Наталья Андреева - Угол падения

— Лиля могла привлечь вас к убийству Серебрякова.

— Что? Да вы хоть понимаете, что она для меня никем не была? Кто будет мстить за таких женщин? Ну бросил Лильку какой-то мужик, правильно сделал. Если честно, я тоже собирался ее выставить. В больших дозах эта девушка была невыносима. С чего бы я стал защищать честь женщины, у которой этой чести с само-то рождения не было предусмотрено, спала ведь с кем попало, лишь бы получить свое. Конечно, было в ней и хорошее: в доме Лилька все делала, прибиралась, готовила, постирушками занималась. Но вместе с тем какая-то рефлекторная страсть к порядку: все время раскладывала вещи по своим местам.

— Это не страсть, а привычка: с детства родители заставляли. Да, впрочем, для вас это не важно. Друзей Лили вы знали, Валентин?

— Да никого я не знал.

— С кем-то она общалась, уезжала из дома?

— Куда-то ездила, кажется.

— Двадцать седьмого Лиля уезжала на свадьбу к близкой подруге, вы об этом знали?

— Да… Аня, кажется. Лилька меня звала, но что я, ненормальный? Я к родственникам-то на свадьбы не хожу. Чего там хорошего? Бред какой-то. А тут идти в незнакомую компанию с полоумной бабой. Лилька одна поехала. Я отдыхал от ее бесконечной болтовни.

— А говорите, что все вечера проводили вместе.

— Ну, раза два она уезжала. На эту свадьбу и за вещами, в тот вечер, когда ее убили.

— А днем?

— Днем Лиля часто уезжала в Москву искать работу. С утра уезжала, а вечером возвращалась. Но мне кажется, что она только делает вид, что ищет работу.

— Почему?

— Если так упорно каждый день ездить по разного рода объявлениям, да еще с таким настроем, как у нее, то обязательно что-нибудь подвернется, ну, я имею в виду услуги определенного рода. Конечно, сейчас кризис, но только к древнейшей профессии это не относится.

— Чем же тогда, по-вашему, занималась целыми днями Лилия Мильто?

— Не знаю, никогда не проверял, но, кажется, тем же, чем и дома, — ждала.

— Чего ждала?

— Кто ее знает, только Лиля все время находилась в состоянии постоянного прислушивания, знаете, как охотничья собака. Малейший шорох и скрип двери ее настораживал. И это болезненное внимание ко всяческим криминальным новостям.

— Каким новостям?

— Ну, там «Криминальный экран» или по ТВ-6 передача, где рассказывают о всяких происшествиях. Я эти передачи терпеть не могу, сколько раз просил, чтобы переключила, но в этом она никогда не уступала. Даже странно: любой фильм прерывала на половине, любое шоу до конца не досматривала, а тут как приклеится, так оторвать невозможно. И каждый раз жуткое разочарование, чуть ли не до слез.

— Фамилию Серебрякова она не упоминала в связи с таким вниманием к криминальным сводкам? Не вспомните?

— Может, и упоминала, раз я ее запомнил.

— А после или до Серебрякова Лиля кого упоминала? Имена, фамилии? — осторожно спросил Леонидов.

— Да всякие. Лена, Оля, Аня и так по кругу.

— А такую фразу, как «Мне отмщение, и аз воздам», вы часто от Лили слышали?

— Что-то подобное было. Я подумал, что она совсем спятила: начинала бормотать это и еще про какую-то Лену.

— Лена? Что за Лена? Подруга? Фамилию называла?

— Да не помню я никаких фамилий. Лиля вообще все время что-то бормотала, не вслушиваться же в подобный вздор. Она мне работать мешала, понимаете? Я пытался отключиться. Вы никогда не пробовали засыпать с включенным телевизором? Не то что он там едва бормочет, а достаточно громко вещает, и звук нельзя уменьшить. Что вы делаете? С головой накрываться бесполезно, все равно в такой позе не заснешь, значит, остается погрузиться в собственные мысли и сосредоточить внимание на внутреннем раздражителе, а не на внешнем. Вот это напоминает мою с Лилей совместную жизнь, если вам угодно. Поэтому не пытайтесь меня спрашивать о таких подробностях, как смысл ее бормотания, я не смог постичь этот смысл.

— Допустим, вы меня убедили: днем вы погружались в свои мысли и в работу, не обращая никакого внимания на девушку, которая жила рядом с вами, но ночью-то вы до нее снисходили? Ложились-то вы в одну постель и наверняка о чем-то беседовали?

— В постели мы вообще не разговаривали, если вам интересны столь интимные подробности. Лиля терпеть не могла всяких там сюсюканий, ее словарный запас ограничивался репликами, употребляемыми в порнографических фильмах, иначе говоря, целой коллекцией вздохов и ахов. Подробности моей жизни ее мало интересовали. Вообще, не так уж с ней было интересно в постели, сплошной театр одного актера. Где только она этому научилась?

