зала в освещенной витрине красуется микрофон, который, как утверждается, она использовала во всех своих турне и записях пластинок. Я знаю, что это неправда, но, видимо, удачная находка. Перед ним стоят две женщины, взирая на него так, словно это святыня.
В углу виден музыкальный автомат, где можно проигрывать самые известные хиты из обширного репертуара Кэти. Подойдя к нему, я обнаруживаю, что «Потеря и находка» и «Дождь над крышами» там есть, а вот песни «Когда солнце заходит», нашего с мамой номера, нет. Я просматриваю список еще раз, но не нахожу его. И снова подступает неприятное чувство.
В зал заходит хихикающая пара, женщина с восторгом перебирает хиты. Выходя из зала, я слышу, как в динамиках звучит песня «Друзья». Песня, которую я спела Микаэле во время ее первого приезда в Бископсберг.
В последнем зале — временная выставка, я читаю в брошюре, что она будет обновляться раз в полгода. Сейчас здесь показана глубоко личная картина жизни Кэти между гастролями и концертами. Любовь к музыке присутствует всегда, и на экране размером во всю стену демонстрируются никогда ранее не обнародованные клипы из ее частного собрания.
Кэти танцует на столешнице в кухне своей квартиры, завернувшись в розовое боа, с невидимым микрофоном в руке. Это комический номер, где она поет и забавно дрыгает ногами. Ее богатый оттенками голос заполняет полутемный зал, проникает в меня, высасывая весь кислород.
Вот такой всегда была наша жизнь с мамой, таких клипов огромное количество. За нами постоянно следил объектив камеры, выступление не прекращалось ни на минуту. Кэти давала бесконечное реалити-шоу задолго до того, как его изобрели.
В следующем отрывке молодая Кэти сидит на краю бассейна. Она от души смеется, глядя то на того, кто держит камеру, то на другого человека, не попавшего в кадр, и меня притягивает туда, как мотылька на свет.
Мама поет и смеется, улыбается ослепительной улыбкой, вся сияет. Она прекрасна как никогда. Это один из тех фильмов, которые мы смотрели вместе всего за несколько дней до ее смерти. А тот человек, которому она улыбается, — ее дочь в возрасте трех лет.
Но кадр обрезан, дочери не видно. Меня вырезали из фильма. То, что не показывают Микаэлу, на самом деле не удивительно, она сама решила жить анонимно. Всегда начинала кричать, когда мама пыталась снять ее или меня. Но я-то вроде бы должна там быть?
Почему ты удивлена?
— Не знаю, — отвечаю я. Пара стоит, уставившись на меня, и я понимаю, что произнесла это вслух. Не обращая на них внимания, я продолжаю смотреть фильм, не будучи уверена, действительно ли все так, как мне кажется.
Чего ты ожидала? Солнечная девочка теперь монстр.
Я спешу к выходу, толкаю дверь и вываливаюсь на улицу. За спиной у меня звучит журчащий смех Кэти, и на этот раз мне кажется, что она смеется надо мной.
Снаружи светит ослепительное солнце. Дамы с маленькими гавкающими собачками, молодые люди, загипнотизированные своими мобильными телефонами, двое папаш с огромными колясками, держащие в руках по стаканчику с кофе. Я пробираюсь между ними и быстрым шагом иду дальше, вскоре оказываюсь на углу Сибюллегатан и Карлавеген. Фасад розового дома обильно украшен белыми орнаментами, а с обеих сторон от входа возвышаются гигантские колонны. Код на подъезде не работает — само собой, его давно заменили. Я перехожу через проезжую часть к киоску посреди бульвара. Оттуда смотрю на окна квартиры во втором этаже, где когда-то жила Кэти и где я осталась после ее смерти.
«Великолепная квартира с сохранившимися оригинальными деталями декора», — так было написано в объявлении, когда Микаэла продавала ее этим летом от имени папы. После моей смерти она перешла по наследству к нему. Барельефы на потолке, панели из ценных пород дерева и зеркальные парные двери. Высота потолков составляет четыре метра. Перед показом объявление было удалено. Никаких сведений о начальной или конечной цене не сообщалось, но, полагаю, она стоила больше тридцати миллионов.
Меня это нисколько не волнует. Адриана завещала Надии немалую часть своих накоплений, так что у меня достаточно денег, чтобы о них не думать. Меня скорее огорчает то, что исчезло последнее, напоминавшее мне о Кэти. Мысль о том, что квартира стоит
