Дом Безгласия - Джеймс Дашнер
Пока я лежал в постели, снова прокручивая в уме недавние события, в голову пришла жуткая мысль: а что, если он за мной шпионил, подсматривал, запоминал частые маршруты? Что, если в тот вечер он убил Джорджа Холлоуэя, потому что мы гуляли именно по той тропе? Конечно, тропа популярна, и мы с Андреа бродили там много раз. Однако вдруг он выслеживал меня с самого начала?
Но с какой целью?
И это только небольшая часть мыслей, которые проносились у меня в мозгу, пока я лежал в постели, сжавшись в комок в ожидании утра. Были и более мрачные, которые не отложились в памяти по причине того, что в последующие дни на них наслоились новые события. Они дремали в глубинах памяти десятилетиями, прежде чем восстать из пепла. А затем я принял решение, которое несколько меня приободрило: есть человек, которому я могу довериться. Которому я должен довериться.
Андреа.
Завтра первым делом поговорю с ней.
2
Наутро я шел по Мэйн-стрит в Самтере, стараясь не замечать, как Фуллер, высадив меня из патрульной машины, медленно движется вдоль улицы следом за мной. Наверное, прошлой ночью он заснул и пропустил весь спектакль. Или Коротышка Гаскинс каким-то образом усыпил его – теперь мне известно, на что тот способен. Мой мозг хорошо работал, в то время как Страх лишил возможности действовать, и эта догадка принесла утешение. Той долгой ночью я убедил себя: Коротышка, устав от игр, убьет меня, если узнает, что в деле опять замешана полиция. Он обретал мистическую силу.
Я шел по тротуару и вбирал в себя маленький город, черпая умиротворение в его незыблемости. Город был таким всегда, здесь ничего не менялось. В этот ранний час улица уже начала раскаляться от зноя, хотя солнце едва показалось из-за крыш зданий на восточной стороне Мэйн-стрит. Оно отражалось в витринах на западной стороне, а те, в свою очередь, отбрасывали свет на припаркованные вдоль бордюра машины, заставляя их сиять, как свежевымытые.
Я проходил мимо магазинов и различных контор, которые располагались здесь, сколько я себя помню – и наверное, еще за десятки лет до того. Дома приткнулись друг к другу, как детали старого игрушечного конструктора – выстроенные не по одной линии, они выступали либо в ту, либо в другую сторону, и ни одно здание не совпадало с соседними ни по высоте, ни по ширине. Большинство витрин потускнели от времени; тенты, некогда пестрые, выгорели на солнце, а кое-где истрепались и свисали бахромой. Я обожал вывески, в основном винтажные. Благодаря им улица выглядела так, словно перенеслась из пятидесятых годов.
Сэндвичи от Саймона Сэйса: бесплатные кексы по субботам!
Салон Билли Рэя. (Весь город посмеивался: Билли именовал свою дешевую парикмахерскую салоном, будто обучался косметологии где-нибудь в Париже!)
Мебель от Леммона: постоянная скидка на все 30 процентов! (Вот уж чего я не понимал тогда и не понимаю сейчас: если скидка всегда 30 процентов, значит, по определению, никакой скидки вообще нет, поскольку это нормальная цена.)
Паркер. Сберегательные вклады и займы. И огромный знак доллара – ну как же без него? Из всех фирм, располагавшихся в деловом центре Самтера, эта вызывала у меня наименьший интерес. Наверное, единственное заведение на Мэйн-стрит, куда никогда не ступала моя нога.
Антикварный магазин «У Бабушки». Бабушка, в честь которой его назвали, умерла, должно быть, лет сто назад, потому что сам магазин выглядел еще старше.
«Вкусно-весело», маленькая бургерная. Еще на памяти моего отца ее нарекли «Мышь повесилась».
Книжный магазин Боба. Там предлагали букинистические книги в мягкой обложке, комиксы и множество журналов; тем, кому исполнилось восемнадцать, дозволялось посмотреть порнуху в заднем помещении магазина. Именно там я впервые увидел чудесные картинки – мужчину в плаще Супермена и женщину-кошку в трико (в отделе комиксов, а не в пресловутом заднем помещении).
Были и другие места, привычные, как пеканы на нашем дворе. «Публичная библиотека Самтера», которой заправляла миссис Хабершам, женщина без возраста. Она руководила не железной рукой, а, так сказать, железной прической – если у нее и было что-то железное, то неизменный пучок седых волос. А еще ресторан «Компас», похоронное бюро Уиттакера, автомагазин Расти и, разумеется, аптека «Рексолл». Да, еще пять или шесть магазинов одежды и торговых центров для всех демографических групп.
Я проходил вдоль улицы, которая оставалась неизменной и внушала чувство безопасности – надежная гавань, край вечных уикендов и каникул, и теплых летних вечеров… Созерцание этих картин подняло мне настроение и добавило смелости перед разговором с Андреа.
Наконец я добрался до закусочной «Дилайла», где целый день подавали завтраки, и я еще не встречал никого, кто заказал бы что-то другое. Можно испортить салат. Можно испортить стейк. Но невозможно испортить завтрак, если только не снять бекон со сковороды слишком рано.
Колокольчик звякнул, уведомляя о приходе посетителя, и мою лоснящуюся от пота кожу обжег прохладный воздух. Андреа уже была на месте – сидела за столиком в дальнем углу. Она по-детски замахала рукой, словно пародируя саму идею назначить встречу в кафе, как делают взрослые в плохой мелодраме.
Я направился к ней и заприметил нескольких мужчин, знакомых мне по «Лисьей охоте» – тех, над байками и пикировкой которых мы хохотали до упаду; они выстроились в очередь вдоль длинного бара, как утки. Кентукки, бородач с молочной фермы; мистер Фуллертон, адвокат, который был выше Пола Баньяна[11]; Дед, скрючившийся над стойкой и обеими руками обхвативший тарелку, словно кто-то мог стащить его еду, прежде чем он забросит ее в себя; шериф Тейлор с помощниками; Брэнсон и еще несколько человек – наверное, все они любили эту закусочную, как немногое из оставшихся в городе мест старше их.
Большинство мужчин меня проигнорировали, лишь шериф Тейлор кивнул – обычное для наших мест приветствие, – да еще Кентукки вздрогнул, словно сам Джек Потрошитель удостоил кафе своим посещением. Впрочем, мужчина замаскировал свой промах поспешной улыбкой. В его бороде застряли куски яичницы.
– Доброе утро, мистер Плайер.
– Привет, Кентукки.
Фамилия Кентукки была Фрайерсон, однако мистером Фрайерсоном его никто не называл.
Я
