Анна Малышева - Мой муж - маньяк?
— Катя!
Теплая рука трясла ее за плечо. Катя распахнула глаза и услышала наяву отзвук своего крика. Ей было холодно, шел дождь — она слышала резкий стук капель по стеклам окна. В первый момент она подумала, что все еще продолжается ее сон, и сжалась от страха. Но лицо Димы, — встревоженное, близко придвинувшееся к ней, — вернуло ее к реальности. Она тяжело перевела дыхание и прижалась головой к его плечу.
— Кошмар!
— Сон приснился?
— Отвратительный… Спасибо, что разбудил… Мне так дурно…
— Ты кричала… — Дима провел пальцами по ее лицу. Теплые, живые, дружеские прикосновения… Катя прижалась еще теснее и снова вздохнула:
— Я расскажу тебе… Спать совсем не хочется… Который час?
— Четвертый… Я тоже не усну… Бедная, как ты крикнула! Что тебе снилось? Может, зажечь свет?
Его рука потянулась к светильнику над кроватью, но Катя перехватила ее:
— Нет, не надо… Мне так легче прийти в себя… Ты рядом, и все нормально… Кошмар кончился…
— Спасибо. Я, значит, тебе вместо света… Ну, что там было такое?
— Знаешь… — Катя шептала, обдавая горячим дыханием его шею. — Мне снился наш класс, где мы занимались французским… Шорох и все мы… Ты там тоже был…
— Ну, это разве что во сне… — пробормотал Дима. — В реальной жизни я редко ходил на французский… Хотя Шорох и говорил иногда, что у меня недурные способности к языку… Ну и что было дальше?
— Шорох сделал перекличку, и только хотел вызвать кого-нибудь отвечать, как вдруг исчез… И вслед за ним исчезли Ира, Лика и Лена. В классе стало темно и жутко. Знаешь, мне показалось, что вокруг меня — сама смерть… Это была обычная темнота, но в ней… Словно пахло смертью.
— Это как? — поинтересовался Дима, не слишком впечатлившись рассказом Кати. — Какой-то особый запах? Мертвечины?
— Нет… Никакого запаха, я же говорю — словно пахло… Но у меня было такое чувство, словно она — вокруг и уже почти во мне…
— Да, неприятно, — согласился Дима. — И все же это не повод, чтобы провести остаток ночи без сна…
— Спи на здоровье, если хочешь… — Катя отстранилась от него и села на край постели. — Я, пожалуй, посижу на кухне…
— Кать, не надо так впечатляться каким-то сном, — попробовал успокоить ее Дима. — Ляг и увидишь — скоро уснешь! Ты и без того вымоталась за эти дни. Ведь сейчас снова станешь думать про своего несчастного мужа-маньяка, я ведь знаю!
— Не ревнуешь, надеюсь? — Катя встала и нашарила на полу «гостевые» тапочки, которые выдал ей Дима. — Ты спи, — я посижу… Не бойся, ничего крамольного думать не буду…
— Подумай лучше про нашу свадьбу! — попросил ее Дима и перевернулся на живот. — А я буду смотреть ее во сне. Надеюсь, я не закричу.
Катя ушла на кухню. Там окно было открыто, и на подоконнике уже собралась вода — дождь припустил не на шутку. «Надеюсь, к утру он кончится, — подумала она. — Иначе я промокну, зонтика у меня нет… Правда, теперь на работу меня отвезет Дима…» Она вспомнила о пакете с маскировочной одеждой, который лежал дома, в ее комнате, в шкафу… «Может быть, Игорю придет в голову порыться в моих вещах? — подумалось ей. — Тогда все пропало… Впрочем, что теперь может пропасть? Все пропало и так. Дима сказал — шантаж. Но чем Ира могла его шантажировать? Тем, что я узнаю про их связь? А была ли связь? Были ключи от Ириной квартиры, был Игорь на балконе… Значит, что-то было… А Ирино отношение ко мне в последнее время? Что-то переменилось, что-то явно переменилось… Куда-то делось ее спокойствие, и она стала жесткой, замкнутой больше, чем обычно… Она стала не похожа на себя… А может, только тогда и стала похожа на себя? Может быть, все остальное время она притворялась моей подругой? Кто знает…»
Ей пришло в голову, что Иру должны хоронить на днях. «А я ничего пока не знаю… Сама обещала помочь и не позвонила до сих пор ее матери… Надо будет позвонить, возможно, я проворонила… Впрочем, она сама откликнулась бы, позвала меня… А может, и не откликнулась бы… Тимур меня на похороны Лики вряд ли позовет — не того характера человек… Да и подруг у нее было много, из тех, что живут поближе и работали вместе с ней… А потом будет Лена. Вот ее родне и надо было позвонить! Наташу я помню. Хорошая девушка… А ее муж?! А дочка… Похороны — одни за другими… Ира, Лика, Лена…» У нее в голове снова прозвучала перекличка из сна: «Ардашева! Вальковская! Напалкова!» Катя вдруг замерла, глядя в окно, как глядел во сне Шорох. «Ардашева, Вальковская, Напалкова… „А“, „В“, „Н“… Ира, Лика, Лена… Они умерли по алфавиту, так, как были записаны в школьном журнале… „А“, „В“, „Н“… Умерли и вышли из класса… Одна за другой — подряд… Как будто их фамилии назвал не Шорох, а кто-то другой… И они послушно встали и вышли в смерть…»
