Вольфганг Хольбайн - От часа тьмы до рассвета

Элен прикусила нижнюю губу и вопросительно посмотрела на меня.

— Мне было четырнадцать лет, когда мои родители погибли в автокатастрофе, — пояснил я и мотнул головой в сторону монитора. — Это мне так рассказывали. И вот я нахожу их имена в этой ужасной картотеке, так же как и ты. Я провел все свое детство под покровительством богатого дядюшки, которого я ни разу в глаза не видел, так как он предпочитал посылать меня из интерната в интернат, видите ли. А могилы моих родителей… — я сглотнул. — Они находятся на том же кладбище, что и дедушки с бабушкой. Рядом с ними.

Элен снова обернулась к монитору, и маленькая стрелка мышки, направляемая ее нервозными движениями, побежала по списку имен. Вверх, потом снова вниз, кликнула по именам моих родителей, ее, а потом нашла имена родителей Юдифи, по которым она тоже кликнула, чтобы пробежать содержание сообщений о них с непроницаемым, отстраненным лицом.

— Все без исключения наши родители, дедушки и бабушки выставлены в Исследовательской коллекции № 1, — горько прошептала она, наконец. — По крайней мере, их мозг. Все они имели опухоли в лобных долях.

— Я так и знал, что всем вам нельзя доверять.

Элен, Юдифь и я испуганно и совершенно синхронно посмотрели сначала друг на друга, а потом обернулись в том направлении, откуда прозвучали насмешливые слова. В дверном проеме между хранилищем документов и исследовательской коллекцией появился Карл, который целился в нас из револьвера, снятого с предохранителя. В его глазах сверкало безумие. Мы с Юдифью обменялись напряженными, нервными взглядами. Никто из нас не слышал, как приблизился хозяин гостиницы, должно быть, он прошмыгнул через зал на цыпочках.

— Вы забрали золото и оборудовали здесь в крепости эту лабораторию Франкенштейна, — толстый престарелый хиппи сделал шаг нам навстречу, угрожая револьвером, гневно тыча им в нас. — Вы присвоили себе мое золото!

— Ты ошибаешься, — сказала Юдифь, пытаясь успокоить его, и мужественно шагнула навстречу Карлу, хотя страх явно читался на ее лице. Я испуганно протянул свою руку к ее предплечью, чтобы остановить ее. Может быть, Карл был прав, когда говорил, что все мы, каждый по-своему, в эти часы и в этом ужасном месте были неблагонадежны, но он также потерял всякие остатки здравого рассудка, что можно было понять не столько из его слов, сколько из того блеска безумия и ненависти, который сверкал в его выцветших за долгие годы злоупотребления алкоголем глазах. Он был безумен и держал в руках готовый выстрелить револьвер тридцать восьмого калибра. В эти секунды он был для нас опаснее, чем те безумцы, которые создали эту жуткую лабораторию в этом подземелье. Я не хотел, чтобы Юдифь подвергала себя опасности, но в тот момент, когда я схватил ее за руку, она отцепила мои пальцы и снова сделала еще один шаг по направлению к Карлу.

— Здесь никогда не было золота. Здесь, в крепости, все это время проводились исследования, — говорила она, стараясь соблюдать спокойствие, глядя на своего сгорающего от ненависти оппонента.

— А откуда эти дорогущие приборы? — с сердитым сопением продолжал Карл, подозрительно тряся головой. — Я больше не позволю вам себя забалтывать! — ворчал он, а краска гнева, покрывавшая его лоб, его щеки и переносицу, становилась все темнее и темнее и наконец стала почти фиолетовой. Один сосуд на переносице набух, и его стало хорошо видно, маленькие капельки пота выступили у него на висках и у крыльев носа. На какое-то мгновение мне показалось, что его сердце перекачало всю кровь, которая есть у него в организме, к голове и она вот-вот взорвется. Никогда в жизни я не видел взрослого человека в таком неистовом возбуждении. Карл выглядел как новорожденный, который уже несколько часов, изнемогая от голода и страха, призывает криком свою мать. — Я отлично понимаю, что я вижу! Это все должно стоить миллионы! И все это оплачено моими сокровищами, которые должны принадлежать моей семье! — кричал хозяин гостиницы, и его пальцы так крепко сжали рукоять пистолета, что я затаил дыхание, так как просто боялся, что от напряжения он может неконтролируемо нажать на спусковой крючок и убить того, кто в данный момент окажется под его дулом. — Но больше вы ничего не получите! — воскликнул, наконец, Карл и с безумной решительностью прицелился прямо в лоб Юдифи.

