Сара Дюнан - На грани
— Он сейчас с вами?
Через океан и полконтинента до нее донеслось, как горло женщины сдавило волнением.
— Нет-нет, — поспешила она уверить ее, — но я его жду. Он завтра утром прилетает.
— Пригласил путешествовать, а?
— Ну... Да, пригласил.
— А как мой номер узнала?
— Нашла. У него был записан.
— Господи. Глаз как алмаз. Я была одной из многих?
— Ну... я не видела. Вы были на первой странице.
— Вот даже как... — протянула она кислым голосом.
— Послушайте, очень вас прошу... Понимаю, что это, может быть, вам нелегко, но расскажите, как было дело?
Она фыркнула.
— Что ж, вам платить, не мне. — Пауза, и Анне на том конце провода показалось, что она слышит, как чиркнула спичка и как затянулась сигаретой ее собеседница. Жительница Нью-Йорка, не оставившая привычку курить. Ему это, наверное, нравилось. Было приятно такое пренебрежение общепринятыми нормами. — Я поместила в журнале объявление. В серьезном и почтенном литературном журнале, который читают интеллектуалы во всем мире — «Нью-Йоркское книжное обозрение». Он откликнулся, и мы поужинали вместе.
— Это было на Манхэттене? — быстро спросила Анна. Держа в одной руке трубку, другой рукой она делала записи, неловко выводя ветвистые каракули.
— Ага. Он сказал мне, что часто наезжает в Нью-Йорк. По делам. Мы встретились раз, другой, и закрутилось. После месяца свиданий, от которых захватывало дух, он пригласил меня съездить в Санкт-Петербург.
Санкт-Петербург... Ну, конечно. Город этот упомянула та женщина по телефону.
— В Санкт-Петербург?
— Ну да, ничего себе, верно? Разливался соловьем о заснеженных деревьях на старинных дореволюционных улицах, о сокровищах Эрмитажа, о водке-перцовке, жгучей и холодной, как лед, и всякое такое. Словом, что тебе кино, которое показывают в самолете. И я на это клюнула.
— А кто платил? — осторожно спросила Анна.
— Хороший вопрос. Но так как делалось все по обоюдному согласию двух взрослых людей, — сказала Софи, преувеличенно четко выговаривая слова, — то билет купила я, а он взял на себя остальное — ну, там... отели и всякое такое. Знакомая картина, а?
— Да, — призналась Анна с застенчивостью не совсем напускной. — Немножко. А потом что было?
— А ничего! Великолепно провели время. Точь-в-точь кино! — На минуту приятные воспоминания, видимо, заслонили боль и страдания. — Любовник он был потрясающий, задаривал подарками, распинался в уверениях, как много я для него значу и как замечательно все у нас будет, потом проводил меня на нью-йоркский самолет, как радиацией светясь любовью. — Она помолчала. Может быть, в этот момент ей вспоминалось, как, прилетев в Нью-Йорк, она вошла к себе в квартиру в бурлении чувств, переполненная эмоциями, как электросушилка горячим воздухом. Сбой биологического ритма в результате перелета она, возможно, преодолевала, высвобождая место в шкафу для одежды еще одного человека.
— А потом?
— А потом — бац, и все кончилось. Вот так. Полный нуль. Вез единого слова, без звонка, без письма и даже открытки. Больше я о нем ничего не знаю. Наподдал, и все!
У писавшей за столом Анны авторучка застыла в воздухе.
— Но почему? То есть... зачем было уверять вас в том, как это серьезно, если не собирался продолжать отношения?
— Думаете, я сотни раз не задавала себе этот вопрос? Понятия не имею, зачем! Единственное, что знаю — вот он в постели не может от меня оторваться и строит планы насчет женитьбы, а в следующую минуту — раз, и нет его, исчез, как в воду канул.
— И собирался жениться?
— Ну да! Хорошенькая шутка, правда? У меня на этот счет нюх собачий, я здорово чувствую, когда врут, но тут я купилась, развесила уши!
— Так он не сказал вам, что женат? Она фыркнула.
— Нет, нет. Впаривал мне, что разведен, что уже два года, как один, и созрел для серьезного чувства. Хорошо так говорил, красноречиво и с жаром, редким для англичанина. Говорите, он женат?
— Да не знаю. То есть, по его словам.
— И вас это не смущало?
— М-м... строго говоря, нет. Можно сказать, меня это устраивало.
— Какое милое совпадение! Расскажите, как вы с ним познакомились.
— По объявлению. В солидной газете.
— Черт возьми! —торжествующе воскликнула Софи Вагнер. — И пошло-поехало. Ну а теперь что? Вас по-прежнему «устраивает», что он женат?
— Ну... и да, и нет. Так или иначе, теперь он...
— Только не говорите мне, что он собирается ее бросить, ладно?
