Обряд - Валентина Вадимовна Назарова
— Дай сюда, помогу.
— Отстань. Ты меня уже спас сегодня, спасибо большое. — Она саркастично щелкает языком, чувствуя, как в ней просыпается знакомая, столько лет проспавшая ненависть. Завернув колпачок в уголок пижамы, она с яростью проворачивает его, пока тот не поддается. Поднеся бутылку к носу, она вдыхает приторный гадкий запах. Ей нужно это, ей нужно это сейчас, она не готова посмотреть в глаза прошлой ночи без обезболивающего, ей нужно хотя бы попробовать разобраться во всем, пока до нее наконец не дойдет реальность происходящего.
Она доливает содержимое бутылки в горячую воду до самых краев, потом подносит бутылку к чашке Матвея.
— Я не пью.
— И давно?
— Шесть лет, три месяца и семь дней.
Настя знает, о какой дате он говорит. Она чувствует, как проваливается куда-то вниз. В солнечный, несмотря на близкую осень, день, в тело девочки, которая чувствует мир вокруг так ярко и так остро, как будто бы у нее нет кожи. Ей холодно, она дрожит и стискивает зубы, но ни за что не признается в том, какой беззащитной она чувствует себя в чаще леса, только еще крепче сжимает ладонь Матвея. А он смотрит на нее сверху вниз и заправляет ее черные волосы за ухо, спрашивая ее, не пора ли остановиться.
— И черт с тобой. Тебе же хуже.
Она подносит чашку к губам.
— Со дня обряда.
— Я поняла, не тупая. И прекрати уже называть это так. — Она делает пальцами кавычки в воздухе, расплескивая на свои пижамные штаны кипяток. — Говоришь, как будто веришь в это.
— А я и верю.
— Ну и дурак. Неужели правда отыскал меня только из-за этого? Я же твой враг, я предатель. Зачем меня спас от полиции?
Он усмехается, складка между его бровей разглаживается, на миг придав его жесткому лицу мальчишеское бесшабашное выражение.
— Что смешного?
— Ты нисколько не изменилась.
— Это неправда. Хватит это повторять.
— Со стороны виднее.
Настя хочет плеснуть ему водой в лицо, но вместо этого допивает ее залпом и вскакивает на ноги.
— Почему ты решил, что меня арестуют? Зачем ты таскаешься за Катей? Что ты такое сделал в баре, что мне пришлось тебя… — Она смотрит на тонкую розовую полоску, растянувшуюся от уголка его темного глаза до острой линии подбородка. — Но начать можешь с того, как ты умер.
— Задолжал я людям одним серьезным, еще до того, как меня повязали шесть лет назад.
— И что?
— А то, что долг мой так и крутился, пока я сидел, понимаешь.
— И ты решил исчезнуть?
— Да.
— И кто ты теперь, призрак? Откуда у тебя права, чтобы ездить на машине? Что это за дом?
— Это дом одного моего старого знакомого.
— А где сам знакомый?
— Ты на что намекаешь?
— Ни на что. Просто я не понимаю, как можно инсценировать собственную смерть.
— Очень просто. Я сказал всем, что пошел на рыбалку, и так с нее и не вернулся.
— И те люди, которым ты был должен, такие конченые идиоты, просто поверили в то, что ты вот так взял и умер.
— Но ты же поверила.
Настя фыркает.
— А вообще, сядь уже, пожалуйста, у меня от тебя голова кружится.
Настя снова фыркает и опускается на матрас, тянется за бутылкой, на этот раз не беспокоясь даже о чашке, делает глоток из горла. Коньяк жжет небо, но это даже приятно.
— Ну а Катя? Скажешь, случайно ты к ней прилип?
— Нет.
Настя тяжело вздыхает и откидывает волосы со лба. Этот глоток был лишним, ее голова начинает гудеть.
— Это жестоко. Она хорошая и одинокая.
— Я знаю.
— У вас что-то было?
Матвей отводит глаза, и Настя понимает все, кроме одного — почему ей не наплевать. У нее только что умер муж, ей должно быть плевать на все на свете. Она должна лежать, скрючившись, на полу, обхватив руками колени, должна выть, должна умирать вместе с ним. Видимо, Матвей замечает что-то на ее лице, потому что он тянет ладонь к ее рукам и накрывает ее пальцы.
— Мой муж умер, — произносит она, уставившись в стенку.
— Мне правда очень жаль.
— Ни черта тебе не жаль.
— Не чертыхайся.
— А то что?
— А то придет тот, кого ты зовешь.
— А и пусть приходит, знаешь ли! Но только нет, ничего подобного. Звали мы его тогда, и он не пришел.
— Откуда ты знаешь? Он всегда приходит, когда его зовут, просто мы не всегда это замечаем. Вот посмотри, сколько всего тебе вдруг дали, а потом отняли разом. Это все твой обряд.
Она смеется, тихо и невесело.
— А ты не смейся. Сама посуди: все повторяется. Сначала он сделал тебе очень хорошо, а потом забрал что-то взамен. Как у остальных.
— И что это он хорошего мне дал? — Она фыркает.
— Например, то, что ты вырвалась из поселка, что у тебя огромная квартира, что ты вышла замуж.
— Только вот ненадолго.
— Так в этом и смысл сделки. Если она удачная, то ты должна заплатить.
— Так пусть берет мою душу. Ты же знаешь, я никогда ею не дорожила.
Матвей долго
