Питер Бенчли - Тварь
Сент-Джон посмотрел на видеокамеру и спросил:
— Сколько времени прошло?
— Девяносто минут, — ответил Энди в микрофон.
Сент-Джон кивнул и продолжал таращиться в свой иллюминатор.
Внешняя видеокамера снова была приведена в исходное положение и показывала тушу акулы, лежащую вверх брюхом в иле. Ранее к ней бросилась миксина и попыталась просверлить дыру, но шкура была слишком твердой, и миксина ушла в поисках более легкой добычи.
Дверь в контрольную каюту открылась, и вошел Дарлинг, неся две чашки кофе. Он передал одну Шарпу и сказал:
— Я не мог найти настоящие сливки, поэтому... о черт!
— Что? — спросил Шарп и вслед за Дарлингом посмотрел на монитор.
— Рыбы. Они исчезли.
Пока Дарлинг надевал головной телефон и отыскивал кнопку «передача», до Шарпа дошел смысл слов друга. Ни одно глубоководное существо не ходило по краю тьмы, ни одна мелкая рыбешка не кружила над мертвой акулой, ни один крошечный стервятник не хватал выплывшие из проволочной сетки кусочки тунца.
— Лайам! — закричал Дарлинг. — Будь настороже! Берегись!
Сент-Джон вздрогнул от голоса Дарлинга и оглянулся, но ничего не увидел.
— Беречься чего?
И тут раздался глухой звук, затем скрежетанье, хруст, почти такой же, как бывает, когда судно врезается в сушу.
Затем капсулу дернуло вверх, и она наклонилась вперед. Внутренняя камера показала, что Стефани и Сент-Джона бросило на Эдди, и все они свалились на контрольную панель. На мониторе внешней камеры не было видно ничего, кроме ила.
Эдди выругался, Сент-Джон схватил рукоятки управления механическими руками модуля и попытался оперировать ими.
— Рука застряла в иле, — завопил он.
— Включи двигатель, — сказал Дарлинг Эдди. — Этому зверю не понравится винт.
Они видели, как Эдди потянул рычаг и включил двигатель, и услышали, как мотор модуля завыл, а затем пронзительно завизжал от быстроты оборотов. Капсула поднялась вверх, и механическая рука освободилась.
— Камера! — скомандовал Сент-Джон.
Эдди взялся за рукоятки управления внешней камеры, в то время как сам Сент-Джон согнул и поднял механическую руку, его палец лежал на спусковой кнопке.
Монитор показал, что внешняя камера выдвинулась и повернулась. Ил сменился чистой водой, затем на борту капсулы стало различимо пятно, затем...
— Что это за чертовщина? — спросил Шарп.
На мониторе была видна поверхность, покрытая розовато-серыми кольцами, каждое из которых дрожало на отдельном черенке, края были зазубрены, а в центре блестел коготь янтарного цвета.
— Беда, вот что это, — ответил Дарлинг и закричал в микрофон: — Стреляй, Лайам!
Через секунду видеокамеру вырвало из креплений, и экран погас.
* * *Тварь раздавила камеру щупальцами и отбросила ее.
Затем она вновь обратилась к разорванным клочкам пиши, ее восемь коротких рук царапали и разрывали добычу, а тварь вновь искала, чем бы еще насытить щелкающий клюв. Но больше ничего не было.
Существо находилось в замешательстве: следы пищи были повсюду, вода была насыщена ими. Все чувства твари говорили ей, что пища есть, а голод требовал этой пищи. Но где она?
Тварь заметила большой твердый панцирь и связала увиденное с запахом добычи.
Она охватила панцирь щупальцами и начала разрушать его.
— Я не вижу его, — кричал Сент-Джон. — Куда он девался?
— Стреляй, Лайам, — кричал Дарлинг. — Стреляй, этот ублюдок такой огромный, что промахнуться невозможно.
Они видели, как Сент-Джон нажал кнопку.
— Оно не стреляет, — завопил он, нажимая кнопку вновь и вновь.
Стефани завизжала.
— Смотрите! — Она указывала на свой иллюминатор. — Вон там, в иле. Гарпунное ружье. Эта тварь оторвала его.
В этот момент капсула задрожала и стала переваливаться из стороны в сторону. Сент-Джон поскользнулся и свалился на Стефани. Эдди цеплялся за рукоятки управления. Виды за иллюминаторами мелькали и менялись, как кусочки стекла в калейдоскопе: ил, вода, свет, тьма.
Капсула вновь задрожала, раздались скребущие звуки.
Наблюдая все это в единственный видеомонитор, Шарп испытывал чувство тошноты от беспомощности.
— Мы должны что-то сделать, — сказал он.
— Что именно? — спросил Дарлинг.
— Нужно поднять капсулу. Запустить лебедку. Может быть, движение отпугнет кальмара.
