Джек Хиггинс - Орел приземлился

Гарри Кейн и Памела прошли мимо кустов к дому. Добрый час он водил ее по поместью, и она наслаждалась каждым мгновением.

— Сколько вас здесь?

— В настоящее время около девяноста. Большая часть солдат, конечно, в палатках в лагере, который я вам показал по ту сторону рощицы.

— Почему вы меня туда не сводили? Секретные учения или что-то в этом роде?

— Господи, ничего похожего, — он хихикнул. — Просто вы слишком хорошенькая.

По ступенькам террасы сбежал молодой солдат и подошел к ним. Он красиво отдан честь:

— Полковник вернулся, сэр. Главный сержант Гарви с ним.

— Очень хорошо, Эпплби.

Молодой человек снова откозырял Кейну и быстро ушел.

— Я думала, что американцы довольно расхлябанны, — сказала Памела.

Кейн усмехнулся:

— Вы не знаете Шафто. Я думаю, что слово «солдафон» придумано о нем.

Когда они поднялись на террасу, открылась стеклянная дверь, и навстречу им вышел офицер. Он смотрел на них, похлопывая хлыстом по колену, как бы полный беспокойной энергии животного. Памеле не надо было говорить, кто это. Кейн отдал честь:

— Полковник Шафто, позвольте представить вам мисс Верекер.

Роберту Шафто было сорок четыре года. Красивый, высокомерный мужчина, рыжий, в галифе и начищенных до блеска высоких сапогах. На нем была пилотка, сдвинутая на левую бровь, два ряда металлических ленточек над левыми нагрудными карманами выделялись ярким пятном. Возможно, самым притягательным в его наружности был кольт сорок пятого калибра с перламутровой рукояткой, который он носил в открытой кобуре на левом бедре.

Шафто дотронулся хлыстом до брови и торжественно сказал:

— Я чрезвычайно огорчен тем, что с вами случилось, мисс Верекер. Что я могу сделать, дабы загладить неловкость моих солдат?..

— Вы очень добры, — ответила Памела, — но майор Кейн любезно предложил мне довезти меня до дома, если вы, конечно, разрешите. Мой брат — священник в графстве Стадли.

— Это самое меньшее, что мы можем сделать.

Она хотела еще раз встретиться с Кейном, и похоже было, что есть только один верный способ.

— Завтра в доме брата у нас небольшая вечеринка. Ничего особенного. Придет несколько друзей на выпивку и сэндвичи. Я подумала, не приедете ли вы с майором Кейном?

Шафто колебался. Казалось, он подыскивает повод, чтобы отказаться, и она торопливо добавила:

— Будет сэр Генри Уиллафби, местный сквайр. Вы с ним знакомы?

Глаза Шафто загорелись:

— Нет, не имел удовольствия.

— Брат мисс Верекер был священником в Первой парашютной бригаде, — сказал Кейн. — Прыгал над Удной в Тунисе в прошлом году. Помните эту операцию, полковник?

— Конечно, — сказал Шафто, — это был ад. Ваш брат, молодая леди, должно быть, настоящий мужчина, раз он пережил это.

— Он был награжден «Военным крестом», — сказала Памела. — Я им очень горжусь.

— И правильно. Буду счастлив посетить завтра вашу небольшую вечеринку и иметь удовольствие познакомиться с ним. Подготовьте все, Гарри. — Он снова отдал честь, подняв хлыст. А теперь прошу прощения. Мне надо работать.

— Произвел впечатление? — спросил Памелу Кейн, когда они ехали по прибрежной дороге в «джипе».

— Не уверена, — ответила она. — Но согласна, довольно яркая фигура.

— Не то слово, — ответил он. — Шафто, как у нас говорят, боевой солдат. Он из тех парней, кто, бывало, вел своих солдат в атаку во Фландрии, вооруженный тросточкой. Как сказал тот французский генерал в Балаклаве: «Великолепно, но это не война».

— Другими словами, он головой не работает?

— Ну, с армейской точки зрения у него страшный недостаток: он не умеет слушаться приказов, от кого бы они ни исходили. Боевой Бобби Шафто — гордость пехоты. Выбрался из Батаана в апреле прошлого года, когда японцы заняли этот пункт. Единственная неприятность заключалась в том, что он оставил там пехотный полк. Это не очень понравилось Пентагону. Никто не захотел его взять, и его отправили в Лондон работать в штабе объединенных сил.

— И это ему не понравилось?

— Конечно. Он использовал это как первую ступеньку для новых славных подвигов. Узнал, что у англичан имеются небольшие поисковые отряды, которые ночью перебрасывают через Ла-Манш поиграть в бойскаутов, и решил, что американская армия должна иметь такие же команды. К сожалению, какой-то идиот в штабе тоже решил, что это хорошая идея.

