Грег Кайзер - Самая долгая ночь
Река не дала ему договорить.
— Нужен кто-то такой, кто говорит по-голландски. Ни один из вас двоих этого языка не знает. С рыбаками буду разговаривать я. Кроме того, кто-то должен раздобыть удостоверения личности и придумать способ, как нам попасть на вокзал. Или я не права?
Каген задумался и в конечном итоге кивнул.
— Верно, нам с Схаапом, по всей видимости, придется остаться в городе и изучить маршрут до вокзала. Мы рассчитывали на них, думали, они помогут нам с удостоверениями, но… — Каген кивнул на люк в полу, под крышкой которого в подвале сидели Иоганнес и Аннье, и пожал плечами. — Но Рашель говорит, что знает одного человека, который, возможно, сумеет достать для нас документы.
С этими словами Каген повернулся к начерченной от руки карте и указал на Эйтхейзен, деревушку, которая, по словам Йоопа, была расположена ближе всего к морю. Лодки будут ждать их в этом месте, рядом с заброшенным рыбозаводом, в пяти или шести километрах севернее Эйтхейзена, 27 апреля после наступления темноты, когда начнется прилив.
— В половине одиннадцатого, — напомнил он.
Каген кончил говорить, и Река повернулась к Маусу.
— Я съезжу в Эймейден, раздобыть для нас лодки, но для этого мне нужны деньги, чтобы заплатить рыбакам.
Возможно, тем самым она хотела дать ему шанс выйти из игры. А может, наоборот, боялась предательства с его стороны, как тогда на поле, когда они приземлились. Или, что он потеряет голову, как тогда на улице. Вспоминать и то, и другое ему было неприятно.
Сначала он посмотрел на Рашель. Та стояла гораздо ближе к Кагену, чем обычно, едва ли не плечом к плечу. Затем на Реку. Будь у него выбор — сидеть в подвале вместе с Рашель, ощущая на себе взгляд пронзительных глаз, которые, казалось, просвечивали ему голову со всеми его мыслями, или идти по улице рядом с Рекой, этот выбор он сделал бы без труда.
— Нет, денежные вопросы я беру на себя. И лодки тоже, — сказал он, а про себя подумал: нет, в этой Реке явно что-то есть.
Река давала ему указания на пальцах. Ты идешь со мной, проговорили ее руки, и они действительно в течение пятнадцати минут прошагали рядом от магазина до вокзала. Садись в поезд, приказали ему ее руки, и он сел вместе с ней в купе, в котором кроме них находились еще четыре женщины. Поезд еще не сдвинулся с места, а Река уже положила ладонь поверх его руки, и он почувствовал, что ее рука дрожит. Тогда он крепко сжал ее в своей, и их пальцы переплелись.
Река негромко разговаривала с другими женщинами. Маус сделал вид, будто дремлет. Когда же в купе заглянул кондуктор, чтобы проверить билеты, Река протянула ему два билета, купленных в разных кассах, и на этом проверка закончилась. Слава богу, обошлось без проверки документов, которой они больше всего опасались.
Выходим, сказали ее руки, и она высвободила пальцы. Поезд замедлил ход и медленно вполз на станцию под названием Дрейхейс, написанным большими красными буквами. Река встала с места, и Маус последовал ее примеру, вслед за ней вышел из купе и сошел на перрон.
Лишь отойдя от станции на приличное расстояние и шагая по узким улочкам мимо кирпичных домов справа и песчаных дюн и заболоченной земли слева, они наконец смогли заговорить.
— Спасибо за вчерашний день, — сказал Маус. Мимо них прогромыхала телега с бидонами молока. — Спасибо еще раз.
— Этот немец меня узнал, — ответила Река, не поворачивая в его сторону головы. — Узнал вот по этому, — добавила она и убрала за ухо прядь, чтобы стал виден шрам на виске.
— Я бы его убил, — заявил Маус, — жаль, что у меня с собой не было пистолета.
Река остановилась, и он был вынужден сделать то же самое.
— Пойми же ты наконец. Здесь ты не можешь убивать направо и налево, тем более, немцев, без этого, как его… забыла английское слово. Безрезультатно? Нет, не так, но знаю, что такое слово есть.
— Без последствий? — тактично поправил ее Маус.
— Безнаказанно, — вспомнила она нужное слово и зашагала дальше. Маус был вынужден поспешить ей вдогонку. — Рашель рассказала мне, чем ты занимаешься в Америке, — вновь заговорила она спустя какое-то время, когда они прошли около полумили. Вскоре впереди появился указатель, на которым большими буквами было написано «Эймейден». — А также про то, что ты делал в Англии. По ее словам, там ты убивал людей.
Маус протянул руку и взял ее за рукав. Она снова остановилась.
— Я шлепаю людей лишь тогда, когда на то есть веская причина, — произнес он.