— Десять минут уйдет, чтобы выбрать слабину кабеля, — ответил Дарлинг. — А у них нет Десяти минут. Все, чему предстоит случиться, случится прямо сейчас.
Тварь старалась найти слабое место. Оно где-то должно быть. У любой добычи всегда есть слабое место. Этот предмет был вполовину меньше твари и, хотя был крепким и плотным, не оказывал сопротивления.
Тварь легко подняла его двумя щупальцами, повернула и попыталась раздавить. Затем она притянула предмет к восьми коротким рукам и схватила его. Она открыла клюв и попробовала шкуру врага языком. Язык медленно продвигался, облизывая, ощупывая, обдирая.
* * *— Что это за шум? — прошептал Сент-Джон.
Звук был таким, будто грубый напильник царапал корпус модуля.
Теперь капсула была перевернута кверху дном, и все трое стояли на коленях на потолке и поддерживали себя руками.
— Он играет с вами, — сказал Дарлинг по микрофону. — Как кошка с фантиком. Если повезет, ему надоест и он оставит вас в покое.
Сент-Джон поднял голову, как будто прислушиваясь еще к какому-то звуку.
— Наш двигатель заглох, — проговорил он.
— Как только тварь вас отпустит, мы поднимем вас лебедкой. Теперь уже скоро.
Шарп подождал, пока Дарлинг не отключил микрофон, и спросил:
— Ты веришь в это?
Дарлинг помолчал, прежде чем ответить:
— Нет. Эта сволочь найдет, как проникнуть внутрь.
* * *Язык скользил по шкуре, исследуя структуру, отыскивая отличие. Но шкура везде была одинакова: твердая, безвкусная, мертвая. Язык стал двигаться быстрее, тварь теряла терпение. Какой-то сигнал промелькнул в ее мозгу и исчез.
Язык остановился, вернулся назад и начал облизывать снова, более медленно.
Вот. Сигнал повторился и был устойчив. Структура шкуры стала иной: более гладкой, более тонкой.
Более слабой.
* * *Вероятно, Стефани услышала шум позади себя — находящимся в каюте «Эллис эксплорер» было видно, что она повернулась, чтобы посмотреть на свой иллюминатор. То, что она увидела, заставило ее завизжать и попятиться.
Сент-Джон взглянул в том же направлении и задохнулся.
— Что там? — спросил Дарлинг.
— По-моему... — проговорил Сент-Джон, — по-моему, это язык.
Энди изменил угол видеокамеры внутри подводного аппарата и сфокусировал на иллюминаторе, и тогда они тоже смогли увидеть это. Язык. Он лизал иллюминатор, покрывая стекло розовой плотью. Затем он отодвинулся, стал конусообразным и постучал по стеклу. Звук напоминал постукивание молотка, вбивающего мебельные гвозди.
Затем язык убрался, и какое-то время иллюминатор оставался черным. Раздался звук, подобный оглушительному визгу.
Сент-Джон схватил с крюка переборки фонарь и осветил иллюминатор. Они смогли увидеть только часть его, потому что он был больше, чем иллюминатор, намного больше: загнутый, подобный косе клюв цвета янтаря, и его острие давило на стекло.
Стефани прижалась к противоположной переборке, а Сент-Джон безмолвно стоял на коленях и направлял свет фонаря на иллюминатор. Эдди повернулся к видеокамере и проговорил:
— Проклятье!
Потом раздался треск, и в какую-то долю секунды вода, как взрыв, ворвалась внутрь капсулы, раздался громкий визг, крики... а затем наступила тишина, монитор погас.
Все трое наверху продолжали молча смотреть на пустой экран.
41
Как только Дарлинг сел в такси, он снял галстук и засунул его в карман пиджака. Он чувствовал, что задыхается, и опустил стекло, чтобы ветер обдувал лицо.
Он ненавидел похороны. Похороны и больницы. И не только потому, что они были связаны с болезнью и смертью: они означали полную потерю контроля. Они были свидетельством ошибки, заложенной в те представления, которыми он руководствовался в жизни: что ловкий и осторожный человек способен выжить, рассчитывая, насколько он может рисковать, и никогда не переступая этой черты. Больницы и похороны были доказательством того, что эта черта иногда сдвигалась.
Кроме того, Дарлинг считал, что похороны ровным счетом ничего не делали для покойника, они устраивались для живых.
Майк всегда соглашался с ним в этом. Давным-давно они заключили договор, что, если один из них умрет, другой похоронит его в море, не устраивая никаких церемоний. Ну что ж, Майк действительно был похоронен в море, но не так, как они себе это представляли.
Это были небольшие похороны: только семья и Дарлинг, и несколько слов, произнесенных португальским проповедником, и пара спетых гимнов. Никаких вопросов, никаких упреков, никакого обсуждения того, что случилось. Наоборот, вдова Майка, ее два брата и две сестры делали все возможное, чтобы успокоить Дарлинга.