Кате снова стало холодно. Она машинально поднялась и закрыла окно. Включила две конфорки на электроплите, выпила стакан воды… В голове у нее наступило какое-то странное прояснение — все мысли как будто залило ровным ярким светом. Она снова повторила про себя фамилии подруг: «Ардашева, Вальковская, Напалкова… Случайность? Или строгая закономерность? Что может быть случайным в таком деле, где их ничто не связывало, кроме того, что они учились в одном классе? Следователь сам сказал мне, что существует только эта связь… Только эта… А что их связывало помимо класса? Ничего. А в классе? Что, кроме дружбы?» И она сама себе ответила: «Наши совместные занятия во французской группе… Как я раньше не понимала?! Мы все учились в одной группе, и еще поэтому так тесно дружили — чаще бывали вместе…»
Катя остановилась посреди кухни и прикусила губу. Огляделась по сторонам, словно кухонная обстановка могла дать ей ответ. Но на какой вопрос? Она и сама этого пока не знала. Но чувствовала, что вопрос повис в воздухе. Катя зашагала по кухне, пришаркивая тапочками, которые были ей велики. Шарканье навело ее на мысль о Шорохе.
«Бедный Владимир Иванович… Он знал, как мы его зовем, — как-то случайно услышал наш разговор с Леной… Мы думали — будут какие-то репрессии, какая-то месть… Шорох похож на тех, кто мстит. Но ничего подобного не было. Те же улыбки, те же комплиментики перед занятием — это обязательно… В сущности, человек он был беззлобный… Зимой я его видела на вечере встречи. В феврале. Десять лет спустя… Из нашего класса пришли немногие — кто забыл, кто не хотел, а кто просто не смог… Но мы все были — Лика, Лена, Ира и я… Димы не было. И кажется, не было этой странной девочки — Оли Уфимцевой… Если бы не сон, я ни за что не подумала бы о ней… А ведь она тоже входила в нашу французскую группу… Отвечала, правда, очень редко и всегда как-то вяло… Хотя всегда знала урок. Кажется, она училась неплохо… Что я еще помню о ней? Лика ее травила… Правда, слабо. Оля никому ничего не отвечала — проходила мимо… Да, всегда проходила мимо — и прошла мимо меня… Я совсем забыла о ней…»
Вдруг Катя остановилась. «А почему я говорю, что забыла о ней? — поймала она себя на мысли. — Почему у меня такое чувство, словно о ней забывать нельзя? Да потому, что она — У-фим-це-ва! На „У“! Она будет следующей! Он начал с Ардашевой, потом Вальковская, да, Вальковская, а не Салахова, потом Напалкова… Лена не меняла фамилию, чисто журналистская черта… Потом следовал Мищенко, то есть Дима… Но он не в счет, он мужчина… Потом — Оля Уфимцева. Потом… потом — я. Катя Фомина. „Ф“. Последняя фамилия в нашем коротком списке. Больше убивать некого…»
Она снова стояла неподвижно и смотрела на окно. Дождь кончился, а мысли шли сплошным потоком, стучали в виски не хуже любого ливня: «Я уверена, что он убивает по списку… По списку в журнале французского языка. Именно французского языка, а не общего журнала. Потому что в общем журнале после Иры следовали фамилии на „Б“. Я помню Юльку Богуславскую, Быченко Динку… А после Лики до Лены — от „В“ до „Н“! Так было по крайней мере восемь фамилий! И вспоминать не надо… Нет, это именно французский журнал. Именно французский… Именно…»
Она вдруг бросилась в комнату, где спал Дима. Схватила его руку и сжала ее в своей. Дима ойкнул и подскочил:
— Кто?!
— Да я! Я! — Катя быстро зажгла светильник, и Дима сморщился, заморгал ресницами. Вид у него был заспанный и ошалелый.
— Господи, что еще?! Опять кошмар приснился?!
— Послушай, не сердись… Но эту ночь тебе суждено провести без сна! Потому что, если я тебе сейчас расскажу, до чего додумалась, ты и вправду больше не уснешь! — Катя присела рядом с ним. — Ты помнишь, как мы были записаны в журнале по французскому языку?! Ты же помнишь, какой у нас был странный порядок фамилий?
Дима посмотрел на нее совсем уже дико и моргнул в последний раз. Потом его черные глаза навыкате посерьезнели и перестали быть сонными.
— Представь себе — не помню… — ответил он, помолчав. — А что?
— А я думала — ты догадался, — разочарованно протянула она. — Вид у тебя был такой… А жаль. Потому что, если не одна я поняла это, значит, это действительно что-то значит…