— Шлепаешь?
— Стреляю, — негромко пояснил он.
Она было вновь устремилась вперед, но Маус удержал ее.
— И еще я никогда не убиваю женщин, — добавил он, имея в виду не ту несчастную старую еврейку, забитую до смерти немецким прикладом, а ее и Рашель тогда на темном поле. — Никогда.
Река кивнула.
— Ты убиваешь только тех, кто, по-твоему, заслуживают смерти? Вообще-то немцы говорят то же самое, мистер Вайс.
— Называй меня Маус.
— Я не хочу сказать, будто ты неправ. Иногда люди, в том числе и женщины, действительно заслуживают… — она не договорила.
Он подождал, пока мимо них не прошли две голландские девочки лет двенадцати-тринадцати, которые, смеясь и держась за руки, шагали им навстречу.
— Если ты хочешь что-то мне сказать, давай, выкладывай.
— Выкладывай?
— Ну, говори. Потому что у меня такое чувство, что ты хочешь мне что-то сказать.
Они остановились посреди дороги, глядя друг другу в глаза. И когда он был уже больше не в силах сносить взгляд ее пронзительных глаз, она негромко сказала:
— Аннье.
— А что с ней такое?
— Думаю, тогда на поле нас выдала она, — сказала Река. Впрочем, на лице ее, насколько Маус мог судить, читалось сомнение. — Незадолго до того, как ты прилетел, Аннье арестовали, однако спустя несколько часов выпустили. По ее словам, полиция якобы ошиблась. Но я в этом не уверена, мистер Вайс. Возможно, она рассказала полиции о нас о том, что вы должны прилететь из Англии.
— Так, значит, она настучала? — спросил он, но ответа на свой вопрос не получил. — То есть она предательница? Ты уверена?
Река покачала головой.
— Нет, не уверена.
— Ты видела, как она пела немцам?
— Пела?
— Ну, рассказывала, — вновь был вынужден пояснить Маус, а про себя подумал: предательница. Стукачка. Совсем как Кид Твист. Жаль, здесь нет гостиницы, из которой можно было эту Аннье вышвырнуть.
Но Река покачала головой.
— Нет, хотя я проследила за ней.
Их нагнала ватага голландских детей, и Река вновь взяла его за руку, давая знак, мол, иди вперед. Дорога вскоре перешла в улицу, отдельно стоящие дома уступили место целому их ряду, магазинам, а редкая телега на сельской дороге — оживленной мостовой и велосипедам. Еще пятнадцать минут, — и им в ноздри ударил запах рыбы и моря, и после того, как Река уточнила у какого-то старика дорогу, они вступили в район прибрежных складов. Впереди замаячили краны, и они, обогнув последний угол, вышли к пристани. Рыбацкие лодки рядами качались на волнах, привязанные веревками к бетонному причалу словно припаркованные автомобили.
— Вот, — сказала Река, когда они прошли вдоль всего причала, а затем повернули и прошагали полпричала назад, и указала на лодку, на носу которой было написано «Рози», большие черные буквы на фоне выцветшей оранжевой краски. С мачты свисали потемневшие от времени сети, на корме — крошечная квадратная рубка. Лодка была небольшой, футов тридцать-тридцать пять в длину.
— Оранжевая краска. Видишь? — спросила Мауса Река. — Это знак. Оранжевый — это цвет Голландии. Владелец лодки — патриот или себя таковым считает. Скорее всего, он согласится взять твои деньги.
Перед лодкой на бетонной ограде сидел мужчина с седой бородой и курил сигарету. Он был высокий и крупный, что бросалось в глаза даже несмотря на то, что он сидел. Зеленая куртка с трудом сходилась на широкой груди и трещала в плечах. На коленях у него лежала сложенная сеть, починкой которой он, судя по всему, занимался.
Река подошла к краю причала и негромко обратилась к мужчине по-голландски. Тот поднял глаза, затем встал, хотя лицо его ничего не выражало. Река опять что-то сказала ровным, спокойным тоном. Маус сумел разобрать лишь одно слово «geld», которое, по всей видимости, означало то же, что и в немецком. Волшебное слово. Услышав его, крупный мужчина слегка улыбнулся в густую бороду. Бросив сигарету в воду, он шагнул на причал, взял в свою огромную лапу обе руки Реки, и они вдвоем, о чем-то быстро переговариваясь, поднялись на борт лодки. Маус последовал за ними к рубке на корме.
Внутри крошечного помещения, такого тесного, что он едва не задел бедром руль, Маус постарался «прощупать» глазами голландца. Тот был как минимум фунтов на пятьдесят тяжелее его, руки большие и загрубевшие, в уголках глаз залегла сеть глубоких морщин. А еще у него была дурацкая привычка моментально отворачиваться в сторону, стоило заглянуть ему в глаза, которая показалась Маусу подозрительной.
