Светлана Гончаренко - Измена, сыск и хеппи-энд
Тот крик он услышал позже, чем решил, что жить не стоит. Крик был недальний, не из-за ограды. Где-то совсем недалеко душераздирающе кричала женщина. Какая женщина? Откуда здесь женщина? Это может быть только она, она, Вика! Где же она? Что с ней? Юрий Петрович повернул на крик, хотя никак не мог в глухой темноте определить, откуда он несется. Черная, бесконечная, бугристая, засыпанная хвоей земля кружилась перед ним, но Юрий Петрович все-таки шел, потому что должен был что-то со всем этим делать.
Кричала действительно Вика. Она неслась сейчас в гору почти наперерез Юрию Петровичу. На ней были отличные беговые кроссовки! Как хорошо, что она нынче не надела те свои любимые кондотьерские сапоги за колено и с высокими каблуками, которыми месила вчера здешнюю грязь. Правильно, выходит, сделала. Вика плохо соображала, куда бежит, зато отчетливо слышала позади себя тяжелый топот Стасика (грузный Хряк давно отстал!) Бегала Вика очевидно лучше коротконогого Балаганова. Как-никак она была бывшей женой экс-вице-чемпиона Европы, пусть по байдаркам. Почти десять лет она провела среди спортсменов, начинала и бросала занятия то теннисом, то шейпингом, то легким семейным бегом. Сейчас Вика бежала хотя и не так легко, как некогда вместе с Пашкой по предрассветному бульвару Урицкого от дома до реки и обратно, но все-таки с заметным отрывом от Стасика-Балаганова, который отставал, давясь, матерками. У нее оставался еще даже некоторый запас сил! А главное, бежала она в нужном направлении. Потому что когда двое громил появились на лесной дороге (они полагали, что трусят на цыпочках, а на деле топотали, как кони), беглецы в самом деле ушли недалеко. Римма Васильевна, выйдя из калитки, вдруг стала поминутно останавливаться. Она жаловалась, что ноги у нее не идут, хотя она их и заставляет. Один раз она даже заявила, что останется сидеть до утра под ближайшим деревом, потому что никому не хочет быть обузой. Вика уверяла, что не бросит ее одну в этих дебрях. Дети притихли, Вика чувствовала в темноте, что Анютка плачет, и потрогала ее щеку. Так и есть, мокрая! В разгар увещаний Риммы Васильевны откуда-то визгливой молнией вылетел Джинджер и запрыгал вокруг них, оглушительно лая. Римма Васильевна сразу воспряла духом и зашагала по дороге достаточно бодро.
Вдруг со стороны оставленного санатория явственно послышались быстрые неровные шаги и оголтело в ту сторону залаял Джинджер. Стало ясно, что от погони не уйти. Правда, кругом был лес, но какой — старый сосняк, долгоногий, просторный. В таком далеко насквозь все видно, а со стороны приближающихся бандитов мелькали огни фонариков.
— Римма Васильевна, а в главном корпусе электричество есть? — вдруг ни с того ни с сего спросила Вика. Римма Васильевна, у которой снова не шли ноги, ухватилась обеими руками за сосновый ствол и ответила, почти заглушаемая лаем Джинджера:
— Конечно есть. Ведь там идут восстановительные работы, так что необходимо…
— Ах, это я так спросила! Послушайте, вы должны с детьми спокойно дойти в Дряхлицыно. Эту дорогу вы знаете хорошо, ведь правда? Поэтому идите не по ней, а рядом, чтоб с дороги вас видно не было. Сможете?
— Ну, я не знаю… А вы?
— Я? Я что-нибудь тоже придумаю. Этим типам, что приехали на джипе, нужна только я. Уходите, уведите детей. В Дряхлицыне полно народу, какая-никакая милиция. А я пойду в другую сторону. Поплутаю немного, там видно будет. В конце концов, в санатории Юрий Петрович, как-нибудь выпутаемся.
Вика помахала рукой Анютке и обочиной побежала назад. Она еще не знала, на что решиться, зато понимала: если беглецы сейчас разбегутся, бандиты не смогут всех в лесу выловить. Главное, чтоб ребятишки не попались. И ведь времени нет, чтоб изобрести какой-нибудь спасительный фокус: фонарики шарят совсем рядом, за ближайшим поворотом, за голыми сквозными зарослями боярышника, а топот богатырей, их голоса множит и перекатывает по сосновым верхам эхо.
— Мама! — вдруг закричала Анютка жалким тоненьким голоском, а Джинджер, который уже начал сипнуть от переживаний и лая, зачем-то бежал за Викой, мотался под ногами и взвизгивал.