— А вы? — спросила она.

Казалось, он пытается уйти от ответа:

— За последние девять месяцев солдаты Двадцать первой перебрасывались через Ла-Манш не менее четырнадцати раз.

— Невероятно.

— В их цели входило, — продолжал он, — уничтожение пустых маяков в Нормандии и нескольких аэродромов на необитаемых французских островах.

— По-моему, вы о Шафто невысокого мнения.

— Но великая американская публика — еще какого! Три месяца назад какой-то военный корреспондент в Лондоне, не знавший, о чем писать, услышал, что Шафто захватил экипаж плавучего маяка у берегов Бельгии. В нем было шестеро, и так как они оказались немецкими солдатами, то выглядело это все очень хорошо, особенно снимки судна, входящего в Дувр в дымке рассвета. На судне — Шафто со своими парнями, каска набекрень, у пленников вид испуганный. Прямо сцена из фильма. — Кейн покачал головой. — Какой успех эта картинка имела в Америке! Рейнджеры Шафто! «Лайф», «Колльерс», «Сатурдай ивнинг пост» — какой журнал ни возьми, Шафто там обязательно. Народный герой! Два «Креста за боевые заслуги», «Серебряная Звезда с Дубовым листом». Все, кроме медали «За отвагу» конгресса, но и ее он получит, даже если для этого ему придется перебить нас всех, кто участвует в этих операциях.

Памела решительно спросила:

— Вы зачем вступили в этот отряд, майор Кейн?

— Надоело сидеть за столом, — сказал он, — это, пожалуй, лучшее объяснение. По-моему, я бы пошел на все, чтобы избавиться от канцелярии, — что и сделал.

— Значит, вы еще не принимали участия в рейдах?

— Нет, мэм.

— Тогда, я думаю, вам надо дважды подумать, прежде чем так легко отзываться о действиях храброго человека, особенно с командной высоты письменного стола.

Кейн съехал на обочину, остановил машину и повернулся к ней, весело улыбаясь:

— Эй, это мне нравится. Можно, я запишу ваши слова, чтобы употребить их в великом романе, который мы, журналисты, вечно собираемся написать?

— Черт вас побери, Гарри Кейн.

Памела шутливо замахнулась на него, а он вытащил из кармана пачку «Кэмел» и вытряхнул сигарету:

— Лучше закурите. Успокаивает нервы.

Она взяла сигарету, он поднес огонь, и она глубоко затянулась, глядя поверх соленого болота на море.

— Простите, я, возможно, реагирую слишком сильно, но война стала для меня очень личным делом.

— Ваш брат?

— Не только. Моя работа. Когда я дежурила вчера днем, то услышала позывные пилота-истребителя. Сильно подбитого в боях над Северным морем. Самолет горел, а пилота заклинило в кабине. Он кричал все время, пока падал.

— Вначале казалось, что день такой хороший! А сейчас вдруг все изменилось, — сказал Кейн.

Он взялся за руль, и Памела импульсивно положила свою руку на его руку:

— Простите, правда, простите.

— Ничего.

На лице ее выразилось удивление:

— Что у вас с пальцами? Несколько пальцев скрючены. Ваши ногти… Господи, Гарри, что с вашими ногтями?

— А, это… — бросил он. — Кто-то их сорвал.

Памела смотрела на него с ужасом.

— Это… это немцы, Гарри? — прошептала она.

— Нет. — Кейн включил мотор. — Это были французы, работавшие, конечно, по ту сторону. Одно из самых удручающих открытий, по моим наблюдениям, — это то, что мир состоит из самых разных людей.

Он криво улыбнулся, и они поехали.

Вечером того же дня в отдельной палате частной лечебницы в Астоне Вену Гарвальду стало значительно хуже. В шесть часов он потерял сознание. Только через час это заметили. Было уже восемь, когда приехал доктор Дас в ответ на настойчивые звонки сестры, и больше десяти, когда пришел Рубен и увидел состояние брата.

По поручению Бена Рубен находился в гараже, куда привез катафалк и гроб, взятые в похоронном бюро, которое также было одним из многочисленных предприятий братьев Гарвальд. Несчастного Джонсона сожгли в частном крематории, в котором у них тоже был интерес — ведь не впервой им было избавляться таким образом от неудобного трупа.

Лицо Бена было в поту, он стонал и метался. В палате стоял неприятный запах гниющего мяса. Когда Дас разбинтовал колено, Рубен, взглянув, отвернулся. Страх подкатил к его горлу как желчь.

— Бен, — прошептал он.

Гарвальд открыл глаза. Казалось, в первое мгновение он не узнал брата. Потом, слабо улыбнувшись, спросил:

— Сделал, Рубен, малыш? Избавился от него?