Я не сомневался, что он ее убьет. Я не допущу этого, ни за что на свете я не позволю, чтобы с ней что-то случилось, чтобы она погибла, даже ценой своей собственной жизни. С отчаянным криком я подпрыгнул, сильным движением руки отшвырнул Юдифь в сторону и сразу же набросился на хозяина гостиницы, чтобы вырвать у него оружие.

Я не достал до него. Раздался громкий звук, и уже когда пуля вошла в мое плечо, мощный удар выстрела остановил мое движение и отбросил меня назад на набитые до отказа стеллажи, я услышал звук выстрела как будто из параллельного мира, к которому я в это мгновение уже не принадлежал. Образ Карла расплылся перед моими глазами. Как сквозь пелену я видел, как Элен и Юдифь одновременно наклонились надо мной и начали ощупывать мою голову, мои плечи, мое лицо. Я видел, как Карл медленно опустил оружие и как несколько одетых в белые лабораторные халаты мужчин высокого роста появились в дверном проеме позади Карла. Я не чувствовал ни страха, ни раздражения при появлении посторонних. Кровь брызгала тонкой струйкой в моем поле зрения, брызгала в ритме моего пульса в высоту, как лава, предвещающая извержение вулкана на вершине горы. Я не чувствовал боли. Я вообще не чувствовал своего тела. Я умирал?

— Должно быть, повреждена артерия, — услышал я чужой голос, который пробился ко мне сквозь надвигающийся обморок.

— Нужно остановить кровотечение. — Я узнал Элен только по ее рыжим волосам, кончики которых щекотали мне лицо когда она наклонилась над моей грудью и начала колдовать где-то рядом с головой, наверное, с плечом.

Холод был первым, что я почувствовал после того, как упал на пол. Холод, который, начиная с кончиков пальцев ног, начал со скоростью ветра распространяться по ногам, нижней части тела, лицу и рукам, пока не дошел до кончиков пальцев рук, превратив в лед каждую частичку моего тела. Но это чувство не было неприятным или пугающим, потому что с собой оно принесло спокойную уверенность в том, что скоро все кончится. Приятная усталость пеленой окутала мое сознание. Я закрыл глаза.

РАССВЕТ

На этот раз это был не сон. Конечно, нет, ведь я умер, думал я. Приятная темнота легкой пеленой заволокла мое сознание, глубоко проникла в мозг и начала нежно ласкать душу, погруженную в приятную пассивность. Я проиграл, но я наслаждался своим поражением всей душой. Как говорится, живем один только раз, и это заставляет большинство людей ожесточенно цепляться за жизнь до самого конца, и в этом я не был исключением. Но когда ты всего лишь живешь, это вовсе не означает, что то, за что ты цепляешься любой ценой, это нечто обязательно прекрасное и ценное — в конце концов, каждый знает, что такое рвать зубы мудрости…

Я заметил, что способен мыслить невероятно ясно и даже саркастически, этот факт обеспокоил меня, однако он еще полностью не сорвал с меня бархатное покрывало, но что-то изменилось. Что-то покоробило меня в этом. Должно быть, я еще не настолько мертв, как я полагал. То, что в моей голове возникло это сравнение, вызвавшее неприятные и неподобающие воспоминания, укрепило мои подозрения. Вероятно, во мне еще теплилась жизнь, так как очень живо, будто бы прямо перед глазами, в моем сознании возникло воспоминание о холодном неоновом свете, льющемся тремя лучами из круглой белой оправы прямо над моим лицом. Я ощутил горький, какой-то ржавый привкус во рту и даже услышал слова стоматолога и его ассистентки, как будто я снова лежал на белом стоматологическом кресле. Я не мог разобрать, что они говорили.

Я осторожно приоткрыл веки, и сквозь маленькие щелочки меня ослепил яркий белый свет круглой операционной лампы, которая действительно светила прямо над моей головой. Я не умер, констатировал я со смесью огорчения и необъяснимого облегчения. Но и не жив, во всяком случае, не совсем жив. Мои конечности были тяжелыми, онемевшими, и как раз в этот момент кончики пальцев моих рук и ног начали чесаться. Я лежал не в стоматологическом кресле, а на чем-то гладком, металлическом, к чему прилипала моя влажная кожа, как будто на ней было множество липких пальчиков, похожих на лапки геккона.

— Он проснулся, — словно издалека донесся до моего уха мужской голос.

Я хотел повернуть голову в том направлении, откуда раздался голос, но у меня не получилось. Голова моя была словно налита свинцом, да еще прикреплена толстыми заклепками к столу, на котором я лежал.

— Этого не может быть, — ответил кто-то, кто стоял, по-видимому, прямо позади меня. — Этой дозой можно свалить слона.