— Вот она! — рявкнул почти рядом громкий мужской голос. Обмануло эхо и темнота обманула: Балаганов не из-за боярышника вынырнул, а откуда-то сбоку и едва не наткнулся на Вику. Сразу же дико, истошно залаял Джинджер, чуть дальше, сзади, за Викиной спиной, завизжала неизвестно куда в панике ринувшаяся Анютка. Круги и полосы света фонариков мелькали, показывая и снова окуная в темноту то палую хвою на дорожке, то старый чешуйчатый ствол сосны, то Джинджерову пасть, клыкастую и мокрую. Римма Васильевна тоже стала выкрикивать что-то старомодное, кажется, “Караул!” Потом глянули выстрелы, довольно беспорядочные. Похоже, стреляли просто в шум и потемки.
— Ты что, псих, охренел? — завопил, как поняла Вика, Стасик-Балаганов. — В бабу пали!
— Да где она? Которая? Здесь штук шесть баб снует! — еле слышно оправдывался Хряк. Он совсем ошалел от бега и оглушительных криков незапланированных баб, невесть откуда взявшихся. Стасик ловил Вику фонариком и подсказывал Хряку:
— Пали в бабу! Вон она! В белом шарфике! В ногу целься! Очкастый велел ее живой привезти! Вон она!
Хряк тяжело выдыхал матом, стрелял; в сутолоке рявкнул и перешел на истошный, совсем человеческий крик Джинджер — должно быть, угодило в него. Вика бегала вокруг боярышника, пыталась в темноте и суетливом мелькании фонариков определить, где же Анютка и Антон. Но их нигде не было видно. Тогда Вика стремительно выскочила из подлеска, обежала ряд толстых, голых, будто столбы, сосновых стволов и широким шагом припустила прямо по дороге. Она направлялась к белой стене “Картонажника”.
— Куда гонишь, Хряк! — снова заголосил из лесу Стасик. — Стой! Куда ты? По грибы-ягоды? Баба вон она! Вон шарфик белый! К хате поперла! Заворачивай, тебе говорят! Уйдет!
Вика на ходу сняла с шеи шарфик и швырнула его на широко растопырившуюся у дороги елку. Раз елка, значит санаторий рядом, это там елки вместо сосен посажены. А вот и стена за поворотом, а в ней прямоугольная прореха калитки!
У калитки Вика остановилась, вздохнула до боли глубоко и закричала. Крик получился пронзительный и истошный. Такого она и добивалась. — Пусть бандиты не сомневаются, что она здесь, возле санатория. Тогда они оставят в покое детей. Откуда взялись дети, они могут и не знать (если, конечно, общительная бабушка Шемшуриных не наболтала лишнего). Дети им ни к чему, но если они изловят Анютку… От этой мысли Вика завопила еще пронзительнее. С дороги, из-за последнего поворота, пыхтящей бранью отозвался Стасик. Все верно! Как ясно стало в голове! Как хорошо она это придумала: затащить бандитов назад к “Картонажнику”! Хотя нового и придуманного именно ею ничего тут не было — разве перепелка, даже прикидываясь хромой, не семенит перед самым носом охотника все дальше от гнезда, совсем в сторону, в другую траву? Это инстинкт, Вика видела такую перепелку в какой-то телепередаче. Однако в отличие от бессознательно мудрой, но безмозглой птицы Вика не собиралась даваться охотникам Очкастого прямо в руки. Она рассчитывала поднять тревогу у главных ворот. В конце концов, разве санаторий не собственность именитого Колотова и не будущий гольф-центр европейского уровня? Там должна быть уж если не сигнализация, то телефон. Бандиты пошли на Викин манок, пыхтели теперь в нужном направлении, приближались к стене санатория, и у Вики мелькнула шальная мысль закрыть за собой калитку на засов. Но она тут же спохватилась: Стасик и Хряк в таком случае могут вернуться в лес, туда, где Анютка. Ни за что! Вика взвизгнула еще раз для верности и побежала по горе к главному корпусу. “А вдруг у них наверху свой человек оставлен? Что-то не видела я сегодня остроносого Дэна. Вдруг он там меня поджидает?”, — соображала она на бегу. Гора ей давалась тяжелее, чем ровная лесная дорога, но она наискосок одолела и ее. Теперь осталось только обогнуть главный корпус. За ним недлинная аллея. Когда Вика неслась по ней, справа мелькал прямоугольник открытого бассейна, тускло сиявший отражением ночных небес.
В окнах сторожки горел свет. Вика не заметила поблизости никакого Дэна и решилась постучать. Но железная дверь была прочна, черна и безмолвна. “Откройте, откройте, пожалуйста!” — взмолилась Вика. Ей не ответили. Она приложила ухо к холодному железу и услышала знакомый, страшно громкий грохот собственного сердца — туп-туп-туп. Она затаила дыхание. Тогда ей показалось, что она уловила еще один звук. Откуда он шел — из-за двери ли или из тех немыслимых далей, где умирают звезды — Вика не могла понять, но она различила слабый, нежный скрипичный прилив и даже еле слышный голос, который пел:
Все так же ль там алеют розы
И лилий огненных цветы…
“Что за цветы? Какие лилии? Это бред какой-то, — испугалась Вика, так как вспомнила почему-то лелию обоюдоострую. — Господи, я совсем с ума схожу. Это ведь просто радио включено там, внутри!”
