Джералд Керш - Ночь и город
— Нет. Но если тебе нужен пони…
— Пока, Арри, — печально проговорил Берт. Он протянул руку. Фабиан помедлил, а затем крепко пожал ее. Опустив взгляд на кончики своих ботинок, Берт добавил: — Извини, что я тогда те по морде врезал, токо…
— Ладно, забудь, — сказал Фабиан и вошел внутрь.
В кабинете он обнаружил Фиглера; тот, сидя за столом, делал расчеты на обороте старого конверта.
— Джо, — сказал он, — я хочу занять пятьдесят фунтов.
— Да-а? Что ж, желаю удачи.
— А ты не одолжишь их мне?
— Кто, я? Полсотни фунтов? Вся моя наличность вложена в это дело… Даже и не проси меня трогать эти деньги. Мне и так все уже порядком осточертело.
— Осточертело?
Фиглер устало махнул рукой. Из спортивного зала доносились приглушенные крики и шлепки ладоней по обнаженному телу.
— Я не привык вести дела подобным образом. Я попробовал, но, по мне, это слишком скучно.
— Что тут скучного?
— Все как-то вяло, безжизненно, вот что. К тому же… накладные расходы, персонал, счета бесконечные, вся эта волынка с наличными — мне это совсем не нравится.
— Ты спятил! Мы вот-вот начнем зарабатывать настоящие деньги, и потом, мы только начали. А тебе уже осточертело! Черт, я-то думал, ты парень с характером! Да за одно только шоу мы заработаем восемьдесят, а то и сотню фунтов чистоганом!
— Это не в моем стиле. Я привык вести дела, где не нужно платить ни пенни наличными. А что здесь? Чем я вынужден заниматься? Сидеть и ждать у моря погоды. Быть в подвешенном состоянии. Одни прожекты, и больше ничего. Все равно что в карты играть. Может, люди придут, а может быть, и нет. Может быть, может быть, может быть! А у нас все деньги вложены! А что, если случится землетрясение? А что, если война? Я не люблю вкладывать свои деньги неизвестно во что. Мне это не нравится.
— Но это шоу будет настоящей сенсацией.
— А какие гарантии ты можешь мне дать?
— Какие гарантии, говоришь? Да все на свете! Популярные борцы. Отличный зал. Во всех кафе — наши плакаты. Я собираюсь дать объявление в газетах — то-то все удивятся! Старый Али возвращается на ковер — это будет настоящий шок. Люди приедут за тысячи миль, чтобы это увидеть. Старый Али притащит к нам в зал всех чертовых янки, которые приедут на Коронацию, — а все потому, что в Штатах он был настоящей звездой. Они до сих пор печатают его фото в журнале «Ринг». А ты еще спрашиваешь, какие гарантии!..
— Мм…
— Ну хорошо, скажи мне, чего ты хочешь?
— Свернуть это дело, — сказал Фиглер.
— Что? Ты рехнулся? Не будем мы ничего сворачивать.
— Ты забыл, что мне принадлежат две трети в этом деле.
— И что с того?
— Я фактический владелец «Чемпионов Фабиана», и в соответствии с соглашением я нанял тебя на работу.
— Это ложь! Я не подписывал никаких соглашений.
— Господи, ну что за люди! — проговорил Фиглер, возведя глаза к потолку. — Подписывают соглашения не глядя!.. У меня бумага с твоей подписью, что еще тебе надо? Я могу прикрыть бизнес, как только сочту это целесообразным.
— Что?! — заверещал Фабиан. — Если ты попробуешь меня надуть, я тебе ноги вырву и отхлещу ими по физиономии!
— Я весь дрожу, — съязвил Фиглер.
Фабиан воткнул в стол перочинный нож. Но Фиглера оказалось не так-то просто взять голыми руками — на его стороне была несокрушимая власть бумаг, подписей, печатей, штампов; на его стороне был сам его величество Закон. Фабиана едва не разорвало от ненависти. Подавив ярость, он спросил:
— Что ты хочешь?
— А чего ты так беспокоишься? Я не возьму ничего твоего. Я собираюсь ликвидировать «Чемпионов Фабиана».
— Понятно. Ты не возьмешь ничего моего, ты просто собираешься прикрыть эту лавочку, так? И плакали мои полсотни фунтов, да?
— Напротив, ты получишь их обратно.
— А сколько лежит на нашем счету в банке?
— Меньше ста фунтов.
— И ты вернешь мне все мои деньги до единого пенни?
— Да.
Фабиан снова взорвался:
— Ах ты каналья! Ты что задумал?!
— Уймись. Я только хочу сократить издержки.
— Мы еще и не начали! Чер-рт…
— Надеюсь, нам удастся вернуть наши деньги после первого шоу. А после следующего я выхожу из дела.
— Да-а? Ладно, если ты хочешь выйти из дела, то я — нет. Это дело принесет нам кучу денег. Можешь забирать свою сотню. Я и без тебя справлюсь.