— Клиентура была соответствующая. Ну, что ж, Валентин Дмитриевич, прямых улик против вас у меня нет, подписку о невыезде, конечно, возьму до выяснения всех обстоятельств дела, об алиби подумайте на досуге: не все окружающие вас люди так погружены в себя. Вам-то кажется, что вас никто не замечает, а найдется какая-нибудь добрая бабуля, которая сидит себе у окошка и от нечего делать все соседские передвижения фиксирует. Мы, конечно, попытаемся со своей стороны выяснить, как и что, а пока свободны.

— Могу прямо сейчас идти?

— Пока. Конкретно сейчас — пока можете.

— Спасибо. — Он даже засветился, и очки одобрительно заблестели. — А Лилю я не убивал, честное слово.

«Господи, вот еще взрослое дитя», — подумал Алексей, провожая взглядом его тощее дергающееся тело, и пододвинул к себе лист бумаги. Рука проворно заскользила по листу бумаги, рисуя взъерошенных маленьких ежиков. Ежики успокаивали Алексею нервы, а нервничать было от чего, интуиция подсказывала Леонидову, что в данном случае «честное слово» не обманывало: парень к убийству отношения не имеет.

Очевидно было только то, что Лилию Мильто убил человек, осуществивший убийство в лифте, жертвами которого стали Серебряков и пенсионеры Завьяловы. А если Беликов так отзывается о погибшей девушке, то мстить за нее он действительно не мог или у него были свои счеты с покойным. «Кстати, это идея, — подумал Леонидов. — Надо проверить, не пересекались ли жизненные пути Серебрякова и Беликова. Чего Лиля все время ждала — это очевидно: просматривая криминальные новости, она сторожила сообщение о смерти бывшего шефа, ибо такие убийства пресса не обходит стороной. Единственная зацепочка — это Лена, которая упоминалась в связи с известной фразой, очевидно, с ее подачи Лиля ухватилась за незнакомое изречение».

День этот прошел для Алексея в неприятной бумажной работе. Он составлял запросы на Беликова: не привлекался ли, не состоял ли, где учился, где работал. Параллельно пытался изучать записную книжку Лилии Мильто, в которой разобраться было так же сложно, как в китайской грамоте. Лен там было аж несколько штук, еще больше Оль и Ань. «Чего я голову ломаю! Надо съездить к очаровательной Анечке Гладышевой-Барышевой и вместе в этой книжечке покопаться. Анечке наверняка ближе весь этот бред, которым кишит затертый блокнотик, женщина женщину всегда лучше поймет. И выйду я от эфирной девы заново окрыленный и готовый к новым свершениям. Я везучий».

Алексей пришел домой около восьми часов вечера, и первое, что с удовольствием отметил, было отсутствие новых коробок. Очевидно, процесс продразверстки подошел к финалу: цены притормозили наконец, как танк перед заградительными окопами — вроде и раздавить нетрудно, да кто знает, чем все это обернется. К тому же и деньги в доме кончились, остались одни макароны, как самая твердая валюта разразившегося кризиса.

Алексей поел борща, съел второе, налил рюмку водки. Мать покосилась, но промолчала. Последнее время она вообще мало внимания обращала на сына, так много вопросов приходилось ежедневно обсуждать с соседками на лавочке у дома. Внимание общественности целиком поглощали цены на основные продукты питания, новости с рынков поступали так быстро, что на самый задний план отошли даже события личной жизни жильцов, обычно находившиеся в самом центре внимания.

Алексей же, почувствовав прилив нахальства после выпитой рюмки, набрал Лялин номер:

— Алло, я слушаю, говорите.

— Ляля, это я.

— Леша? Вот не ожидала.

— Я тогда ушел не попрощавшись, ты извини. На работу опаздывал, — попытался неумело соврать Леонидов.

— Да?

— Как твои дела?

— Нормально.

— У тебя что-то случилось?

— Ничего не случилось.

— У тебя дома кто-то? К бабке, что ли, опять пришли?

— Нет, не к бабке.

— Слушай, кончай так разговаривать, тоже мне, Мата Хари нашлась: ах, мы все такие загадочные-презагадочные. Ты что, на меня разозлилась и подцепила какого-нибудь придурка?

— Сам ты придурок. Даже хуже. Тебе лечиться надо, диагноз «гипертрофированное больное самолюбие». И можешь больше не утруждаться и мне не звонить, я в подобных одолжениях не нуждаюсь.

Она подождала немного на всякий случай. Алексей тоже никак не решался положить трубку. Возникла пауза, которая могла закончиться как полным разрывом, так и примирением. Неожиданно Леонидов плечом задел книжную полку в прихожей, возле которой стоял, опираясь гудевшей спиной о стену. Упала какая-то книга, Алексей потянулся за ней и случайно дернул провод; телефон грохнулся на пол, жалобно дзинькнув.