— О, господи... — тихонько простонала в трубку Анна, но больше из солидарности со страдающей Софи Вагнер, чем как выражение собственной боли. Потому что в этот момент никакой боли она не чувствовала: то, что было, прошло, свернуто в тугой комок и проглочено вместе со слюной усилием горловых мускулов, и теперь это глубоко внутри, медленно переваривается желудочным соком, расщепляется, растворяется, превращаясь в ничто. Все ушло, и теперь горизонт удивительно чист и ясен, видим на много километров, и впереди маячит лишь одна перспектива — мучения. Она не чувствовала ни малейшей боли, настолько не чувствовала, что это даже пугало. А наверху крепким здоровым сном спал он.
— Послушайте-ка, — участливо сказала ее американская кузина, — не стоит вам так уж убиваться. Хорошо, что вовремя его раскусили.
— Да. Спасибо. Скажите мне, пожалуйста, а давно у вас это все произошло?
— Дайте сообразить... Санкт-Петербург был в феврале. «Самое лучшее время года», — сказала Софи, передразнивая чужой английский акцент. — Значит, что мы имеем? Пять месяцев назад.
Пять месяцев. Пять месяцев в ожидании телефонного звонка. Даже самым стойким тут не обойтись без душевных ран.
Последовала пауза — первая пауза в их разговоре. Софи Вагнер в своей нью-йоркской квартире сейчас, наверное, загасила очередную сигарету и начинает чувствовать себя неловко оттого, что так разоткровенничалась. Она явно ждет и в ответ той или иной степени откровенности, иначе это будет несправедливо.
— По-моему, эта поездка в Италию для меня своего рода Санкт-Петербург, — негромко сказала Анна. — Наверное, мне лучше отправиться домой прямо сейчас, не дожидаясь его прилета. Но если... то есть, если я все-таки дождусь его, если мы увидимся... как бы вы хотели — может быть, передать ему что-нибудь от вас?
Софи так и закатилась смехом — вылитая Бетт Мидлер.
— Ну конечно! Когда он уже изготовился трахнуть вас, почему бы не передать привет от меня?
Жаль, что не увижу, как вытянется его лицо! Да его вообще может удар хватить! — Но, вслушиваясь в эти слова, Анна улавливала скрытую боль. — Нет. Не хочу, чтобы вы с ним обо мне говорили. Незачем ему что-то обо мне знать, понятно? Ничего не говорите, не упоминайте моего имени. Не говорите о нашем разговоре. А если вам еще раз попадется эта его черненькая записная книжечка, хорошо бы вам вырвать оттуда страничку с моим телефоном!
— Это нетрудно. Я постараюсь.
— Да, и еще одно! — сказала Софи, опять укрывшись за притворно бодрым тоном. — Когда приедете домой, не поленитесь сменить в квартире замки, а не то ваши оргазмы вам дорого обойдутся.
— В каком смысле?
— Вот послушайте... Доказательств я не имею, но когда я прилетела из России и спустя два дня вышла на работу, то, вернувшись, обнаружила, что квартиру обчистили. Видео, компьютер, стереосистема, два старинных ковра, что от бабушки достались, фамильные драгоценности, моя коллекция си-ди дисков — все вытащили подчистую.
— И вы считаете, что к этому причастен он?
— Единственное, что я знаю, что адрес свой я не афишировала и что грабителю, прежде чем приступать к делу, надо было ознакомиться с моей системой сигнализации и отключить ее, если он не желал всполошить весь квартал.
— А он знал вашу систему сигнализации?
— Уж будьте уверены! Однажды он трахал меня, стоя прямо возле нее. И глаз с нее не сводил.
— Но зачем... зачем ему вас грабить? Насколько я могу судить, у него полно денег,
— Да. А откуда? Все эти разговоры насчет экспертной оценки картин — полная мура. Да я проверила каждую галерею в Швейцарии, черт их всех дери вместе со Швейцарией! Никто о нем слыхом не слыхивал. Нет, картины он, конечно, продает. Только предварительно не покупая их. Думаете, мало нас, одиноких баб, охотящихся за классным любовником? — Теперь она говорила совсем как Арета Франклин. — Достаточно, чтобы с ног до головы обрядить его в фирменные вещи и продолжать делать это опять и опять, пока у него не отсохнет то, что висит, можете мне поверить!
Сидя в унылой конторе отеля, Анна вспоминала собственный дом, за десять лет обставленный дешевой мебелью «Хабитат» и «Икеи» с вкраплениями собранного с миру по нитке хлама или, когда вдруг появлялись деньги, купленных у «Копрана» отдельных предметов. Если он возмечтал разжиться тут золотыми яйцами, то он явно выбрал не ту курочку. На другом континенте Софи Вагнер ждала, что она ей скажет.