— Делай что хочешь. Я выхожу из игры. Между прочим, у меня есть другое интересное предложение, и я не желаю тратить время на эту волынку.
— Какое предложение?
— Это тебя не касается, Гарри. Я заберу свою сотню, ты — свои пятьдесят фунтов, а все, что останется, мы поделим пополам и разбежимся. Идет?
— Идет, — сказал Фабиан, — но я хочу знать, что ты затеваешь.
— А, ты же меня знаешь, — проговорил Фиглер со странной улыбкой, — мне нужны простор, движение, я склонен к постоянной перемене мест. Мне не нравится бизнес, где все время нужно сидеть сиднем. Что ты волнуешься? Мы вернем наши деньги с прибылью — несколько фунтов прибыли. Мы ведь жили на эти деньги, пока занимались этим, верно? А ты дурак, Гарри…
— И все-таки я уверен, что ты что-то затеваешь.
— Ничего я не затеваю, Гарри, правда. Я никогда не мог заниматься подолгу одним и тем же делом. Если бы мог, то наверняка сколотил бы состояние. Но я не могу. Мне нужно движение — заработал пару фунтов, затем попробовал что-то другое…
— Держу пари, ты затеваешь какую-то авантюру.
— Богом клянусь, ничего подобного! К тому же такой толковый парень, как ты, сможет вполне обойтись без меня… Конечно, если ты не хочешь забрать свои пятьдесят фунтов наличными, то…
— Мне нужны мои полсотни фунтов наличными.
— Тогда можешь забрать их хоть сейчас, если хочешь, а я буду уповать на доходы от шоу.
— Мы поделим их пополам, ты забыл?
— Разумеется, после того как я смогу покрыть свои сто фунтов, оставшуюся часть мы поделим пополам.
Фабиан заколебался — но как он мог устоять перед пятьюдесятью фунтами, да к тому же наличными? Наконец он мрачно проговорил:
— Мне нужны мои пятьдесят фунтов, нужны позарез. Так что я их забираю… У меня тоже есть предложение, между прочим… А после следующего шоу мы поделим доходы пополам и разбежимся… Но я все равно уверен, что ты что-то задумал.
Из спортзала донеслись громкие крики.
— Это Али и мальчишка с Кипра, — пояснил Фиглер. — Ты бы с ними поговорил… а то грызутся день-деньской, как кошка с собакой.
— Я им уши пообрываю, — пообещал Фабиан, выходя из кабинета.
Когда за ним затворилась дверь, Фиглер зловеще улыбнулся.
Кратион хохотал громовым голосом, а Али скрипел зубами от ярости. Между ними стоял Адам.
— В чем дело? — спросил Фабиан.
Али ответил:
— На земле есть два киприота. Один всегда хохочет, другой никогда не улыбается.
— Хо-хо-хо! — хохотал Кратион.
— Первый смеется, потому что слишком глуп, чтобы понять, что ему впору плакать, а другой хмурится, потому что слишком туп, чтобы увидеть, до чего он смешон.
Кратион все еще смеялся. Али продолжал звенящим от гнева голосом:
— Они завивают себе волосы. Они знают только три ремесла: цирюльник, портной да судомойка. И хотя они и называют себя борцами, их национальный спорт — это домино. Они стучат костяшками и орут — вот и вся игра. Они спят с горничными, которые водят их в кино. Потом они становятся национальными героями. И все они борются как рабы. Тьфу, тьфу, тысячу раз тьфу на всех киприотов!
— Эй ты, пузо! — хохотал Кратион, показывая зубы. Когда Кратион смеялся, он походил на человека, вполне довольного собой. Казалось, на его улыбающемся лице было написано: «Если бы я не был Кратионом, то я был бы самим Всевышним». Но, стоило ему перестать улыбаться, выражение его лица менялось. Оно становилось свирепым и жестоким. Он выглядел так, словно ему было под силу разорвать льва. Его волосы нависали низко надо лбом, касаясь бровей, глаза под густыми сросшимися бровями были практически не видны, и только плоский тяжелый нос не давал близко посаженным глазам окончательно слиться друг с другом. А пока они выжидающе поблескивали из-под бровей, в то время как верхняя губа праздновала победу над нижней, которая время от времени подпрыгивала, силясь уцепиться за верхнюю. В его жилах текла турецкая, греческая и африканская кровь. Даже его волосы олицетворяли собой древнюю борьбу цивилизаций: густые, вьющиеся, непокорно-буйные, они топорщились, перекручивались и спутывались в невообразимый клубок.
Он сказал Адаму:
— Он слишком стар для того, чтобы драться. Я ударить его один раз, он умереть. Один палец. Вот энтот, гляди! — Он помахал в воздухе указательным пальцем.
— А ну замолкни! — приказал Фабиан.
— Он сказал, что я старый! Он сказал, что я толстый!
